Не все спокойно в Ундервуде

Наемник резко дернул поводья и погнал коня в сторону в обход мчащихся на него всадников, подставляя под удар более тяжеловооруженных рыцарей, следовавших за ним, при этом уберегая собственную задницу от участи быть просто напросто растоптанной и позволил "своей" коннице встретить врага лицом к лицу.

В результате общей сшибки отряд северянина лишился двух рыцарей, а вот "эльфийский" отряд понес сильные потери, в итоге оставшись впятером против восьми. В это время наемник, обошедший противника стороной, не сбавляя скорости ударил в тыл, точнее промчался рядом с флангом, используя тактику "ударил-убежал", и первому кто подвернулся под руку нанес удар копьем, целя в затылок. Маневр удался и ошеломленный всадник мешком рухнул на землю и едва ли не был затоптан своими же соратниками, но быстро ретировался из общей свалки, чтобы и дальше не искушать судьбу.
В итоге противники разошлись. Кто потерял копье, кто сам его выбросил, выхватывая меч.
К несчастью, выкрутасы Тристана заметил эльфийский лорд, который тут же развернул своего коня, узкокостного и с узкой вытянутой мордой, словно хищный оскал, но все равно по эльфийски изящного, перекинул пику и, движимый желанием поквитаться за поражение, атаковал наемника булей на наконечнике копья с намерением попасть в колено.
Наемник среагировал быстро и щитом отбив удар эльфа, нанес ответный копьем в район шеи, когда тот приблизился. Эльф тоже оказался не лыком шит и качнулся в седле, уворачиваясь от удара, при этом ловко крутанул пику в руках так, чтоб ударить Тристану противовесом по затылку. Но эльф немного не рассчитал и противовес лишь задел конский волос на шлеме уже оказавшегося вне зоны поражения наемника, который так и продолжал носиться по полю насколько это позволяли барьеры, отделяющие их от зрителей, и вместо того, чтобы просто так наносить удары на авось, решил сконцентрироваться на одном враге, который похоже тоже решил избрать северянина своим противником, и стараясь как можно меньше затормозить своего коня на повороте, дабы не потерять скорость, пустил его на эльфа. Как только противники приблизились, Тристан вместо того, чтобы нанести удар, внезапно перехватил копье и просто бросил его в Оливйеля.
Только эльф, скотина остроухая, изображая бесхитростную атаку, сам намеревался схитрить - скакнуть в сторону и пользуясь преимуществом в длине оружия, треснуть северянина пикой в бок, но ход Тристана заставил его отскочить в сторону раньше. Брошенное копье было по касательной встречено медным щитом на плече и отбито в сторону. Ответный выпад эльфа своей цели не достиг, так как Тристан ускакал слишком далеко. Резко осадив коня, эльдар развернул его и бросился вдогонку. Вместо копья наемник выхватил из ножен свой меч как раз в тот момент, когда ему наперерез выскочил какой то малоизвестный молодой рыцарь с воздетым над головой мечом для удара. Видимо решил вылезти из тени более известных имен, за что по сути и получил рубящий удар по забралу, когда его удар был парирован, а вот эльф все никак не мог угомониться и преследовал северянина, словно охотничий пёс свою жертву.

Рыцари из отряда северянина всё таки соизволили собраться и включиться в схватку, напав на эльдара, пока тот гонялся за Тристаном, но успехи их были мягко говоря не очень, эльф мастерски владел копьем и просто не давал двум своим противникам расслабиться, заставляя их попотеть. Но благодаря этому у наемника все таки выдалась небольшая передышка, позволив ему наконец-то оглядеть поле боя. Увиденное особых надежд не вселяло - Мордоворот практически смял отряд виконта и тот судя по всему понес сильные потери, а вот самого советника видно не было. Успехам всадников северянина радоваться было некогда - на подмогу эльфу несся сам Морден с небольшой группой рыцарей, что заставило Тристана занервничать и понять, на победу в этом бою рассчитывать не приходилось.

В сердцах наемник обложил всевозможной бранью "своих" бездарных рыцарей, от которой покраснел бы самый последний матрос. Удача, в купе с Богами, отвернулись от Тристана и прежний успех сменился явным поражением, их ряды просто таяли на глазах.
Пока он сетовал на судьбу к нему успел практически незаметным подскочить противник и уже занести клевец над головой для удара, если бы не ржание лошади, на которое наемник как раз и обернулся в тот момент, когда орудие уже опускалось на голову Тристана. От неожиданности он даже моргнул, но щит подставить все же успел, блокировав удар, а дальше рука с мечом уже действовала на автомате. Три быстрых удара - по нагруднику , затылку и голове. Оглушенный рыцарь выронил клевец и обмяк в седле, но на лошади остался, застряв в стременах. Тристан шлепнул лошадь по крупу мечом плашмя, заставив ее пуститься бегом, унося на себе бессознательного всадника.
Дальше раздумывать времени не было, Тристан дернул поводья и рванул к месту, где рыцари Альтберри потерпели сокрушительное, но не окончательное поражение. Там где то должен быть сам виконт.

Его противником оказался (кто бы мог подумать?!) все тот же мерзкий юнец, с которым он сошелся на Ристалище еще в первом бою. Как там его… кажется Никанор по прозвищу Сомнительный. Странное прозвище, но интересно из-за чего оно дано. Из-за постоянной привычки Никанора вставлять к месту и не к месту словечко «сомневаюсь», или тут во всем виновато смутное происхождение рыцаря? Вроде как сам его отец сомневался в том, что Никанор именно его сын, но доказать неверность супруги не мог. Или нет? Ох уж эти тайны и досужие сплетни! Никогда Симеон ими не увлекался, а тут вдруг заинтриговало.

Сомнительный рыцарь налетел на него с боку, размахивая мечом и осыпая проклятьями, но в рукопашном бою, пусть даже конном, инквизитор оказался куда ловчее своего соперника и выждав момент, извернулся и так треснул наглеца кистенем по куполу, что у того шлем застрял в стальном вороте.
«Лишь бы не убил!» - Запоздало подумал церковник, провожая краем глаза валящегося под копыта бесчувственное тело и одновременно разворачивая свою лошадь чтобы встретить нового врага, несущегося на него с другого конца Ристалища.
Вид у него был знакомый, но не слишком. Врят ли Симеон успел с ним сразиться, иначе бы он его запомнил, скорее всего, это был кто-то из именитых бойцов, принимавших участие в турнире. Всадник мчался на него во весь опор, прикрывшись щитом с грубонамалёванным гербом и занеся над головой меч для удара. Подтянув свой щит повыше, Симеон принялся раскручивать свой кистень (массивная гиря на цепи) и, вонзив шпоры в конские бока, с места пустился в галоп, ринувшись навстречу противнику.
Ба-бах!
Их столкновение было подобно тому, как в шторм борт корабля налетает на острые камни рифа, бросаемый на него с разгона морской волной и шквальным ветром! И сопровождалось таким же треском и грохотом… Так в первый миг показалось Симеону, который еще успел подумать, что пора завязывать с медовухой из «Старого Ива» - вечно от нее потом на стихи тянет. Но на счет грохота сравнение было точным! Аж уши заложило и заныла рука с кистенем. Зато столкновение для противника закончилось почти так же, как для того несчастного корабля в штормовом море подле рифа, в фантазиях. Щит его разлетелся в дребезги, а скакун с жалобным ржанием, едва не сел себе на хвост. Конь под противником попятился назад и в бок, приседая на задние ноги и пытаясь не завалиться вместе со своим седоком

Нужно было как можно скорее найти советника, ведь он как никак был "новым" нанимателем северянина и случись с ним что, тогда не видать наемнику денег, но, к сожалению, воспользоваться всей этой кутерьмой, чтобы как можно более незаметней подобраться к предположительному месту нахождения сира Альтберри, не представилось возможным.

Дорогу Тристану преградила массивная фигура на коне и быстро разделавшись со своим нынешним противником, который даже особого сопротивления то не оказал, неизвестный развернул своего скакуна навстречу наемнику и ничего другого не оставалось, кроме как принять бой, поэтому он занес меч над головой для удара.
Дальнейшее произошло настолько внезапно, что Тристану на миг показалось, будто он сослепу налетел на каменную стену, не туда свернув, но резкая боль в руке с щитом или точнее сказать с тем, что от него осталось, вернула наемника к реальности. Первый же удар вражеского кистеня превратил щит Тристана в обломки с ремнями, бесполезно болтающимися на руке. От такого даже конь под наемником начал заваливаться на задницу и набок, но северянин быстро взял себя в руки, а точнее сказать поводья в руки, и с громким криком "ААААА!", скорее подбадривая самого себя, чем от натуги, чудом заставил коня мордой вывернуть в сторону падения, чтобы не завалиться и не похоронить под собой наездника. С диким ржанием конь "плюхнулся" на передние копыта, взрывая землю под ними, и повинуясь командам всадника, рванул прочь от врага, чей удар лишил северянина защиты. Скрипя зубами от боли в руке, которой ему приходилось держать поводья, Тристан вовсе не собирался бежать от противника, а скорее наоборот, обежал пару сражающихся, при этом пришлось пригнуться, чтобы не попасть под удар топора, и снова направил своего верного скакуна на храмовника.
 

От удара рука на секунду онемела, а шлем предательски съехал на глаза, что позволило потерявшему щит противнику, удержать своего коня на ногах и не вывалиться из седла самому. Пока церковник встряхивал рукой, разгоняя по ней кровь и поправлял шлем – тот успел удрать и теперь закладывал по ристалищу крюк, проскакивая между группками сражающихся рыцарей.

Каким-то чувством Симеон понял, что так просто рыцарь от него не отстанет и потеряв щит непременно попытается расквитаться. Не слишком быстро (сказывались слабые навыки конного боя), капеллан развернул свою кобылу мордой к обходящему его врагу и вцепившись покрепче в уздечку, снова стал раскручивать свой кистень, готовясь встретить опасность.

Тристан покрепче сжал рукоять меча, держа его возле себя горизонтально земле, а острием вперед. Конь нес его на противника и разница в скорости должна сыграть свою роль, но только в том случае, если наемник все правильно сделает и постарается не попасть под удар кистеня. что сейчас раскручивал храмовник на подобие мельницы и не дай боги кому попасть в ее жернова. Соперники приближались, расстояние, разделяющее их, становилось все меньше и меньше... но тут вмешалась госпожа случай, а точнее кто то из рыцарей со съехавшим на лицо шлемом.

Лошадь неожиданно нагрянувшего и вмешавшегося в бой таким наглым образом бедолаги, а никем другим этого рыцаря назвать и нельзя было, на полном ходу влетела в бок коня Тристана ,так не вовремя сосредоточившего все свое внимание на Симеоне и не замечающего ничего, что происходит вокруг.
Это было словно вас ударили со всей дури бревном по голове. Северянин даже не успел среагировать или хоть как то попытаться избежать столкновения, он просто почувствовал сильный толчок и вот уже летел к земле, в руках уже не было стремян, а храмовник почему то "уходил" куда то в сторону. Удар, перед глазами все поплыло и тут же опустилась черная пелена.

Па-пара-па-а-а!!! — Загремело над турнирным полем усеянным обломками сломанного оружия, покореженными частями доспехов и бессознательными (и не очень) тушками рыцарей, которых пытались растащить в стороны их оруженосцы.
Как будто рева труб было не достаточно – по полю пронеслись судящие бои конные маршалы, громко призывающие сражающихся остановиться. Те послушали, хотя некоторые сделали это с явной неохотой. Объявленный конец боя вырывал у них из рук почти одержанную победу над противниками.
— Посмотрите, что с виконтом Малакаем. — Распорядился Лоссон, не дожидаясь пока на поле прекратятся все схватки. — Надеюсь, его не сильно помяли.
Виконта, как оказалось, помяли не сильно, но хорошо оглушили. Падая, он с чувством приложился шлемом о песок так, что теперь стоял перед наместником собрав глаза в пучок и слегка покачиваясь, а его заикание было особенно заметным.
— Говорил я вам, сир Кай, что турнирная забава не для вашего склада людей. — Вроде бы сочувственно, но не без тени насмешки, укорил советника ленд-лорд. — Я тоже люблю турнирные забавы, но не до такой степени чтобы выйти топтать песок с такими быками как «Холвудский Мордоворот».
Тут Лоссон сделал вид, что озаботился судьбою эквилийского рыцаря.
— Кстати, как там мой Базиль? Он так блистал и вдруг пал с лошади… Не ранен ли он там? Нет? Думаю, что причина его падения не ранение, не так ли сир Кай? — Виконт в ответ пробурчал нечто оправдательное, сводящиеся к тому, что мол невиноватые мы – он сам упал. В свою очередь ленд-лорд изволил этому не поверить, укоризненно погрозив Малакаю пальцем. — Знаю я вашу хитрую натуру интригана, сир. Надеюсь он выкарабкается? Про меня и так рассказывают всякие нелепицы, что я тиран, грабитель и чуть ли не мужеложец – не хватало чтоб к этому еще прибавилась сплетня будто я травлю своих соперников. Впрочем, — лорд обернулся, обводя серьезным глазом собравшуюся в его ложе свиту, — всем будет лучше если будем считать, что сир Базиль отравился сосиской в трактире, съеденной им сегодня утром. Бедняга де Морден всегда отличался неразборчивостью в еде и в питие. Помню как он однажды у меня на пиру даже уксус выпил!
Придворные поддержали Лоссона подобострастными улыбками и кивками, с готовностью подтверждая тот случай, который действительно имел место быть. Года три назад, сидя на пиру наместника, уже пьяный в дупелину Мордоворот не разобравшись, хряпнул со стола бутылку с уксусом и одним махом ее выжрал. И ничего! Только смачно рыгнул и посоветовал своим соседям «повесить хозяина этого трактира за ноги, за то, что тот угощает гостей таким скверным вином». А потом, когда гости стали разъезжаться Базиль исчез, а еще через месяц до Бризингера стали доползать слухи что он успел сделать предложение леди Гунниле и теперь уходит в монастырь. В общем было дело…
Вернемся же к турниру.
По его окончании, лучшими рыцарями были объявлены Базиль де Морден, получивший золотую цепь и дорогой кинжал, и Тристан Северянин, которому жаловали золотую пряжку для плаща и наградной пояс, на полкило серебра. Общая схватка победителей не выявила так как в итоге окончилась лишь с небольшим перевесом рыцарей сражавшихся в команде Кая и Тристана. Оба командира, пребывавшие на тот момент в полной бессознательности, узнали об этом на следующее утро. Один лежа на постели в замке наместника, а другой валяясь на заблеванной кушетке в шатре.

 

Лавейни оказался единственным посетителем малой залы в «Старом Иве», так как остальные благородные господа сие заведение не жаловали. Заезжие в Бризингер рыцари предпочитали останавливаться у своих родственников, у своих знакомых, у знакомых своих родственников, у родственников своих знакомых, на худой конец просились в замок наместника, но обходили несчастного «Ива» десятой стороной. Не нравилось им, что сюда захаживают простонародье и пьяные, задиристые ландскнехты Лоссона.
Хозяин из кожи вон лез угодить единственному благородному постояльцу, выбравшего его заведение на единственную ночь, хотя и не скрывал обиды, что благородный сир, принявший на себя святой обет молчания никогда и никому не расскажет о его чудесной таверне. Но может быть, он о ней хоть кому-нибудь намекнет? Или это сделают его спутники, молодой монах и смуглый басурман? Даром что ли он тратит на них свое лучшее вино?!
Был поздний вечер, когда дорогие постояльцы «Ива» уселись ужинать в малом зале постоялого двора – привилегированном месте, более похожим на просторный чулан, в который не пускались наемники и городская беднота. После того как Изольда прочитала молитву перед трапезой, Жак собственноручно разлил по кубкам вино, налив всем одинаковые дозы. Отказываться никто не стал, даже Изольда опрокинула в себя сладкий кагор, деликатно занюхав напиток рукавом рясы. Отставив кубки, справедливщики взялись за ложки, но поужинать им оказалось не суждено. За дверью, в общем зале, в котором вечерами играл семейный оркестрик, послышался грохот и сдавленная ругань. Кто-то активно рвался сквозь трактирщика в малую комнату, где сидел Лавейни со спутниками. Хозяин заведения оказывал сопротивление, грозил смутьяну вызвать стражу, а тот обзывал хозяина толстым боровом и кричал, что с благородными господами так не обращаются. Наконец звуки борьбы переместились к двери, кого-то стукнули о дверной косяк, после чего дверь со скрипом распахнулась и в нее ввалились двое, один из которых был потрепанный хозяин «Ива», а второй… Кхм… в грязной латанной одежде, один глаз закрыт повязкой из-под которой виднеется страшный шрам, волосы собраны на затылке в хвост. На поясе возмутителя висели кинжал-дага и меч полуторник. В общем-то вид обычного наёмника.
— Простите, ваша милость, я его не пускал! — Попытался оправдаться трактирщик, лежа на полу и цепко держа наймита за сапог. — Он сам!
— П-пусти, г-гр-ряззная с-свин-нья! — Заикаясь ругался наемник, дергая задатую пухляком ногу. — Как т-ты см-меешь мешать слав-вному потомку г-графа д-де М-маллек-корна?!
Потом славный потомок безвестного графа увидел опешивших справедливщиков, выцепил среди них Лавейни с ложкой во рту и радостно вскричал, простирая к нему руки, как к старому другу.
— Ба! Да эт-тоже с-сам… э-э-э… не п-помню, но эт-то ты м-мой м-молч-чалив-вый д-друг?! — воспользовавшись моментом ловко пнул трактирщика сапогом по харе, высвобождаясь. — А я в-вид-дел теб-бя на т-турн… нир-ре, но н-не п-признал сра-азу т-ты или н-не ты?!
Наемник лучезарно улыбнулся, уверенно шагнув к столу Лавейни. Оказалось что он еще и хромой на правую ногу. Усевшись за стол напротив лже-паладина, наглый наемник вальяжно положил локти на стол, подаваясь вперед.
— А я в-видел наш-шу общую п-подруг-гу, леди М-милену! — Не то моргая не то подмигивая одним глазом (так сразу и не понять), поделился он. — Она ч-часто п-появляет-тся в… в… эт-той з-забегал-ловке.

При упоминании имени эльфийки, Лавейни, во всю боровшийся с жгучим желанием плюнуть на паладинскую святость и выкинуть наглеца за дверь, изменился в лице и сделал рукой трактирщику знак замолчать, растягивая губы в неком подобии дружеской улыбки.

— Так вы его знаете? — Удивился трактирщик, получив очередной утвердительный кивок. — Тогда простите, сир, не смею вам больше мешать.
Кое-как подобрав свою тушу с пола, он выполз за дверь, плотно ее за собой прикрыв. Следом выразительный взгляд Лавейни обратился на Изольду с Муибой. Монахиня удивленно захлопала глазами, не понимая намека, но атраванец быстро сообразил, вылез из-за стола и подхватив воительницу под локоток, предложил ей пойти и последить чтобы никто не помешал атаману вести секретный разговор.  
— Итак, виконт Малакай, я полагаю? — Когда все вымелись, спросил гостя Лавейни.
— Именно! — Подтвердил мнимый наемник, лучезарно улыбаясь. — Насколько мне известно, ваш друг, П-парамон на с-свободе. И особых затруднений у вас это не вызвало.
Чудесным образом из его голоса пропала грубость и пьяные нотки, и даже заикание стало вполне терпимым. Живи виконт лет на тысячу позже описываемого времени – из него получился бы великий актер! Сейчас это просто говорило о смелости виконта, самолично исполнявшего подобные дела. А так же о том, что кого-то другого ему послать похоже некого. Либо нет таких, либо он им не доверяет.  
— Нет. И все благодаря вам. — Вежливо поблагодарил за оказанную помощь Лавейни, буравя собеседника совсем не ласковым взглядом. — Но зачем вам это делать, сир Малакай? Вы ведь не последний человек у наместника и вдруг идете против него.
Виконт в ответ как-то странно надулся, раздувая щеки и неожиданно прыснул веселым жизнерадостным смехом.
— А что если я хочу на его место? — Подхватив со стола недопитый бохмичем кубок, советник Лоссона без замаха запустил его в дверь, гаркнув противным голосом. — Ш-ш-ш-шкурр-ра! Тащи эля! — А потом, повернувшись к Лавейни добавил, — оно, знаете ли, сир, и выше, и уютнее. Я, разумеется, про место – не про шкуру.
Вот так просто? Вроде бы естественное желание для аристократа, но куда проще было подсыпать Лоссону яду в вино, или воткнуть стальную иглу в ухо, пока тот спит. На взгляд неискушенного в политике и интригах Лавейни это был более удобный способ, нежели связываться с мятежниками. Попробуй потом отмойся от такой связи. Да и какой в этом резон самим справедливщикам? Ну, поменяют они одного кровопийцу на другого, что толку? Сомнительно, чтобы в окружении такого говнистого человечишки, каким был Жюль де Лоссон, могли затесаться достойные люди. Алмазы в навозе не растут – честный дворянин не будет сидеть в окружении трусливого жадного грабителя, каким был Лоссон. Об этом, только немного мягче и заявил Лавейни, опустив те мысли которые шли сразу за кровопийцами.
— Мы воюем не для того чтоб сменить одного тирана на другого. Мы хотим восстановить Справедливость! — Добавил для весомости лже-паладин.
— П-право же, я п-поражаюсь вами, барон. — Изрек Малакай, после секундного раздумья, — интриги – это целое искусство! Буду откровенен, вы – инструмент. Чем меньше в с-смерти Лос-с-с-сона будет неожиданностей, наподобие наемного убийцы, к услугам которого ваше... кхм... с-сообщество ни за что не п-прибегнет...
Виконт оборвал себя на полуслове, так как был вынужден снова изображать из себя пьяного наймита, потому что появился трактирщик с заставленными полными кружками эля, подносом.
— А-а-а, вот и выпивка! — Радостно объявил он, сверкая не закрытым повязкой глазом.
Хозяин тем временем поставил поднос на стол перед Малакаем, спросил не надо ли чего паладину и быстренько убрался прочь. Виконт запустил ему в след обглоданной куриной косточкой и снова заговорил только тогда, когда дверь закрылась за спиной трактирщика и на стражу, с той стороны, вновь заступил бдительный атраванец.        
— Так вот, — сунув нос в ближайшую кружку, продолжил виконт. — Чем меньше с-странностей, тем меньше возникнет вопросов у тех, у кого не должно быть п-подозрений.
Что ж, вполне разумный расчет.
— Это все очень интересно ваша светлость. Но вы так и не ответили, какова от всех этих интриг выгода мне? — Внимательно выслушав лоссонского советника, вернул его ко второй части своего вопроса Жак Лавейни. — Лоссона я убью и так, с вашей помощью или без; завтра или через десять лет, но он не уйдет от меня. Я наслышан о вас и знаю какова ваша роль при лорде. И решительно не вижу чем вы лучше него.
На этот раз Кай даже не думал, будто ответ уже был заготовлен у него заранее. Наверное, об этом спрашивал у него каждый второй.
— Ровно две т-трети т-того, что вы с-тлышали, распускаю я сам! — Заявил он, после чего снизошел до скупых пояснений. — Когда у тебя п-плохая репутация, т-тебя т-трогают как можно меньше.
И отхлебнул из кружки.
Жак де Лавейни легко мог поверить, что часть слухов распускает о себе сам виконт. Но вот самые неприятные из них говорили, что Малакай жесток, лжив и лицемерен – и личное общение с советником только лишний раз подтверждало их.
— А ваша выгода очень п-проста и в то же время дорога для любого аристократа. — Голос советника стал скучным и монотонным, как будто он вёл вынужденную пустую беседу о погоде. — Во-п-первых, ваше доброе имя. Ведь с-справедливщики не имеют отношения к нападениям на т-торговые к-к-караваны, и это я могу донести до Имп-ператора, чьи легионы в с-с-скором времени вступят в в-войну на стороне н-наместника. А во-вторых – это ваша жизнь! Ведь лучше завершить дело и сохранить п-при этом голову.
Последние слова уязвили Жака. Уж чем-чем, но в стремлении спасти свою шкуру он никогда не был замечен! И вообще, желай он долго жить – он бы никогда не взял в руки меч.
— Я бы не брался за это дело если бы дорожил своей жизнью! — Слегка резковато отозвался Жак. — Если ее придется обменять на жизнь Лоссона, то я раздумывать не стану ни секунды. Что же касается моего доброго имени, я и сам смог добыть доказательства, что за нападениями стоит ленд-лорд! Мои люди разбили одну такую банду и захватили несколько пленных. Все они гвардейцы Лоссона и я предъявлю их императору!
— Что ж, друг мой... — неопределенно проговорил Малакай, выслушав аргументы Лавейни. — Я думал вы умный человек, а теперь склонен полагать, что вы фанатик... Вы предъявите императору… Смешно! Да Рейнар и слушать вас не станет. Скорее всего вы попадете на суд легата провинции и он отправит вас на виселицу вместе с вашими свидетелями! Кто они такие? Кто их знает? Уверяю, что все отрекутся от них, как от гвардейцев ленд-лорда. Мало ли разбойников прячутся под чужими личинами? Подумайте, какая судьба вас ожидает. Даже если вас не интересует ваша собственная жизнь (что странно, на самоубийцу вы не похожи), но как же жизни ваших людей?! Как же… ваше Честное Имя?
Жак открыл рот, собираясь что-то сказать, но потерял мысль и с лязгом захлопнул пасть, вместо ответа потянувшись за кувшином вина. Сосредоточено налил себе в кубок, делая вид, что старается сделать это аккуратно, не пролив ни капли, но на самом деле выгадывал себе время подумать.
— Мои люди как листья в осеннем лесу. — Поэтично промямлил опальный рыцарь, сполоснув мозги сладким кагором. — Попробуй, найди их там… — И заткнулся, так как звучало это уже полной ахинеей. — Хорошо. Вы меня подловили, я не смогу предъявить свои доказательства императору. А вы можете это сделать? Вы гарантируете прощение моим людям перед императором, в случае если я помогу вам занять место наместника?
— Фу, «прощение», — скорчил кислую мину виконт. — Звучит так, будто вы все преступники на которых клейма негде ставить. Скажем так… некоторые из них окажутся непричастными к разбою; некоторым и п-правда будет даровано п-прощение; третьи були вынуждены пойти против наместника императора, а четвертым уготована судьба стать народными героями и войти в легенды еще при жизни. — Кай улыбнулся и улыбка эта была полна тепла, хоть и поддельного. — В мои намерения входит с-сделать Уиндервуд лучшей п-провицией Империи. Так сказать, исправить все то, что натворил наш общий недруг. Люди не довольны... — он замолчал, отпивая очередной глоток, — п-по лесам вон п-прячутся, а могли бы землей заниматься или еще чем. В общем, сир Жак, я думаю, вы п-понимаете, что в моем п-положении оказаться у власти нужно незаметно, чтобы люди доверяли, хоть и не с-сразу. Я п-понимаю ваши опасения. Вы боитесь, что п-поменяете  к-крокодила на дракона... С-слишком долго Ундервуд был п-под гнётом... С-страна... С-страна - это люди, п-понимаете? Не только аристократия, а в-все люди, включая п-последнего крестьянина!
Черти его подери! И опять виконт глаголил правильные, даже разумные вещи! Да чтоб у имперских правителей в словах было хоть в половину такая же мудрость, какую выдавал сейчас тайный советник щуплого аристократа! Виконт, похоже, начинал и сам распаляться от своих слов, так как по мере перечисления речь его стала взволнованной и прерывистой, как у вошедшего в раж проповедника, несущего Слово Божие диким народам. А последняя фраза и вовсе опережала время, так как до понимания, что страна это не только император, но и последний крестьянин в поле, пока еще не доходило ни до одного государственного мужа. Крестьяне шли в довесок вместе с землей, которой владела аристократия и верность того или иного графа порой определяло очертание имперской провинции на карте. Под конец это понял и сам Малакай, смущенно замолчав после своей патетической речи.  
— П-простите мою несдержанность.
Лавейни не совсем понял ту часть, которая была про героев в народных легендах, но последняя часть о том что людям лучше пахать землю нежели сидеть по лесам - ему понравилась. Мастер военных хитростей - в быту он был напрочь лишен такой черты. Возможно, будь здесь Милена - разговор бы вышел иной. Эльфийка не купилась бы на сладкие обещания прожженного интригана, но... ее тут не было. Был Лавейни с его верой, в Справедливость.  
— Хорошо. — Произнес он, когда виконт окончательно выдохся и замолчал. — Я вам поверю. И как же вы хотите облегчить мою задачу по освобождению для вас трона наместника?

 

Толстые еловые лапы намокшие от дождя, низко свисали над дорогой, грозя задевшим их головой путнику, обильным ледяным водопадом. Хоть от недавнего дождя одежда и так вся мокрая – хоть выжимай, но получить дополнительную порцию холодной влаги за шиворот было всё равно неприятно. Всадник на дороге был один. Ехал он по Торговому тракту, от Бризингера на Север, держа путь в Лавидию. Встречные разъезды лоссонских солдат и баронских дружинников, едва завидев его золотые шпоры и щит с гербом, старательно обходили всадника стороной по обочине. Кроме этих рыцарских атрибутов ничего благородного во всаднике более заметно не было. И вообще если судить по роже, то похож он был на записного татя. Здоровенный, длиннорукий, с седой кучерявой щетиной на мощном выдвинутом вперед подбородке и густыми бровями над глубоко посаженными глазами, он походил на заморского зверя обезьяна или на полуорка (бывают же шутки природы!). В этом взгляде каждый встречный читал что-то свое, но обязательно не хорошее, вроде: «Не подходи, а то как дам больно!» Очень живописно этот типаж смотрелся бы в кустах у большой дороги, с топором наизготовку. Наверное, поэтому, лесные стрелки, следившие за дорогой не сразу решились остановить его.
В землю перед всадником вонзилась стрела, конь всхрапнул и было попятился назад, но рыцарь железной рукой усмирил своего скакуна, заставив остановиться на месте. На страхолюдной физиономии всадника не проступило и тени страха, скорее интерес. Он даже не сделал попытки дотянуться до рукояти притороченного к седлу меча. Может быть думал, что успеет выхватить в любой момент, а может быть понимал, что стрела летит всё равно быстрее и потому лучше не дергаться зря раздражая стрелка. Замерев в седле, он покрутил головой по сторонам, выискивая лесовиков и те не заставили себя долго ждать, вылезя из кустов почти сразу, правда, совсем не с той стороны с какой прилетела стрела.
— Слезай с коня, рыцарь. — Старательно делая суровое лицо, произнес стрелок. — Дальше тебе не проехать.
— Это почему? — Хрипло поинтересовался всадник, оборачиваясь в седле, дабы получше рассмотреть справедливца.
— Потому, что никто не может ездить по этой дороге, без разрешения атамана! — Любезно сообщил второй справедливщик, вылезая из кустов с другой стороны от рыцаря.
— Каждый благородный сир, желающий здесь проехать, обязан почтить господина этих мест Жака де Лавейни, отобедав вместе с ним в его замке!
Справедливости ради, Лавейни никогда не опускался до банального разбоя на дороге, независимо как его называли – грабеж или дорожное мыто. Всех кого опальный рыцарь хотел ободрать на дело Войны за Справедливость, он сначала как следует потчевал в своем лагере, а потом просто предъявлял им такой гигантский счет, что для его оплаты жертвам приходилось раздеваться до подштанников и то все равно оставались должны. Раздевали так опять же не всех, некоторых, по итогам совместного обеда, наоборот отпускали на свободу с извинениями, но то все частные случаи. Для всех справедливщиков это было неписанным правилом, которое нарушать было нельзя, даже если самого Лавейни в лагере в это время не было. Для Холвудского же Мордоворота это была самая необычная подорожная, о которой ему когда-либо доводилось слышать, да и имя Лавейни обретало в Ундервуде все большую известность, чтобы его так проигнорировать. В нем даже проснулся интерес, из-за которого победитель турнира решил обождать с героическим сокрушением врагов и посмотреть, что будет дальше.
— Оттрапезничать, мы завсегда горазды. — Решил эквилийский рыцарь. — Что ж… ведите меня в свой «замок»! 

 

До лагеря Мордоворота довели в нарушение всех правил, даже не завязав глаза, хотя он бы сего сделать и не дал. Справедливщики просто взглянули в его чистые честные глаза, четко прочитали там то, чего делать не надо и лезть с повязками побоялись. Даже значительное численое превосходство (трое на одного) не добавляло уверенности.
В самом лагере, рыцаря встретил восседающий на «атаманском пне» Медведь, поставленный Жаком кем-то вроде «коменданта лагеря» на время своего отсутствия. Привыкший к дисциплине маренский ополченец, отличавшийся так же и внушительными габаритами, что придавало его влиянию на остальных лесовиков должный вес, с возложенной на него обязанностью справлялся неплохо и распуститься лесным сидельцам не позволял. В общем, вернувшийся Лавейни должен был остаться доволен царившим в лагере порядком. Но появился «Холвудский Мордоворот»…
— Неплохо устроились, пташки. Неплохо, — заявил появившийся на поляне рыцарь, крутя головой по сторонам. — Устроили себе гнёздышки посреди леса.
Крупный отряд сюда скрытно не подойдет, а маленький соваться в чащу просто не рискнет. Справедливщики всегда имели возможность заметить карателей на подходе, уйти глубже в лес, растянуть врага по лесу и навалять ему по шее.
— Кого ты привел к нам Джек, гостя или товарища? — Прогудел Медведь стандартную в таких случаях фразу. Гостя полагалось напоить и ободрать, товарища тоже сперва напоить, а потом уже приставлять к делу – других «гостей» отлавливать.
— Гостя! — Хохотнул поименованный Джеком – человек комплекции столь широкой, что зеленые штаны грозили лопнуть на его заднице при резком движении. И он был не толстяк – просто в кости широкий! — Благородный рыцарь явно устал с дороги. Пусть узнает, каково наше ундервудское гостепреимство. Пусть отведает с нами то, что послал нам наш лес.
— А сто селнявый? Юсанин столь? — Прозвучала со стороны шепелявая реплика. — Не сидится голодланцам дома.
Сир Базиль, повернув кудрявую голову, взглядом отыскал говорившего.  
— Да, я родом из Эквилии, пташка. — Подтвердил он. — Мы, южане, любим веселые приключения. Такова уж наша горячая натура. Тебя это не устраивает?
— Тихо всем! — Хлопнул широкой, как совковая лопата, ладонью по боку пня Медведь. — Разгалделись тут как вороны. Я буду говорить! (И уже рыцарю) Как ваше имя, благородный сир?
— Базиль де Морден! — Представился гость. — Но чаще меня предпочитают называть «Холвудский Мордоворот». Я не обижаюсь, так как красотой и впрям не блещу, да и не гонюсь за ней. Всё равно всю рожу забрало скроет.
Шутка лесовикам понравилась. На жизнерадостный смех на поляну, бросая свои дела, стали подтягиваться все бывшие поблизости лесовики и Медведю снова пришлось стучать по пню дабы унять народ.
— «Холвудский Мордоворот», говоришь? Я наслышан о тебе. Ты был чемпионом Лоссона на последним турнире… Слышали ребята, какой дорогой у нас ныне гость?!
— Не совсем. — Спокойно, будто не замечая вызванный новостью недобрый гул голосов, поправил его рыцарь. — На последнем турнире я сражался сам за себя, но в целом верно. Я добывал наместнику победы пять раз подряд.
Медведь подался вперед, с прищуром разглядывая рыцаря и прикидывая какую сумму выкупа с него содрать. Чемпион Лоссона, хоть и бывший, стоил ужасно дорого. Куда больше чем было добра на нем самом.
— Значит, нам будет чего послушать за пиром. Думаю, такой богатый на славу рыцарь, не откажется поведать нам о своих ратных подвигах?
— С удовольствием, если вы поведаете мне о своих славных делах. Уверен, нам есть, что рассказать друг другу!
 

 
Импровизированный стол, на расстеленных прямо на траве плащах, накрыли быстро. Ассортимент блюд был не богат, но спроаведливщики брали их количеством. Были здесь оленина, кабанятина, зайчатина, хлебные лепешки, много эля и даже настоящее сандорианское вино, с элитных виноградников Сандорры. Все кроме мяса, добывалось справедливщиками на дороге путем потрошения купеческих караванов и конвоев наместника. Вино предполагалось «дорогому гостю». Для него даже притащили золотой кубок, не без подлого умысла содрать с рыцаря денег и за сервировку, отобранный справедливщиками у какого-то проезжего купчины. Мордоворот принюхался к аромату вина, лизнул край кубка, пробуя его вкус и поднялся со своего места в полной задумчивости.  
— Ваш лес воистину чудесен, раз шлет такие лесные дары. — Произнес Базиль, поднимая над головой кубок. — Готов поклясться портками Святого Дикона, что это настоящее сандорианское вино!
 — Его послал нам не лес, им поделился с нами наш добрый наместник! — Хохотнул кто-то из молодых справедливщиков, прежде чем соседи ткнули говорону локтем в бок. Явно из последних рекрутов, недавно сбежавших из деревень.
— Именно бочку такого чудесного напитка, мне пообещал ленд-лорд Лоссон, как свой заклад в давнем споре и епископ Радик был тому свидетелем, засвидетельствовав наши обещания перед Богом! — Рыцарь повернулся на месте, чтобы увидеть всех, кто собрался за «пиршественным столом». — Я выиграл спор, но Лоссон, подлый обманщик, нарушил свою часть договора и вина мне так и не отдал! Друзья…
Базиль пустил скупую слезу умиления, оглушительно всхлипнув в повисшей над поляной тишине. Сначала все думали, что это такой тост, потом, роешили, что это должна быть забавная история. Потому все сидели и, развесив уши, слушали что вещал в них лоссонский чемпион.  
— …Вы только что стали свидетелями прямого вмешательства Господа, который вашими руками восстановил Справедливость и сделал так, что проспоренное Лоссоном вино пришло к его законному владельцу! А по сему будет настоящим грехом не выпить за свершенное Всевышнем Чудо! Оставьте свой эль – я угощаю вас своим отличным вином!
После такого вступления попробовать трофей захотелось всем. Сандорианское вино оказалось сладким и ароматным. В нем чувствовалось дыхание Юга, вкус лучших сортов винограда и экзотических восточных пряностей, о которых ни один справедливщик и не слыхивал! Оно пилось легко, как шампанское, с шипучими, дающими в нос пузырьками, после чего во всем теле наступала приятная легкость, а в голове начинало шуметь как после пары ведер эля. Всем захотелось попробовать этого вина еще. А потом  понеслось…   
…К тому моменту как на поляне появились вернувшиеся и Бризингера герои – справедливщики и гость успели напиться, выставить друг другу счет, подраться, помириться, еще раз напиться и поменяться ролями. Теперь на атаманском пне гордо восседал нетрезвый Мордоворот, а Медведь тулился от него по рпавую руку, пытаясь грозно нахмурить брови и сфокусировать взгляд в одной точке. На самой поляне царил полный бардак, как если бы там прошла настоящая битва со свадьбой в придачу. Справедливщики валялись кто как, полностью неотличимые от дров. На деревянном блюде, на котором всего пару часов назад лежала туша запеченого кабана, валялся, оглушительно храпя, весь перемазанный жиром и вываленный в объедках пьяный в дупелину Толстый Джек, с надкусанным яблоком во рту. Рядом сидел взъерошенный Бродин, сосредоточенно тыкавший ножиком в филейную часть Джека, тот в ответ дергал толстой ногой и с хрюканьем похихикивал во сне. На карю поляны, у потухшего костра, привалившись лбами к пустому вертелу, мирно сопели сыновья Бродина. Чуть поотдаль из кустов торчали чьи-то ноги в одном сапоге, а на перевернутой бочке из-под вина, торчал голый как ангел, но опоясанный мечом и перетянутый ремнем полного стрел колчана, Ронад. Тоже пьяный и тоже спящий, приспособивший в качестве дополнительной опоры собственный лук.  
 Среагировав на появление новых действующих лиц, Холвудский Мордоворот поднял тяжелую голову, пьяно икнул и гулким басом поинтересовался:  
— Почему часовой спит? Нарушителю и его декуриону по двадцать палок за нарушение дисциплины! 

Часовые выскочили из дупла так резво, будто уже неделю поджидали там Лавей-оку и специально для этого тренировались.
– Атаман! – Радостно взвыли они, бросаясь под ноги к одетому в доспехи главному справедливцу.  – Наконец-то! Теперь-то вы наведете порядок, вы им покажите!
Радость на бородатых харях от осознания, что сейчас там что-то наведут и кому-то покажут, была столь естетсвенная, что Муиба сразу заподозрил недоброе и напрягся. Что могло случиться за время их отстутвия в становище? Если отбросить нападение Лоссон-Мирзы, то получалось, что произойти здесь могла только междоусобица. Или пьянка. Или пьянка с междоусобицей – никогда ведь нельзя исключать сразу второй вариант, верно?
Точно так же думал и Лавей-ока.
– Что случилось? – От напряжения слышимого в голосе Лавей-оки дрожал воздух, закипала вода и если бы не защитный металл – у него бы под ногами загорелась прошлогодняя хвоя.
– Мы уже часа четыре как должны быть сменены, атаман! – Выпалил один бородач. – Мы ни жрамши, ни срамши, а из лагеря ни ответа ни привета, будто повиздыхали там все!
– Они, небось, шмотки того лыцаря поделить никак не могут. – Доверительно прогудел второй. – Вчера вечером наши лыцаря на дороге словили, ну и пригласили его согласно традиции на пир. Гы…
– Так… – Дальше Лавей-ока слушать не стал. Просто приказал часовым дожидаться пересменки и, приказав своим спутникам следовать за собою не отставая, бросил коня у сторожевого дуба, ломанувшись к месту стана прямиком через чащу.
Атраванцу только оставалось поспешать следом, стараясь не терять железную спину Лавей-оки из виду. Спустя полчаса бешенного бега с препятсвиями, в ходе которого Муибу несколько раз чуть не прибило распрямляющимися ветками (Лавей-ока их даже не отгинал, а просто таранил, налетая всей тушей будто разъяренный носорог), они оказались на знакомой поляне, на которой справедливцы обычно проводили свои собрания. Правда, то, что они пришли ас-Сабах заметил только когда атаман вдруг резко остановился, отчего он сходу влетел в его спину.
– Что за (нецензурное выражение) здесь происходит?! – После секундного потрясенного от увиденного молчания, взвыл Лавей-ока.
Муиба осторожно высунулся из-за его спины, оглядел царящий кругом раздрай и только потрясенно присвистнул, тоже задавшись подобным вопросом.

Лошадь под Изольдой так встрепенулась от неожиданно выскочивших постовых из кустов, что монахиня едва удержалась в седле, растерянно вытаращив глаза. Она водила головой от тараторящих справедливщиков к Лавейни и обратно, пытаясь сообразить, что за напасть могла приключиться в лагере. Услышанное рассердило Жака, да так, что он немедля бросился разбираться в чем дело и если Муиба хоть как то поспевал за ним, то Изольда, от природы девица тщедушная и квелая, добралась до поляны самой последней. Отряхая полы рясы, на которую нацеплялся лесной сор, она услышала брань Жака и ахнула, выпалив что-то богобоязненное, с укоризной глядя на Лавейни. Но стоило ей поднять глаза, как она оборвалась на полуслове разинув рот.
- Творец всемогущий! – выйдя из ступора пролепетала Изольда ужасаясь увиденному. Она медленно прошлась взглядом по представшей картине еще раз и невольно остановив взор на Ронаде, будто онемела. Такого ее невинный взор никогда не видел и видеть даже не собирался, а посему подобное зрелище потрясло юную психику на столько глубоко, что не в силах вымолвить даже звука, монахиня сперва густо покраснела, потом побелела, а потом бездыханно осела наземь.

 

 

Мордоворот взглянул на закованного в доспехи паладина Лавейни и, размашистым жестом вытерев рукой бороду, ответил:
— Сир… то, что вы взяли в плен неверного, еще не дает вам п-право повышать на меня голос… Кстати… вы мне кого-то напоминаете…
— Что? — Лавейни оторопел.
Только тут до него стало доходить на сколько «Холвудский Мордоворот» пьян, а тот, все еще находясь в своих хмельных видениях, все продолжал говорить.
— …Я вас где-то видел! В крепость Санрамань, Самаатские укрепления, не вы брали?
Лавейни в прошлом хоть и служил императору, но брать Санрамань ему не доводилось. К тому же в то время он только взял в руки меч и воевать на Востоке никак не мог. Однако толку объяснять это пьяному?
— Воды! — Коротко приказал Лавейни. Через минуту он неглядя принял поданное ему ведро с родниковой водой и с маху выплеснул его содержимое в неприглядную физиономию сира де Мордена!
С минуту Холвудский Мордоворот ругался, отплевывался и отфыркивался, но свою роль холодная ванна выполнила, немного прояснив его сознание. Он наконец вспомнил где находится и как тут оказался, а заодно сообразил и кто стоит перед ним. Если кто-то думал, что Мордоворота это испугает, то он грубо просчитался! Вытерев мокрую харю краешком плаща, сир Базиль представился Лавейни и с гордостью объявил ему, что этот лагерь теперь его и главный справедливщик это он! Прежде чем окосевший от такой наглости сир Жак пришел в себя и нахлобучил пустое ведро на голову Холвудского Мордоворота, эквилийский рыцарь успел поведать, что все это отошло ему не просто так а как уплата за бочонок изумительного сандорианского вина, который выжрали его (Лавейни) люди.
— Эти наглецы угостились моим игристым красным вином, а потом попробовали выставить мне за него счет! — Возмущенно поведал ему де Морден. — Обычно я не унижаюсь до торга, но в этом случае просто вынужден был предъявить им встречный счет! Мы даже слегка повздорили из-за этого и немного подрались, но разве добрые исариане не смогут договориться друг с другом? В итоге мы решили рызыграть это вино еще раз, на этот раз в кости и я снова выиграл. Так, что теперь этот лагерь мой со всем, что в ним находится.
— Боже… — Лавейни окончательно потерялся в пространстве, выронил ведро наземь и заторможено опустил на него свой зад. — Да у вас белая горячка!
— Ни сколько, сир! — Немедленно возмутился Мордовоорт треся седой шевелюрой на макушке. — Быть может я слегка поддат… хотя, что скрывать, выпил я перед вашим приходом изрядно, но успел немного протрезветь, да и ваш метод отрезвления заслуживает всякой похвалы! Где вы были когда я делал предложение графине Гунилле? Мне бы не пришлось уходить от нее в женский монастырь.  
— И что же вы собираетесь теперь делать?
— Думаю, что ответ очевиден. — Пожал плечами сир Мордоворот. — Раз у меня есть войско, то я поведу его на Бризингер, возьму его и утоплю эту свинью Лоссона в отхлжем месте! Хе-хе…
— Вот значит как… — взгляд Лавейни скользнул по разбросанным в беспорядке телам на поляне. Внезапно он осознал себя брошенным и всеми покинутым. Нет, он конечно знал, что все они люди, со своими слабостями, но поверить в то, что они могут так просто пойти за каким-то пришлым пропойцей, который выиграл их в кости как холопов… Нет, ему в это не верилось! Мелькнула мысль, взять и прибить провокатора на месте, но быстро ушла, сменившись решением, дождаться завтрашнего утра, когда этот пьяный сброд, коих он считал своими людьми, протрезвеет, дабы он смог взглянуть в их бесстыжие глаза.

 

 

Хлоп! – Это с глухим стуком рухнула наземь Эзель.
Воинствующая монахиня раскинула ручки в стороны и затихла, не выдержав зрелища голого пьяного волосатого мужика на бочке. Зрелище конечно не шербет, все-таки Ронад это не райская дева, да и волосат он в некоторых местах так, что хоть косички заплетай, в общем, для богобоязненной девицы хватило.
Муиба присел на корточки перед лишившейся чувств Эзель, немного приподняв ее за плечи и осторожно встряхнул.
– Ачнысъ!
Для пущего эффекта он даже хотел отхлестать ее по щекам, но в нерешительности остановился, прикидывая, не даст ли Эзель ему за это сдачи как очнется. Она женщина впечатлительная, ранимая и наивная – может сразу его намерений и не понять.  
Тем временем, виновник этого бардака, по прежнему сидя на пне, выдавал Лавей-оке одно замечание за другим:
— Сир… то, что вы взяли в плен неверного, еще не дает вам п-право повышать на меня голос… Кстати… вы мне кого-то напоминаете… Я вас где-то видел! В крепость Санрамань, Самаатские укрепления, не вы брали?
Упоминание о Санрамани, заставило бохмича отвлечься, и со сдержанным интересом вытаращиться на Лавей-оку. Он тогда был ребенком, но о героической обороне крепости Санрамань от неверных был наслышан. Три тысячи героев-мученников, оборонявших крепость и погибшие все до единого от рук неверных были в Атраване легендой. Когда бохмичи вернули себе крепость, они соорудили там бетель-мавзолей для поминовения их памяти. Каждый правоверный счел бы для себя честью отомстить неверным за них. Интересно, появится ли у него желание мстить Лавей-оке? Странно, вроде бы даже позывов не наблюдается. 
Но Лавей-ока отвечать не стал. Вместо этого он просто приказал принести ему воды. Так как единственным, кто мог бы выполнить подобный приказ оказался Муиба, ас-Сабах завертелся на месте, пытаясь найти хоть что-то похожее на колоец, ручеек, или хотя бы отыскать пустое ведерко. К счастью, Судьба в этот раз не стала насмехаться над ним. Справедливцы, как люди проведшие полжизни в лесу, знали как может быть опасен не потушенный костер и никогда не оставляли после себя тлеющих углей, держа для заливки целое ведро воды. Его атраванец и сунул в жадно протянутые руки Лавей-оки. Муибу уже ранее приводили в чувство таким способом и он мог только посочувствовать таргану. 
–  Эти наглецы угостились моим игристым красным вином, а потом попробовали выставить мне за него счет!  – Дыша перегаром хрипло пробасил тарган, утерев лицо от воды. Странно, Муибе думалось, что после такого он неприменно должен броситься на Лавей-оку. Холодной водой в морду оно не приятно... 
Вспомнив про валяющуюся в отключке Эзель, бохмич нашел среди валяющихся в беспамятсве справедливцев ковшик и метнулся ко второму ведерку. Зачерпнул оттуда водички, он посеменил к Эзель, бережно придерживая ковшик рукой, дабы ничего не пролить и в этот момент, его настигла драматическая фраза Холвудского Мордоворота. 
– ...Так, что теперь этот лагерь мой со всем, что в ним находится! 
Муиба вздрогнул, роняя ковшик себе на ногу. 
 – Чи-то???  – Как такое может быть?! 
– Боже… – Лавей-ока окончательно потерялся в пространстве, выронил ведро наземь и заторможено опустил на него свой зад и обхватывая руками голову.  –  Да у вас белая горячка!
– Ни сколько, сир!Быть может я слегка поддат… хотя, что скрывать, выпил я перед вашим приходом изрядно, но успел немного протрезветь, да и ваш метод отрезвления заслуживает всякой похвалы! Где вы были когда я делал предложение графине Гунилле? Мне бы не пришлось уходить от нее в женский монастырь.  
– И что же вы собираетесь теперь делать? – Осторожно осведомился, атаман. 
"Действительно что? Что теперь делать им самим? Война за Справедливость закончена, Муиба может брать плащ и идти домой? О, шайтан, но это же неправильно!"  – Муиба задумчиво поскреб бритый затылок под тюрбаном, соображая как бы на месте Лавей-оки, поступил он сам? Однозначно - он просто вынул бы саблю и заколол наглеца на месте. 
– Думаю, что ответ очевиден. –  Пожал плечами узурпатор. – Раз у меня есть войско, то я поведу его на Бризингер, возьму его и утоплю эту свинью Лоссона в отхлжем месте! Хе-хе…
 Внезапно Муибу охватило странное чувство нереальности всего происходящего. Как будто он снова попался в лапы к африту и видит насылаемые им видения одно невероятнее другого.   

 – Можьно йа эго зарэжю? – Склонившись к уху Лавей-оки, тихо и жалобно попросил Муиба.  – сыл маых нэт тэрпэт этат брэд.   
Мордоворот немного понаблюдал за их реакцией, потом хлопнул ручищей по «атаманскому пню» разразившись бурным хохотом. 
– Га-га-га!!!  – Затряс он плечами в приступе смеха, размазывая слезы по щекам.  – Ну и рожи у вас, пташки! Гы-гы-гы!!Я... пошутил! Гы-гы-га!!!

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Лес. Лагерь Справедливщиков

 

 

Изольда приоткрыла глаза, уставившись на Муибу, приводящего ее в чувства. И взгляд этот был вроде и не агрессивным, напротив спокойным и глубоким, но читалось в нем что-то не доброе. И пока атраванец кинулся подавать атаману ведро, монахиня, уперешись руками в землю, все еще полулежа-полусидя на земле, сердито взглянула на незнакомца, которого в мыслях окрестила виновником произошедшего. Даже солидарность седого здоровяка со справедливцами касательно Лоссона не подняла его в глазах Изольды.
Жак и Муиба, глядящие в сторону мордоворота, неожиданно для себя почувствовали, как обоим на плечо тяжело легли ладони монахини и почти вежливо раздвинули мужчин в разные стороны, пропуская в образовавшийся меж ними проход Изольду.
- Горе всякому хулителю и обидчику. Неуместен Ваш глум и невежество - каким то загробным голосом молвила монахиня, шагнув к бочке, на которой сидел Холвудский мордоворот. 
- Как посмели Вы развратить наших братьев на этот вертеп, а после довольствоваться своим постыдным деянием? - лик монахини был мрачен, а глаза в тени челки и отблесков костра ужасающе сверкнули, и в этот же момент занесенная ладонь Изольды с силой рванулась на встречу седой щеке Базиля.

 

После того как сир Базиль захохотал, Лавейни с великим трудом сдержался и не согласился на прозьбу Муибы разрешить ему убить Холвудского Мордоворота. Во-первых, потому, что видел последнего в бою и не поставил бы в нем за Муибу и ломанного лея. Базиль де Морден – калач тертый, против него таких бойцов надо сразу десяток ставить. Во-вторых… о, ну тут сложнее. Лавейни захотелось узнать, чего вдруг Мордоворот решил провернуть такой розыгрыш, сначало изобразив из себя пьяного, так, что Жак ему всецело поверил. Сложно не поверить, когда все вокруг валяются как дрова.
— Ы-ы… — Выдохнул шутник, держась за бока. — С моей стороны было бы не справедливо отбирать у вас вашу месть, сир Лавейни. Хе-хе-хе… Готовишься так долгие годы, лелеешь в душе планы мести а тут оп! И является какой-то тип, который забирают у тебя всю сладость отмщения.
Ответить атаман не успел. На его и Муибы плечи, вдруг легла неожиданно тяжелая длань очнувшейся монашки. Изольда решительно раздвинула их в стороны и, недобро глядя на Холвудского Мордоворота, спокойно так процедила:
—  Горе всякому хулителю и обидчику. Неуместен Ваш глум и невежество! Как посмели Вы развратить наших братьев на этот вертеп, а после довольствоваться своим постыдным деянием?
— Э? — Такой поворот застал сира Базиля в расплох, иначе бы он не пропустил то, что случилось в следующий же миг.
Узкая ладонь Изольды с шумом впечаталась в покрытую седой щетиной щеку де Мордена. Рыцарь успел вскинуть руку, дабы перехватить удар, но выпитое намедни таки оказало свое черное дело, подпортив его реакцию, так что Лапища де Мордена просто легла на его же щеку прижав к ней ладонь монахини. Вырвать руку из этой хватки было не просто.
— Пташка негодует? — Изобразил невинное удивление сир Базиль. — Но с чего? Разве я заливал им вино в рот? Или может быть, это я сбил сам себя с дороги и привел на эту поляну посреди дикого леса, дабы напоить ваших «святых» братьев? Так с чего бы мне потом не посмеяться над тем, что из этого вышло?
Сжав пальцы монашки и, между делом почувствовав их крепость (мечом ворочать это вам не в чажке не ложкой орудовать – тут сила нужна!), Мордоворот резко, но не слишком грубо отшвырнул от себя ее длань. Желания затевать драку у него в кои-то веки не было.
— К тому же я не солгал. — Уже обычным своим слегка насмешливым тоном продолжил де Морден. — Ваши бравые парни действительно просадили мне весь ваш лагерь со всей добычей в нем, но сами сохранили вам верность! Похоже, они вас очень любят.

 

 

Когда Изольда впервые попала к справедливцам на пир и ее ненароком ввели в буйство, то бедный, ныне покойный, Лени Лоон вспомнил бы, как кубарем  отлетел к дубу, а после него и остальная орда бравых мужиков разлетелась по сторонам, пока кто-то не додумался вырубить обезумевшую монашку дубинкой по темечку. Жаль, что пусть наивной, но отнюдь не глупой, Изольде не подвластно ее безумие, ведь она могла бы так много раз уберечь себя от беды. Но, увы.
Рассудок плохой соперник слепой ярости, которая застит глаза и мысли. Отброшенная прочь, ладонь Изольды не успела проследовать по заданной траектории, а неестественно резко остановилась в воздухе и змеей ринулась к горлу Холвудского Мордоворота. А в помощь ей рванулась и вторая рука. Тонкие пальцы, не уступающие в твердости стальным прутьям желали впиться в толстую шею Базиля, чтобы задавить его последние слова в хрипы. Взгляд у Изольды был потухший, без живого блеска и намека на сознание. На лице застыло умиротворенное спокойствие.  Ангельский лик с гравюры, не иначе. Всевышний уберег ее, от нее самой же, потому как меч был оставлен притороченным к седлу кобылки, которую монахиня в спешке бросила у сторожевого дуба. Только Единому известно, сколько бы дров могла наломать Изольда, будь при ней оружие.

Базиль успел догадаться, что с девушкой что-то не так, но он даже не догадывался на сколько сильно с ней это нетак! Отвыкли в империи от своих берсеркеров, а за иными надо было тащить свой зад за моря, что Холвудскому Мордовороту было всегда лень. Зачем тащиться так далеко, чисто лишь для того чтоб ввалить кому-то по башке, когда для этого достаточно просто выйти за околицу? Потому рывок Изольды он опять пропустил (две оплеухи за раз это уже слишком!), сцапав ее руку лишь когда та сомкнулась железной хваткой на его горле, разорвать которую оказалось не под силу даже Жаку, мужику отнють не хилому.  
Обычно де Морден женщин не бил, боясь несоразмерить силу и ненароком прибить, но тут уж не постеснялся. Треснул безумную в ухо так, что голова монашки с деревянным звуком запрокинулась на бок, а сознание вылетело из ее головки как пробка из бутылки хорошо встряхнутого шампанского! Все это произошло так быстро, что никто и дернуться не успел!
Хлоп! Тело Изольды обмякло, ноги ее подогнулись и ревнительница справедливости рухнула в вовремя подставленные руки Лавейни. 
— Святые портки! — Выхрипел де Морден лапая рукой горло, — да она у вас и вправду сумасшедшая!

 

 

Изольда еще падала, а атраванская сабля, серебристой змеей выскользнув из ножен, нацелилась в шею незадачливого шутника. Оставалось лишь чуть поднажать и Муиба увидит какого цвета у неверного кровь. Мордоворот не раздумывая, перехватил левой рукой саблю за острие и, не обращая внимания на струйку крови, стекшую по ладони, отвел ее в сторону, одновременно со скрежетом извлекая другой рукой собственный меч.
– А давай-ка потанцуем, грозная пташка. Как думаешь, кто успеет вперед, я или ты?
Муиба скосил глаза вниз и увидел, что острие меча таргана упирается в его живот, чуть ниже ременной пряжки. От же, проклятое порождение Пустыни! Как он успевает отвечать так быстро?!
– Ах ти, гнусний абын-ыши… (сын ишака)
– Довольно! – Рука Лавей-оки тяжело легла на руку с саблей мармарида, отводя ее в сторону. – Кто бы там, что не проигрывал, но я здесь хозяин! И никто не смеет проливать кровь на моей поляне без моего разрешения! И вы уберите свой меч, сир!
– Вы же видите, что я первый пальцем никого не трогаю. – Изобразил дикую обиду пришлый тарган, но меч от живота Муибы убрал. – Ваши люди сами набрасываются на меня с кулаками.   – А вы их усиленно к этому провоцируете.

 

 

— Сир Лавейни, — сощурился Мордоворот. — Если бы я жаждал драки, она бы давно началась. Но как вы видите, никто из ваших людей не пострадал… — он покосился на лежащую в отключке Изольду, — …серьезно. Если моя шутка оказалась не совсем к месту, то я готов принести за нее свои извинения. И даже верну вам все честно выигранное мною, ваше имущество… хе-хе… Мне оно ни к чему. В Холвуд я его с собой не утащу. Его даже пропить в ближайшей таверне и то затруднительно...  
— Я признателен. — Буркнул Лавейни.
— Ну а теперь, когда все извинения принесены и обиды забыты, съизвольте отойти в сторону. Я хочу забрать своего коня и отправиться куда ехал до того, как меня свернули с дороги ваши бравые парни.
Эквилиец сделал шаг вперед, но Жак и не думал подвинуться. Стоял столбом, так, что Базилю невольно пришлось остановиться. Это его удивило.
— Простите сир, но я боюсь, что не смогу вас отпустить… — Сладким голосом проворковал Лавейни. Теперь была его очередь потешаться над Базилем.
— Что, еще одна дружеская попойка? — Вскинул брови де Морден, но все оказалось прозаичнее.
 — У нас вообще-то война, — напомнил ему Лавейни, — а вы были у нас в гостях, знаете наше «тайное» место сбора… Боюсь, что ближайшие несколько дней вам придется насладиться нашим гостеприимством и дальше.
— Звучит как угроза. — Насмешливо фыркнул эквилиец. — Мне начинать пугаться?
Не стройте из себя свирепого разбойника, сир. Куда я пойду доносить на вас? Тем более, что ехал я вообще-то в Марен. Собирался предложить тамошнему командиру свой меч. Кому там интересно расположение вашего лагеря? Уверен, это уже никому там не интересно.
— А почему имено в Марен? Там ведь больше нет власти Лоссона.
— Слушайте, сир, — не выдержал «ХолвудскийМордоворот». — Не стройте из себя дурака! Вы ведь были на турнире, я вижу это по вашим доспехам паладина (если только пару дней назад вы не отобрали их у какого-нибудь храмовника). Должны знать чем закончился последний турнир, так зачем задаете мне глупые вопросы?!
— Не вижу причин скрывать, это действительно был я… — Сознался атаман, отдавая должное памяти Холвудского Мордоворота. — Помню, что вы упали. Герольды объявили, что вы отравились сосиской в харчевне…
— Вздор! — Едва ли не в голос выкрикнул возмущенный де Морден. — Меня отравили! Не смертельно, лишь для того чтоб я не смог сражаться и командовать боем, но какова низость?! Это сделал тот патлатый мерзавец,за которого я побеждал на пятерых турнирах подряд! И после этого вы спрашиваете зачем меня понесло в Марен?!!
   

В общем, препирались они не долго. Лавейни твердо объявил. что не сможет отпустить Холвудского Мордоворота ближайшие три дня и предложил погостить это время в его лагере на правах почетного гостя. Не каждый день доводится принемать у себя такого знатного чемпиона! Эквилиец, человек от природы упрямый и в таких делах настойчивый, в этот раз проявил небывалую уступчивость и после получаса активных переругиваний, взаимных упреков и угроз, скрипя зубами принял настойчивое предложение. В знак особой чести и доверия, его поселяли в избушке, в которой справедливщики хранили свою добычу.

 

Тихий сбивчивый шепот в удушливом мраке. Воздух кажется таким плотным, что идти вперед тяжело, словно идешь под водой. Тьма была непроглядной на столько, что Изольда даже не могла разглядеть собственную руку, вытянутую перед собой. Монахиня задала вопрос в темноту: «Кто здесь?» Но голос ее не прозвучал, она лишь беззвучно шевельнула губами. А шепот, идущий ни откуда конкретно и одновременно отовсюду нарастал, но был так не разборчив, что сложно разобрать хоть слово. Монахиня снова задала вопрос и вновь не услышала своего голоса. В испуге она коснулась руками своих губ, но ничего не ощутила, а шепот вновь усилился, становясь все больше похожим на писк, отчего начала нарастать боль, где-то в самых недрах черепной коробки. Изольда сдавила уши руками, чтобы больше не слышать этот шипящий писк, так жутко давящий на мозг, но это не помогло. Звук был таким громким, что заполонил все ее естество. В какой то момент писк стал особенно отчетливо звонким, Изольде показалось, что ее уши насквозь прошила игла и она с внезапно шумным вздохом проснулась, резко усевшись на своей лежанке, представляющей собой циновку и собачью шкуру.
 Пробуждение не избавило Изольду от писка, правда теперь он был не таким навязчивым и ирреальным, как во сне, а монотонно звенел в ухе, которое отчего-то ужасно болело. Даже аккуратное прикосновение, принесло неприятные болевые ощущения, заставив монахиню поморщится. Она немного покопалась в своей памяти, но после бега на поляну, через кусты и, о, Творец сохрани, вида нагого, как младенец, Ронада, Изольда ничего не могла вспомнить. Решив, что упав в обморок от срамного вида справедливца, она могла ударится при падении, Изольда оглядела лесной лагерь. Сбившись кучками, ибо вместе теплее, справедливцы сладко спали. Занимался рассвет. Только сейчас отметив, что некто заботливо подоткнул ей по бокам попону, служившую одеялом и свернул валиком плащ под голову, вместо подушки, Изольда улыбнулась и сложив руки у груди, прикрыв глаза, начала свою утреннюю молитву, беззвучно шевеля губами.

 

 

Денек был просто сумасшедшим и последнее, что помнил Муиба, после того как оттащил Эзель в ее шалаш это то, как он пришел к себе и упав поперек лежака, затих, дергая пяткой как раздавленный таракан. Снилось – шайтан разбери, что. То видился ему его родной двор в пыльном Гельдане, со старым выляневшим навесом, под которым он бкгает, спасаясь от улле Мюрида, а тот гонится за ним размахивая ритуальным ножом для обрезания и грозится сделать его так, что Муибу после этого примут в дервиши без испытательного срока. Только Муиба был что-то большеват для того возраста при котором обычно свершается этот обряд, а у Мюрида была нелицеприятная ряха «Холвудского Мордоворота», заставлявшая Муибу бежать еще быстрей… Потом верзлось нечто непонятное, про крылатых аль-дхари, которые почему-то выглядели как Ронад, только без бочки и оружия… они кружили над улицами Бриг… Бирг… Бр-гр… словом того города неверных, название которого Муиба выговарить не мог и по трезвяку. Мармари бежал по тем улицам от какой-то напасти и видел их у себя над головой, и в тот момент ему очень не хотелось, чтобы один из райских Ронадов его заметил и спланировал на него чтоб подхватить и унести к Престолу Аллуита. Словом не сны были а полная ерунда. Но что еще может присниться после такого убойного завершения дня?!      
Полежав на охапке соломы, ас-Сабах потянулся до хруста в сутсавах, зевнул до вывиха челючти и прикинув где сейчас солнце и в какой стороне находится Могила пророка, встал на колени, принявшись творить намаз. Он сидел, подняв руки к лицу и беззвучно шевеля губами, возносил хвалу Аллуиту, как обычно ничего у того не прося. Просил что-то у Всевышнего он очень редко и только по крайней нужде, когда совсем прижимало, так как считал, что негоже обременять Аллуита ежедневными проблемами, так как за всякой ерундой он может нерасллышать что-то более важное. Потом было положенное омовение, в ходе которого ас-Сабах задумчиво теребил свою отросшую зетину, подумывая, а не отрастить ли ее в бороду. Вроде бы к его занятию самое то. Бороду отращивают борцы за дело Аллуита, а аллуит всегда на стороне Справедливости. Потом, решил, что не стоит. Улле тут нет, а бороды Муиба не любил. В них вечно застревали крошки и прочий мусор.

 

 

Лагерь пробуждался от сна. Справедливщики чистили оружие, уходили на охоту (постоянно пребывали новые люди с отдаленных лагерей и всю эту ораву требовалось прокормить), некоторые, под руководством более опытных, тренировались в стрельбе из лука и в обращении с мечом. Это место совсем не походило на бандитский притон. Это был именно войсковой лагерь, со своим комендантом (получившим неделю исправительных работ за пьянку), дневальными, постовыми и дежурными по кухне. Базиль де Морден даже всплакнул, пустив пьяную слезу, от ностальгии по легиону, увидев такую слаженность и порядок! Правда, все это действовало и работало безупречно только когда Лавейни был в лагере. Стоило ему на долго отлучиться, как возникали обидные эксцессы вроде вчерашнего – сказывалось отстутсвие младших офицеров, так как вчерашние крестьяне и городские ополченцы были либо не знакомы с военным бытом вовсе, либо имели очень слабое представление о нем.
Находившийся на принудительном гостевании Холвудский Мордоворот бродил вокруг выделенной ему атаманом хибары, изнемогая от скуки. Он решительно не находил себе здесь занятия, кроме как беспробудно пьянствовать, чем и занимался с самого утра. Потом он обнаружил тренировочную площадку, где несколько бойцов из числа бывших стражников, натаскивали «молодняк», понаблюдал за обучением и не выдержав такой халтуры, обиженно взревел, перелезая через заграждения с вывороченной откуда-то жердиной, которую Базиль руками обломал до длины рыцарского меча.
— Ч-что т-твор-рите, душеп…продавцы?! — Ругался он, брызгая слюной и размахивая дубиной. — Кто т-так строй дер-ржит?! А… н-ну-у… нап-п… пад-дайте… я вам п-покажу… я в-вас от.. дела…йу!

Изольда закончила со своим ежеутренним обращением к Всевышнему и встала. Пора было начинать день. Боком, по-крабьи, она вышла из своей лачужки, как бы следуя за здоровым ухом, которое все хорошо слышало.  На тренировочной площадке бесновался муж, но разве это диковинное зрелище для лагеря справедливцев? Справедливцы хоть и составляли большей частью своей весьма взрослый контингент, но вот вели себя отнюдь не по взрослому, а как дети. Изольда уже смирилась с тем, что перевоспитывать их – гиблое дело, достаточно лишь пожурить и с милой улыбкой наблюдать за тем, как они куролесят. Конечно, если это не выходит за рамки. А то, что она не заострила внимание на Холвудском Мордовороте, объяснилось просто. Сюда очень часто приходили новые крестьяне, желавшие присоединиться к восстанию за правое дело и монахиня не увидела для себя ничего необычного, а учитывая то, что после падения в обморок в ее памяти все затуманилось, она совершенно не помнила Базиля, и, следовательно, ни сколько не держала на него зла.
Монахиня не спеша двинулась в противоположную от тренировочного лагеря сторону, туда, где стояли бочки с водой, но на пол пути, не слышно замерла у приоткрытого входа в шалаш Муибы. Она с любопытством и осторожностью наблюдала за молитвами чужеземца, ощутив в себе в одночасье спутанный клубок самых разных чувств. Он был так не похож на всех них, выглядел иначе, говорил, молился. Странник с Востока, наверняка его ноги прошли не одну сотню дорог. Что скрывалось за непроглядной чернотой этих глаз? Сколько он видел, сколько знает? Человек, прибывший издалека, наверняка видывал не мало, чем Изольда похвастаться не могла. И от чего ей так интересно стало понять значение этих слов, о произнесении которых она могла лишь догадываться по шевелению губ атраванца? Изольда смутилась от подобных мыслей и за секунду вспыхнула гневом. Ведь как он смеет осквернять эти земли своим невежеством к Исайе, неся сюда чужие молитвы? Как он может идти с ней плечо к плечу в общей борьбе, если ему претит все то, что для нее является святым и неприкосновенным? Мгновенно вспыхнувший гнев, так же быстро сменился стыдом, как только Изольда вспомнила о том, сколь много Муиба сделал лично для нее и для справедливщиков в целом. Изольда чувствовала, как эмоции прям таки ее переполняют и хотела подумать много еще чего, но в этот момент Муиба обернулся и заметил ее, отчего монахиня приоткрыла рот, вроде собираясь произнести какое-то оправдание своему подглядыванию, но вместо этого она лишь растерянно поморгала и скрылась из вида со скоростью выпущенной из лука стрелы.
Пунцовая, как перезревший на грядке помидор, она окунулась в бочку всем лицом и если бы у этой сцены был наблюдатель, то наверняка бы услышал, шипение воды, остудившей щеки и уши сконфуженной монашки.

 

Закончив молиться, Муиба ещё раз посмотрелся в свое куцее отражение на донышке медной сковородки, задумчиво подергал щетину на подбородке, решая таки ее сбрить, но когда потянулся за кинжалом – заметил в отражении на сковороде, что кто-то стоит почти рядом со входом в его шалаш. Резко обернувшись (совсем одичал он среди неверных), ас-Сабах увидел стоявшую у входа и с интересом наблюдавшую за его действиями Эзель. Едва встретившись с ним взглядом девушка вдруг запылала и, сорвавшись с места, стремглав умчалась прочь как испуганный джейран. Чего это она? Отложив в сторону кинжал (не суждено ему быть сегодня побритым), Муиба осторожно, чтоб не задеть стенки и не своротить их, выполз из шатра, оглядываясь по сторонам в поисках убежавшей воительницы. Зная прыть Эзель - ускакать она так могла куда угодно.
Не найдя поблизости никаких следов монахини, Муиба не придумал ничего лучшего как пойти по лагерю ее искать. К слову, изначально он делать этого не собирался и если бы Эзель просто повернулась и ушла, он бы не обратил на это внимания, но ему вдруг стало интересно, что ее могло так смутить? Может быть он, что не так сделал, нарушил какие-то местные обычаи? Возможно, омовение после молитвы тут не принято – слыхал он, что неверные моются только два раза в жизни, при рождении и после смерти, а дальше если только дождик пойдет или в реку упадут… Лучше сразу расспросить чего здесь не стоит делать прилюдно дабы не настраивать людей в лагере против себя. Муиба был мармарид, причем из салхитов и к чужим обычаем относился с небывалой терпимостью и снисхождением, как учили мудрецы «Праведных», но он мог представить реакцию своих единоверцев, если к примеру Эзель окажется посреди кочевья номадов в своих мужских шмотках и при оружии. Если от такого наглого попрания их законов те в первые же пять секунд не упадут в обморок пятками к верху, то неприменно схватятся за камни и оружие. Пусть справедливцы в лагере относились к нему доброжелательно, но в городе неверных ему приходилось частенько ловить на себе настороженно подозрительные взгляды горожан и священнослужителей.
Воительницу он не нашел, но зато увидел вчерашнего таргана. Тот снова был пьян и рьяно гонял в загоне справедливцев палкой как каких-то овец. При виде него Муиба (в отличие от Изольды все помнивший) снова почувствовал жгучее желание намотать на саблю его кишки. Останавливало лишь то, что Лавей-ока наверняка будет гневаться если Муиба убьет его пленника (гостя?) и то, как ловко Мырды-тарган управлялся со своей жердью в руках. Такого невдруг и зарежешь. Но, да простит его Аллуит, как же чешутся руки его проучить! Не в силах сопротивляться насланному шайтаном искушению, Муиба подошел к ограждению тренировочной площадки и повиснув на ней с кровожадностью уставился на седого пьянчугу.

 

— Бей! — Брызгая слюной и страшно выпучивая глаза, орал Мордоворот на своего дрожащего напротив него противника, уже несколько раз отгребавшего от него палкой. — Бей, сукин сын, или я засуну этот дрын тебе в задницу!
Блямц! — Это звякнул затупленный меч справедливца отведенный в сторону сухой жердиной в руке рыцаря. Не прерывая движения, Базиль этой же палкой подсек ногу противника в районе колена и заставив того сделать в воздухе акробатический кульбит с переворачиванием, припечатал его ногой в землю. Это был последний из четырех справедливщиков тренировавшихся в тот момент с мечами. Остальные трое уже побитыми валялись по углам, боясь лишний раз шевельнуться дабы не привлекать к себе внимание страшного Мордоворота. Бились они азартно, но неумело, шмякая своими мечами как тяпками, чем приводили сира де Мордена в лютую ярость, не терпящего такого бездарного обращения с оружием. Все еще не остыв от короткой схватки, рыцарь крутнулся на месте, разыскивая кого бы еще поколотить и наткнулся на навалившегося на загородку атраванца. В памяти тут же всплыла кривая сабля иноверца, нацеленная в его шею и холодная решимость в глазах, если бы не вмешательство Лавейни неизвестно чем кончилось бы тогда дело. Да и сейчас, вид у «копченого» был раззадоренный и боевой и он явно горел желанием занять место побитых крестьян на площадке.
«Ну, что за народ эти «копченые»? Прямо как собаки – уважают только после того как из как следует поколотишь!» — Мордоворот прищурился, легко, невзирая на выпитое намедни изрядное количество эля, перекидывая в руке жердину. Запас тумаков у него всегда был бездонным, а атраванец ктому же выглядел куда более серьезным противником нежели вчерашние фралли. Это давало надежду, что он не свалится после первой же пары крепких ударов Мордоворота.
 — Т-ты! — Рявкнул де Морден тыкая в Муибу палкой. — Хоч-чешь быть следу.. ующим? А н-ну иди сюда!
 
Боя не случилось. Появился Лавейни в окружении незнакомых мужчин в неплохих доспехах и одеждах зажиточных горожан, окликнувший Муибу и подозвавший его к себе

 

Боя опять не получилось. В самый ответственный момент, когда осклабившийся Муиба собирался принять предложение неверного, появился Лавей-ока в сопровождении Эзель и еще нескольких незнакомых атраванцу мужей.
– Это наш восточный гость, о котором я вам упоминал. – Улыбаясь, представил его незнакомым мужам атаман. – Муиба, я ведь не ошибаюсь и ты попал к нам через перевал в горах?
– Да… – Признался ас-Сабах, поочередно переводя взгляд с Лавей-оки то на скромно потупившуюся Эзель, то на незнакомцев, пытаясь понять кто они такие.
Выглядели те для лесовиков необычно. Богато слишком что ли? Для обычного справедливца кольчуга уже роскошь, а на этих были пластинчатые латы, какие Муиба видел на воинах самого шаха неверных. Так же и одеты они были не в пример богаче. Ему как чужеземцу сложно было судить о моде неверных, но отличить хорошую крашенную ткань от мешковины которую носили обычные землепашцы он как-нибудь мог.
– Значит, ты проезжал через Хорнкерст! – Утвердительно констатировал Лавей-ока.
– Ы-ы-ы… – Озадачился Муиба, – навэрнае…
Откуда ему знать проезжал он через него или нет? Бывали у них на пути селения и даже мелкие городки неверных, названия которых он даже не мог  выговорить. Может среди них был и этот Хыр… Хор… крест… шайтан-его-как-то-накрест.    
– Это такой городок с кучей плавильных печей и кузниц. – Видя его растерянность пояснил тарган.
– А? Кузны былы, да!
– Расскажи нам о них. – Попросил один из сопровождающих Лавей-оку мужчин. – Сколько там охраны? Кто занимает укрепления вокруг города?

 

Лавейни давно вынашивал свой «коварный план» подложить Лоссону свинью в виде разоренных плавилен с которых тот имел неплохой доход. Раньше авантюра сия была ему не поплечу. Памятный штурм монастыря показал, что справедливщики не армия и брать обороняемые воинами укрепления штурмом не умеют. В Хорнкерсте то крепость будет получше монастырской и обороняют ее не два десятка солдат. Тот же Марен, если бы не союзники внутри стен Лавейни бы никогда не взял. Здесь же, хоть сами кузни и плавильни были не в черте города, но с городских стен до них достреливали легко. В то, что местное ополчение решит отсидеться или перейдет на сторону справедливщиков Лавейни даже не мечталось. Это ведь именно хорнкрестские вояки взяли в плен и передали Лоссону Парамона. В общем, опуская все излишние сейчас детали, сунуться в Хорнкерст с набегом раньше Лавейни никак не мог.
Что же изменилось сейчас?
Сейчас Лавейни мог опереться на неожиданных союзников появившихся у него после Марена в лице баронов имения которых находились близь восставшего города. Зуб ли у них был на Лоссона или просто решили перебежать на другую сторону чтобы спасти свои наделы – один Единый ведает, но вместе с ними у справедливщиков теперь появилась тяжелая кавалерия численностью десятка два-три всадников.

Они приехали в его лагерь к полудню. Грех было не воспользоваться таким преимуществом и не устроить налет на кузни. Тем более что бароны сами вызвались в нем участвовать в первых рядах. Видимо хотели хорошенько там все разграбить…

…Муиба вещал о том что видел проходя черех Хорнкерст. Видел он не так чтобы много, но численность солдат на охране кузниц и в самом городе назвал примерно точно. Хорошо описал городские стены Хорнкерста, перечислив башни в которых замечал караульных. Конечно ответить сколько милиционеров охраняют городские ворота, какие настроения у горожан и назвать уровень поддержки тамошнего бургомистра он не мог, но этого было не нужно. Лавейни не собирался захватывать город или идти на его серьезный штурм. Для успеха дело было достаточно ненадолго удержать ворота и надвратные башни чтобы с них не могли вести обстрела. Если положиться на слова Муибы о том, что большая часть хорнкерстской милиции на стенах показывается редко, предпочитая отсиживаться в бараках, то он уже видел как это можно было сделать не тратя времени на длительную подготовку и разведку.