Не все спокойно в Ундервуде

Не все спокойно в Ундервуде.

Недовольные высокими поборами и произволом знати, крестьяне в Ундервуде, покидают свои земли, сжигают дома и уходят в лес - партизанить. Олицетворением и вдохновителем крестьянского сопротивления служит некто Жак де Лавейни - по слухам мелкопоместный дворянин, доведенный сиром Лоссоном до полного разорения и набраный им отряд "Справедливщиков". Так это или нет, но смутьяны надежно окопались в лесных чащобах, откуда совершают свои дерзкие нападения на отряды баронов. И хоть образу де Лавейни далеко до репутации пресловутого Робин Гуда, беднякам денег он не раздает, трофейного винца не наливает - простой народ сильно уважает лесного мстителя и при случае поможет скорее ему, чем наместнику. И быть бы лесному сидельцу и дальше персонажем крестьянского эпоса,  да головной болью законников, но жадность Лоссона начала заставлять роптать даже горожан и купцов. А недовольство + деньги это уже серьезно.  В данный момент сбежавшие в лес крестьяне представляют собой уже достаточно серьезную угрозу, заставляющую Лоссона считаться с ней. Те же кто еще не ушел партизанить - подбирают предметы потяжелее и поострее, для вдумчивого общения с дружиной правителя, а городские купцы и горожане по-тихому скидываются на наемников и готовят городское ополчение. Можно выбрать как сторону восставших крестьян, так и стать наемником сира Лоссона

Участники:

НПС; Жак де Лавейни; Жюль де Лоссон; Милена; Молокай и многие другие...

Персонажи: Изольда ван Батильд; Тристан; Муиба ас'Сабах; Симеон Азисский; 

— Опустись на колени, сцепи руки для молитвы и склони голову… — Монотонно наставлял воительницу прелат, глядя на нее сквозь полуприкрытые веки, как будто пытался разглядеть что-то, что могло скрываться за этой девичьей фигурой, привыкшей к весу рыцарских лат. Внешне девчонка изменилась за прошедший год. Подросла, или как говорят бывалые вояки, взматерела, но в душе оставалась все той же дочкой крестьянки с помутившимся из-за утрат разумом. Она убивала врагов, а потом лила по ним слезы и истязала себя бичом, прося у Единого простить ей грех убийства. Она пыталась следовать монашеским уставам, но не знала каким. Она творила кучу ошибок, подсознательно понимая, что делает что-то не так, но вести себя по-другому она не могла. Это осознание грызло ее, как мышь грызет стропила крепости, подтачивая ее дух и Веру, и никак не шло на пользу душевному равновесию Изольды. Фьоххет, мог многому ее научить, многое объяснить и показать. Не мог он только одного, избавить монахиню от душевных терзаний по поводу убитых врагов, ибо говорил Исайя: «Не убивай». Будь прелат поглупее, он приказал бы ей оставить меч, но за ранее знал, что Изольда его не послушает, так как другими ее уроками, полученными в монастыре, были уроки быть справедливой и поступать всегда и во всем по законам божеским и по правде, а внешний мир на эти законы, как правило, плевал. Меч оставался единственным аргументом монахини в споре с овладевшими мирянами пороками. И, кстати, мечом она навострилась владеть оч-чень хорошо, раз до сих пор жива, пройдя через самые жестокие схватки этой войны. Прелат Фьоххет не был глупцом. Он был очень умудренным жизненным опытом человеком и испытывал искреннее желание помочь воспитаннице. Он нашел самый лучший выход. Если нельзя порок победить – его надо узаконить и обратить в добродетель! Сделать это можно было лишь одним, известным прелату, способом. 
— Повторяй за мной слово в слово, дочь моя… — Произнес Фьоххет, после чего в руках его оказались рыцарский меч и крест, а голос сменился на торжественный и проникновенный. — Клянусь, Богом-Отцом и Создателем нашим. Клянусь Сыном Его именем Исайя.
— Клянусь… — Послушно забубнила коленопреклоненная монахиня, за своим наставником. Понимала ли она что сейчас происходит?[/
— Я, Изольда, урожденная в Ушкуйничье… — Меч Фьоххета плавно опустился на плечо девушки.
— …урожденная в Ушкуйничье… — Догоняла слова прелата Изольда.[
— …Объявляю о своем присоединении к Священному Воинству Храма и даю суровую клятву, обещая хранить обет добровольного и строгого послушания, чистоты, гостепреимства и нашего священного воинского братства! — Голос Фьоххета загремел под сводом Собора словно боевая труба. — Да не будет больше надо мной Законов кроме Божьего Закона и Устава нашего Ордена! 
За ширмой исповедальни мелькнула лунообразная взволнованная физиономия церковного служки и тут же пропала. Никто не рисковал своим появлением нарушить творящиеся здесь священное таинство посвящения.
— Клянусь в своем твердом и неоспоримом решении посвятить свои меч, силы и жизнь свою защите нашей Священной Веры и Святынь от поругания их безбожниками, язычниками и еретиками. Да не оставит моя рука без защиты слабого и невинного, да не прольет мой меч крови моих единоверцев, какими бы грешниками они ни были, ибо судья над нами лишь один Бог!  Обязуюсь сторониться всякого бесстыдства и не участвовать ни в каких делах плоти, кроме как в освещенных Единым узах законного союза.
Монахи и монахини Тавантинской империи ограничивали себя обетами безбрачия дабы ничего не отвлекало их мирскими делами от пути к Богу, но вот на священников и воинов храма сей запрет не распространялся. Хотя не многие паладины имели семьи – таковых можно было пересчитать по пальцам одной руки и пальцев тех более чем хватало.
— Обязуюсь любить моих братьев, рыцарей Храма, и сестёр-храмовниц, и помогать вдовам братьев и их детям, как и детям сестёр, мечом, советом, имуществом, деньгами, авторитетом,  как если бы они были детьми моими собственными детьми.
Принимались в воины Храма и девицы благородных (и не очень) кровей дабы ухаживать за больными и раненными, а иногда и воевать, хотя последнее было редкость. Женщин-рыцарей было в Тавантине чуть больше чем женатых паладинов и все их имена были на слуху.
— Клянусь в том, что никогда не нарушу Устава нашего Ордена и Законов нашей Веры, среди каких бы нечестивых народов я не находился, даже если это будет стоить мне жизни. Для народов которые не зло и гостеприимно относятся к Господу нашему, обязуюсь выполнять обязанности гражданина и паладина, не противоречащие Законам нашей Веры. В свидетели клятвы своей призываю Господа нашего Исайю и Создателя, на чем осеняю себя знамением и целую крест. — Фьоххет сделал первую длинную паузу, чтобы вдохнуть в грудь воздуха, так как до этого речь свою он читал без запинки и на одном дыхании. После чего громогласно и торжественно провозгласил: — Аминь!
— Аминь! — Торопливо повторила монахиня и робко коснулась губами святого распятья в руках прелата.
— Встань, Изольда ванн Батильд, воин Священного Храма…— Сухо, с хрипотцой и гораздо тише произнес прелат, убирая с плеча монахини меч. Речь порядком утомила его. В его-то годы такой длинный и торжественный монолог, в котором нельзя запнуться или оговориться ни на секунду. — Теперь твой меч есть карающая длань Гибраэля, а ярость твоя, обрушиваемая на врагов – воплощение Воли Господней. Помни лишь, что нельзя проливать отныне кровь своих единоверцев.
Потом улыбнулся, хитро глянув на прибалдевшую монахиню и полез куда-то за алтарь, достав оттуда завернутую в чистую тряпицу, сверток.
— Но хорошенько отлупить их для вразумления не грех. Вот держи… у меня есть для тебя подарок. — Прелат развернул сверток, открыв взгляду Изольды настоящую рыцарскую булаву. — Слово Божье, подкрепленное таким аргументом действует на заблудших грешников не менее убедительней меча!

Сообщение отредактировал Демон Знания: 20 Август 2022 - 22:21

За воротами замка, прямо во дворе, накрывались столы, выкатывались здоровые бочки вина, а счастливые вояки хватали за задницы пышных служанок таскающих им разносолы из бывших наместниковых кладовок. Всеобщая атмосфера радости и предвкушение пьянки царила такая, что даже стража на воротах, которой положено неусыпно бдеть и не пускать в замок посторонних, сидела у подвесного моста, беспечно свесив ноги в ров. Руки их были заняты полными пива кружками и кусками копченой колбасы, а алебарды стражников стояли беспечно прислоненные к стене. На Милену они просто не обратили внимания. Ворвавшись во двор, эльфийка заметалась, разыскивая хоть одно знакомое лицо.
— Где Медведь?! Где атраванец?! Где монахиня?!! Где все старшие?!!!
Кто-то из справедливщиков, чей рот в наименьшей степени был занят свиным окороком, сумел объяснить ей, что монахиня и Медведь где-то в городе, второй проверяет уличные патрули, а первая наверняка молится в Соборе. Все старшие покинули замок вместе с атаманом Жаком, а наверху (красноречивый жест на башни дворца) остался лишь один атраванец и то если «Холвудский Мордоворот» еще не напоил его до зеленых чертиков. Если же нужен старший здесь, то он вон там, лапает пышнотелую служанку. Зовут его Дядюшка Мьерр.
Указанный справедливщиком Мьерр, может и был неплохим командиром, но в данный момент он не мог не то, что командовать, но даже вязать лыка. Он даже не сразу понял, чего надо представшей перед ним эльфийке. Тупо уставился на нее залитыми глазами, задрав свою куцую бороденку.  
— Поднимайте тревогу! Враг изменой проник в город!
— Ч-чего??? — Попытался осмыслить сказанное он. — Ч-что ты несешь, баба? К-какак-кие варги??? У нас это… п-победа!
Милена сердито плюнула ему под ноги и бросилась в замок, бесцеремонно распихав в стороны в дверях двух нерадивых служак. Все внутри нее клокотало от гнева и негодования. Хотя глупо ждать от вчерашних крестьян чего-то другого. У них все просто. Видят врага – бьют его, не видят – пьют и гуляют.    
 

Парадные двери зала распахнулись, гулко бухнув створками об стены. На пороге стояла запыхавшаяся и раскрасневшаяся от бега Милена. Алялатскую певицу он видел второй раз в жизни, но тем не менее узнал и озадачился. Девица сия была кем-то вроде шпиона Лавей-оки и никогда не баловала остальных справедливщиков своим вниманием.  
– Аля… э-э-э… Мурэна… Мылэна… – Вот шайтан! Как же ее звали?! Не вспомнил и сбился на привычый ему восточный пышный стиль речи. – Пачтэннайа ханум!? Ты пасрамлаэш царскых скараходав, кито нарушиль твой сад бэзматэжнасты?!
– О… это же трактирный бард! – Опознал Милену Холвудский Мордоворот, сведя глаза в кучку. – Откуда ты ее знаешь?!
– Слушайте все! – Звонко выкрикнула она на весь зал, проигнорировав вопрос Муибы. – Малакай изменник и предатель!!! Он заманил Лавейни в ловушку и готовиться напасть на замок! Пока вы пьете и веселитесь, его люди уже идут сюда!!! Вот…
Милена взмахнула рукой, бросив на пол перед собой короткий окровавленный клинок.  
– Это его прихлебатели пытались воткнуть мне в спину уже здесь, в замке!
По залу прокатился гул взволнованных голосов. Кто-то громко переспрашивал у соседа, что только что говорила эта баба. Куда приятнее верить, что все хорошо и ничего плохого случиться не может, чем свыкаться с мыслью, что ничего не закончено и тебе снова надо шевелить мозгами дабы не стать чьим-то обедом. Напротив, совсем иначе отреагировала Эзель. Воительница посуровела лицом, сжала кулаки и ринулась из зала столь быстро и решительно, что хромой Муиба даже не успевал ее перехватить. Это вместо него попытался сделать «Холвудский Мордоворот»
– Чито??? – От слов рыжеволосой алялатки Муиба обомлел, едва не потеряв дар речи. – О чэм ти гаварыш, жэншина?! Лавэй-ока отправылса на пэрэгаворы, эго нэ лза трогат, он пасланэц! Ы патом, калиф обещал эго прастыт!
Холвудский тарган замотал головой тряся седыми кучеряшками на голове. Без слов он схватил кувшин вина и опрокинул его себе в рот, напиваясь прямо из горлышка.
– Ф-фух… – выдохнул тарган вытирая рукавом губы. В голове его наконец разливалось привычное ощущение ясности мысли. Иногда просто необходимо выпить чтобы начать трезво смотреть на какие-то вещи. — Кто эта девка, что ты сразу ей веришь? Хотя… я ее не знаю, но признаюсь, что тоже ей верю и гораздо больше нежели змее Малакаю!
– Не верите мне – взгляните в окно. – Сквозь зубы прошипела женщина, раздраженная неверием окружающих. – Выгляни и ты увидишь, как легионы императора входят в город!
Тут уже изменился в лице и невозмутимый Базиль-ока. Подав Муибе свою крепкую руку он помог ему вылезти из-за стола. Протиснувшись мимо застывшей в дверях эльфийки выбрался в коридор, где опираясь вместо костыля на секиру, Муиба подковылял к смотровому окну, высунулся в него едва ли не по пояс. Из замка Лоссон-Мирзы был отличный вид на половину города, но городские ворота и кусок стены возле них закрывали надвратные башни самой цитадели и купол исарианского бетеля. Однако и без взгляда на городские ворота было понятно, что в городе творится что-то не ладное. Достаточно было опустить взгляд вниз, на внутренний двор, где в беспорядке валялись тела убитых справедливщиков и маренских ополченцев. По двору ходили какие-то люди с оружием, переворачивали тела и добивая тех в ком еще теплилась жизнь. Из самого города до дворца доносился какой-то неразборчивый шум, а с того места где находились городские ворота поднимался жирный столб черного дыма. Что горело было не известно, но просто так ничего в городе пылать не может, а если пылает, то уж точно не к добру!
– О, Аллуит… – С растущим ужасом выдохнул Муиба, которому вдруг представилось, как в этот самый момент по улицам к замку, с развернутыми знаменами, гремя оружием и чеканя шаг, движутся сотни солдат калифа неверных. – Чито нам дэлат?!
Испуганный взгляд его скользнул по лицам собравшихся перед ним.
– Что-что… – Базил-ока сделал последний глоток из кувшина и решительно расколотил его об пол. – Все к оружию! Провалиться мне в Геену Огненную если с минуты на минуту к нам не ворвутся гости! 
Тарган будто провидцем был, потому что ровно через две минуты, двери в зал распахнулись, впустив в него толпу вооруженных и одетых в доспехи людей. Но когда они ворвались, справедливщики (пусть без доспехов, но зато с оружием) уже готовы были их встретить.

Солдаты виконта, вышибив двери, толпой завалились в коридор. В первых ряда вперемежку стояли копейщики и мечники, за которыми маячили со своими смертоносными машинками арбалетчики. Оружие многих хранило на себе следы крови после резни устроенной ими во дворе замка и в вином погребе. Лица раззадоренные и радостные. Видимо предстоящая схватка воспринималась ими как ещё одно развлечение, а что противник вооружен, так это добавляло остроты. Почти как охота на крупную дичь вроде тура или медведя. Те тоже могут хорошо поломать охотника, но подходя к делу с умом, можно завалить и их. На вскидку их было примерно столько же сколько и оставшихся справедливщиков, но было большое преимущество в защите и в вооружении. К тому же, к ним всегда могла подойти подмога, если по каким-то причинам им не удастся быстро совладать с врагом. Лязгающая и громыхающая волна закрыв собой противоположный выход и докатившись до середины коридора (а фигли если враг стоит и не атакует?), выжидающе замерла. Вперед вышел мужчина с гербами виконта на щите и доспехах и с окровавленным топором в руке. Ему явно доставляло удовольствие и веселила вся эта ситуация, что он не смог удержаться от глумливой шутки, воскликнув:
— Дорогая, а вот и я!
Что было против них у справедливщиков? У сподвижников Лавейни была такая мощная ходячая колотильня как «Холвудский Мордоворот» и не менее мощная в моральном воздействии на противника воинствующая монахиня Изольда, которую лоссонские гвардейцы в страхе называли «Одержимой». Она единственная из всех праведливщиков была в полной броне, остальные были хорошо если со щитами. Кто-то ухитрился приспособить на себя снятый с убитого гвардейца виконта нагрудник, кто-то содрал с трупа врага пробитую окровавленную кольчугу – неприятно, но все же лучше чем ничего.  
А еще у них был очень коварный план, которому поспособствовали образуемые колоннами ниши и скрывающие их гобелены и солдаты виконта самонадеяно втянувшиеся в коридор.
— Ба! Да это же моя пташка! — Воскликнул сир Базиль де Морден, стоящий в первых рядах подле монахини с булавой. В руках он держал свою излюбленную спарку – меч и топор. — Теперь ты пришел со всей своей стайкой? Ну подходи, подходи… Я уже оттоптал тебя на турнире и с удовольствием оттопчу еще раз! Режь!!!
Последняя фраза, выкрикнутая с небывалой злостью и яростью, всколыхнула ряды стоящих за его спиной справедливщиков, приводя их в движение и вызывая у них не менее яростный рев поддержки, но адресовано это «режь» было не им.
Гобелены на стенах с обеих сторон вдруг заколебались и взметнулись вверх (гобелены висели с по обеим сторонам коридора, в нишах за ними могло уместиться максимум два воина). Не давая врагам времени опомниться, на них с обеих сторон устремились таившие в засаде лесовики, рубя головы и коля в незащищенные подмышки солдат виконта. Вместе с ними, ринулись вперед те справедливщики которых возглавляли Изольда и Мордоворот. Тристан и добрая половина его отряда, неосмотрительно втянувшаяся в коридор, оказалась с трёх сторон зажата в тисках. Копейщики, намешанные среди мечников, в ситуации когда враг оказался на расстоянии вытянутой руки, превращались в обузу для своих товарищей, если только не гибли первыми, не успевая повернуться в строю со своим длинным оружием. В аналогичном положении оказывались и арбалетчики со своими машинками...

  События произошедшие после смерти, точнее убийства, Лавейни сводились к банальному пустомельству между Каем и легатом Антоном. Бранка хоть и уважали подчиненные, но только из-за того, что он показал себя как граммотный полководец, знающий весь трактат о воинском искусстве от корки до корки. Антон был ставленником на своем месте, получившим его благодаря высокому покровительству и происхождению, что в подобных ситуациях далеко не редкость. Как человек легат был достаточно слабой личностью, без особых ценностей, но со множеством пороков, информацию о которых безустанно собирал Жак, подключая к этому делу множество каналов. Не то чтобы Малакай опасался каких-то действий со стороны Бранка, просто в какой-то мере подобные предостороженности стали частью его собственной натуры. Кроме пристрастий к женщинам и вину, Антон был очень падок на лесть и подхалимаж, которые подкармливали его самомение, что было прямо таки огромным указателем для поведения советника покойного Лоссона. Кай усердно изображал благоговеяние перед легатом, мол тот своими действиями прямо таки спас печальное положение воцарившееся в провинцие, и все тому подобное.
   В город виконт вошел вместе с самим легатом, когда все вспышки сопротивления были подавлены, а по улицам отлавливали небольшие отряды повстанцев, каким-то чудом уцелевшие в прошедшей резне. То, что в городе проходило именно побоище, а не битва, говорило множество тел, сваленных в кучи, расположенные на улицах. Первые мысли, возникшие у виконта, были направлены на то, как все это убирать и сколько денег это будет стоить. Антон же шел, гордо подняв голову, будто это он собственноручно всех повстанцев и порешал. Подобная горделивость вызывала у Кая лишь чувство презрения, качественно скрываемое под маской благолепия и восхищения. Люди же, проживающие в городе, на делегацию, в рядах которой шел Кай, реагировали опасливо и из домов старались не высовываться. 
   Бывший замок Лоссона оказался в состоянии еще худшем чем городские улицы. Состояние и настроение Малакая мигом опустилось до уровня плинтуса и подниматься обратно совсем не желало, благо, что легат Антон уже отказался от скромного сопровождения Кая и резво двинулся раздавать указания своим подданным. Как по волшебству из-за угла выплыла фигура Жака, немедленно приступившего к отчету.
     Основные силы Справедливщиков уничтожены. Замок не в лучшем состоянии. Недобитков добивают, сбежавших ищут.     коротко и по делу изложил шпион, но от этого настроение советника не поднялось.
     Собери Совет от моего имени.     коротко бросил виконт. То, что он не заикался, означало только одно    у Кая снова разыгралась мигрень и моральное состояние близилось к бешенству. Жак, служивший Малакаю не первый год, это знал, поэтому громкость его голоса упала на пару единиц, чтобы не провоцировать своего хозяина.
     Сир Кай, простите, что разочаровываю, но все члены Совета, ровно как и сам Лорд Лоссон, были убиты мятежниками...     слова, которые выбрал шпион, ни сколько не соответсвовали его выражению лица, на котором не отражалось ни каких эмоций. Только в этот момент Кай позволил себе короткую довольную ухмылку. "Все сложилось очень хорошо... А сложилось ли?"    подобные мысли и стали толчком для следующего вопроса, который задал "советник без правителя":
     П-повстанцы ли?     все с той же ухмылкой поинтересовался виконт. Не будем кривить душой, то, что сделал Жак сильно облегчило заботы Малакая по захвату власти, осталось провозгласить себя наместником, подделав пару документов, собрать собственный совет и наконец привести Уиндервуд к процветанию. Шпион скромно улыбнулся и поклонился виконту.
     Т-тристана к-ко мне в к-кабинет. И начни организацию церемонии.     строго проговорил Малакай, прервав милую сцену взаимопонимания.
  Сам же Кай, по привычке, направился в собственный кабинет. Когда он опомнился, все таки решил не идти туда, где раньше располагался наместник, чтобы не давать лишних поводов для разговоров, да и советник сильно сомневался, что то помещение в полном порядке. Бардак, который Кай видел ранее, в любом случае ни куда не делся. 
  Малакай зашел в собственный кабинет, достал из небольшого потайного ящика, расположенного в полу, бутылку хорошего вина, и, наплевав на все приличия, принялся распивать ее прямо из горла.