Вампирша очнулась не сразу — вероятно, помимо недавнего ужина Евы играли определённую роль и начертанные печати. Рехтланц не мешал вампирше осматриваться и собирать мысли воедино. Осознав же своё положение, дёрнулась, но потерпела неудачу. Инквизитор удовлетворённо улыбнулся, но за платком это оказалось скрыто от других. Вообще наличие платка на лице во время допроса несколько мешало — всегда наставники твердили, что с собеседником надо говорить не только голосом, но и жестами, мимикой. Правда, это всё хорошо лишь при целой роже, а вот такая обшарпанная уже не так хороша для преследуемых целей. Она пугает, смущает и далее по списку, но никак не располагает, что существенно затрудняет работу. Но придётся привыкать. В конце концов, остаётся ещё голос.
— Почему я ещё жива... — всё-таки нашла в себе силы говорить пленница.
— Вижу, вы готовы разговаривать, — спокойно и безо всякой угрозы в голосе отозвался инквизитор. Лязгнул ещё один засов — Гленн и забыл, что у клетки их несколько. Хотя хорош стражник — мог бы и пораньше вспомнить. А так чуть ли не перебил. — Вы знаете, кто я?
Пленница молчала, мастерски изображая страх. Будь перед ним человек, Гленн бы не усомнился в искренности. Однако какая вера ревенатам?
— Что ж, в конце концов, сейчас в Бирене осталось не так много инквизиторов, — не особо-то и огорчился он. Не всегда ведь все готовы с первой минуты сотрудничать. Напустив в голос больше спокойствия и человеколюбия Рехтланц продолжил: — Поймите, я вам не враг. Конечно, хватает поводов считать иначе. В конце концов, вампиры много чего натворили в последнее время. Но против вас я совершенно ничего не имею, ведь мы встретились сейчас впервые. Верите ли вы, что мне вас искренне жаль?
Пленница не верила. Поначалу мало кто верит, хотя инквизиторы редко врут в таких вопросах. В допросных чаще всего оказываются не те, кто бодро орёт: "Да, я желаю убить всё и вся просто так!", но те, что просто запутались. Кто-то оказался слишком наивен и доверчив, кто-то счёл, что во имя мести можно прибегать ко всему, кого-то обманула лёгкость получения мимолётной власти, ну а некоторые и вовсе из-за неуместного интереса встревают куда не надо. А когда коготок увяз — всей птичке пропасть. И историй таких не счесть, а потому обычно и становится жаль попросту оступившегося. И вампиры в этом смысле не отличаются от простых смертных.
— Просто убейте меня, — снова взмолилась пленница. Инквизитор качнул головой и продолжил беседу, пока что больше похожую на монолог:
— Зря мне не верите. Знаете, сколько таких я уже видел? У многих был момент, когда все молитвы оказались бесполезны. Когда один миг изменил весь остаток жизни... И привёл в итоге ко мне. Вы — красивая девушка. Наверняка когда-то у вас была любящая семья. Возможно, и сердце было кому-то отдано. Однако случайная встреча всё изменила. Рядом не нашлось того, кто сумел бы помочь, защитить. Возможно, вы до сих пор не отринули прошлое.
Говоря, Гленн потихоньку начал разворачивать упакованный в своего рода пенал инструмент. Заместо деревянного футляра из соображений компактности оный хранился на выкроенной в форме креста кожаной подложке, где каждому предмету имелось своё место. В свёрнутом состоянии всё походило больше на книгу. Сей набор был подарен Гленну мастером Хорасом Лораном. Конечно, наставник и не предполагал, что его ученику придётся потрошить ревенатов, но благодаря Рихарду Цохеру нужный инструмент всё-таки появился.
— Мне вас жаль, — повторил Рехтланц, не дождавшись ответа. — Однако это не значит, что нам не о чем поговорить. И если беседа меня устроит, то я выполню вашу просьбу. Я не хочу причинять вам боль — это крайние меры. Вы же умны, чтобы понимать всю ценность простой беседы. Вы готовы со мной поговорить? Просто поговорить.
Вампирша совсем как человек попыталась найти способы уклониться от разговора, но и тут её ждало поражение.
— Нам не о чем разговаривать.
— Вы ошибаетесь, — заверил её инквизитор. — У нас очень много тем для разговоров. Скажите, как вас зовут?
Вампирша промолчала, решив найти спасение в созерцании потолка.
— Что ж, рано или поздно вы заговорите. Быть может, хотите пить? — инквизитор взял стакан со святой водой и тонкой струйкой начал выливать её на губы вампирши.
Рехтланц точно не мог сказать, что из этого выйдет, поскольку чужие записи далеко не всегда правдивы. Да и ранее святая вода не всегда помогала против ревенатов... Вампирша не стала пить или кривиться, под ручейками воды кожа не вздулась, не покраснела и вообще никак не отреагировала на подобный раздражитель. Из этого следовало, что просто святой воды слишком мало, чтобы противостоять ревенатам. Инквизитор это запомнил. Несомненно, при первой возможности он выпишет на пергаменте всё, что сумел узнать сам, и передаст в Орден, чтобы местные писари размножили заметки и раздали всем нуждающимся, потому как больно нехорошо оживились ревенаты в последнее время. Ну а пока есть время и подопытный, можно попробовать разные варианты воздействия, отбирая лишь действенные. В конце концов, отрицательный результат — тоже результат.
— Так и сказали бы, что не хотите, — спокойно отозвался он, отставляя стакан. — Тогда самое время помолиться о прощении грехов... Или хотя бы извиниться за совершение новых.
Инквизитор достал простой деревянный крест и показал его пленнице. Дав некоторое время рассмотреть, спокойно положил его меж ключиц на голую кожу и негромко начал читать молитву:
—
Domine Isaiah, dimitte nobis debita nostra...{*}Крест с молитвой против ревенатов оказались куда лучше, чем святая вода. Результат налицо. Вернее, на лице — маска невинного ягнёнка сменилась зверским оскалом, обнажившим дёсны и торчащие из них острые клыки. Начало же молитвы и вовсе убрало всё человеческое.
— Имя. Мне нужно лишь имя, — проговорил инквизитор, не пугаясь подобных перемен.
— Ты тратишь своё время, человек, — решила схитрить вампирша и попыталась зачаровать инквизитора своим богопротивным даром. — Останови это, я ничего не скажу!
"Потому и не остановлю, что не говоришь по делу," — равнодушно перехватил Рехтланц ревенатский взгляд и достал из пенала первый скальпель.
— Вы не о том говорите, — с укором сообщил Гленн. Примерившись, пропорол вампирше кожу на скуле.
Он опасался того, что она может невовремя дёрнуться и вогнать лезвие глубже необходимого. Это не столько бы ей навредило, сколько помешало бы говорить. Конечно, можно было бы выбрать для первого пореза и другую часть тела, или вовсе начать с ногтей, но инквизитор сделал ставку на быструю и резкую мимику пленницы, благодаря которой порез будет постоянно ныть, напоминая о себе. Рехтланц не ставил перед собой задачи изувечить тело ревената и следить за регенерацией. Он жаждал лишь получить ответы, и тут грубые выбивания суставов, дробление костей и прочие эффективные воздействия были попросту неуместны. А вот множество мелких и не смертельных, но очень неприятных повреждений должно было рано или поздно вывести вампиршу на путь беседы.
В столь нетривиальном деле, как допрос ревената, инквизитору помогали молитвы, крест, а также всевозможные вспомогательные инструменты. Правда, лишь те, что были с напылением из серебра. Против обыкновения в ход часто шли и скальпели.
In hostem omnia licita, и потому Рехтланц не боялся кары за пролитую кровь. То, что лежало перед ним на столе, уже давно не было человеком, и душа была заляпана грязью сильнее некуда. А вот информация, укрываемая в голове ревената, могла спасти чьи-то жизни.
Вопросов у инквизитора хватало. Разумеется, он не пытался сотню раз задать один и тот же, чтобы выбить ответ, нет. Рехтланц переходил от одного вопроса к другому, а когда первичные вопросы кончались, начинал с самого начала, меняя некоторые из них местами, играясь формулировками и видами сопутствующих средств убеждения. Как зовут? Как давно с ревенатами? Где гнездо? Сколько в нём обитателей? Сколько птенцов и сколько старших? Имя старшего? Имена остальных? Как давно водятся с де Крулом? А с Ливингстоуном? И пусть ответов Гленн не получал,у него вполне хватало терпения задавать вопросы снова и снова. Писарь как-то себе облегчил задачу, потому что он явно не записывал вопросы слово в слово, а обходился лишь символами. Что ж, разумно, хотя мог бы и фиксировать изменение формулировок.
Вампирша держалась неплохо, но не на всё хватало ей терпения. Например, стоило речи зайти о Ливингстоуне, как привычные вопли, стоны и шипения сменились проклятьями.
— Гори в аду!
Сопровождающий эти слова плевок не долетел до инквизитора и упал на саму вампиршу.
— Интересно... Запишите, на каком моменте, — бросил Рехтланц писарю, не высказывая в голосе ни капли удовлетворения. — Что ж, давай с начала. Как тебя зовут?
И пусть на это пленница лишь зашипела, инквизитор был очень даже доволен. "Бранись, бранись, а там и до разговора недалеко," — с кривой усмешкой подумал инквизитор, возвращаясь к экзекуции. Пусть в допросной и было шумно, Рехтланц работал более чем аккуратно. Никаких кровавых луж, никакой вони палёной плоти, никакого хруста костей и скрипа напильника по зубам. Большую часть боли вампирша причиняла себе сама, дёргаясь и кривясь от самых разных эмоций — оставленные в нужных местах порезы, воткнутые в определённые точки спицы и иглы, прикладывания креста и редкие слова молитвы делали всё за инквизитора, и в иное время он вместо очередных порезов проводил лишь тупой стороной инструмента, а порой и вовсе пальцем. Но пленница была доведена уже до того состояния, когда не отличала настоящее от ею же придуманного.
"Интересно, как на неё подействовал бы порошок из серебра? А если оное растворить в чём либо? И как подействовала бы на неё кислота, содержащая серебро? Её так порсто не отбросить, как нож или цепь," — отстранённо размышлял инквизитор, продолжая истязать вампиршу чаще не столько физически, сколько морально. Конечно, в алхимии Рехтланц понимал не так уж много — для работы ему требовался довольно узкий спектр знаний. Однако наверняка есть, кого этим Орден может озадачить. Жаль, что испытывать уже будет не на ком — этот ревенат нужен епископу для удовлетворения собственного эго, а нового поймать не так уж и просто.
— Тебе это нравится, да? — всё-таки соизволила продолжить вампирша, когда инквизитор почти закончил вынимать спицы да иглы. — Мы проливаем кровь, потому что голодны. Точно так же, как люди забивают скот. Только. Для. Еды. Но ваше племя особой породы, жестокое и кровожадное.., — вампирша прервалась, то ли пытаясь собраться с духом, то ли потакая остаткам потребностей смертных вроде дыхания. — Я понимаю вашу миссию, истребить нас — существ, природа которых вселяет ужас и отвращение... Но издеваться — это так низко...
— Чем дольше ты молчишь, тем мне интереснее, о чём ты молчишь, — сообщил Рехтланц.
Слова про издевательства он не стал отрицать, хотя, возможно, именно этого от него и ожидали. Но к чему вдаваться в детали и рассуждать о том, что издевательства связаны с получением удовольствия от происходящего, а на данный момент инквизитору намного милее тишина монастырской кельи или перестук конских копыт по ведущей прочь от Бирена дороги?
Послышался каркающий смех обречённого. Кажется, кончилось молчание.
— Тебе... интересно?.. Знаешь, жестокий юноша, а ведь я всегда любила поболтать!.. просто находка для такого как ты.., — пленница вдруг растеряла свои ревенатские замашки, оголив не успевшие отмереть остатки простого человеческого страха перед болью. — ...понимаешь ли ты, что я стала такой не по своей воле?.. что у меня не было выбора?.. спроси у Евы, какого это!.. вы не считаете нас никем иным, как кровожадными тварями, но не все такие... я не такая... я старалась сущестовать в новом облике по совести... я делала зло, только чтобы избежать бОльшего зла.., — будь перед Гленном человек, он бы поверил в подступающую истерику. Но ревенаты... Способны ли они на эмоции? Инквизитор сомневался в искренности оных. Гнев? Возможно. Страсть? Допустимо. Но всё очень быстро ревенаты отбрасывают за ненадобностью, разделяя происходящее на то, что доставляет им удовольствие, и на то, что мешает планам. — ..если в тебе есть хоть капля человеческого, просто убей меня... молю!
"Будто тебя бы остановили рыдания тех, кто попал к тебе в когти. Будто ты не испытывала наслаждения, алчно припадая к венам жертв. Тебе ли взывать к моей человечности?" — холодно, без всякого гнева мысленно вопрошал вампиршу инквизитор.
— Расскажи мне всё, и я дам тебе умереть, — тепло, почти проникновенно попросил Рехтланц.
— Сантия!.. меня зовут Сантия, — вампирша перестала дёргаться, и потому больше не причиняла себе же боли. Она уже почти сдалась. — А тебя?..
— Гленн, — не стал молчать инквизитор. Было время для строгости, было время и для почти что дружбы. Если кто-то говорит охотно сам, то кто-то нуждается в собеседнике. — Видишь, говорить не так сложно. Расскажи мне всё, что знаешь. Тебе станет легче.
— Гленн... Помню, помню... меня спрашивали о тебе..., — Сантия скупо улыбнулась каким-то воспоминаниям. Она всё ещё нервничала, но уже хотя бы не отмалчивалась. — меня спросили, что я знаю о тебе... а я ничего не знала... а теперь могу узнать, кто же ты... как ты стал... таким?
— Voluntarie et non ex necessitate... Добровольно и без принуждения, — Рехтланц решил напустить в свой голос уверенности и убеждённости, сдобренных тёплой ностальгией. — Защищать Империю от тварей в людском обличии мне показалось правильным делом. Еретики, малефики, просто убийцы... Ты не представляешь, как общество нуждается в таких, как я. Кто привёл тебя в гнездо, Сантия?
— Звучит красиво.., — вампирша вновь чуть поплыла. Здравомыслящий человек лишь поморщился бы на этот идеалистический бред, потому как для большинства люди из Ордена олицетворяли лишь опасность да ужас, ведь безгрешных не бывает, а стараниями подобных епископу безумцев и кража лишнего пирожка кажется смертным грехом. Работа инквизиторская грязная и неблагодарная, и красоты в ней мало. — Почему же так мало вступает в ваши ряды?.. То, что ты описал — благородное и достойное ремесло... Хотя и требует храбрости. Я вот никогда не задумывалась о таком высоком... прокормилась бы семья, да и работа была попроще, там убери, здесь помой... Вот чистить наловленную отцом рыбу — это самое страшное! Полные неводы рыбы! Мелкой, скользкой, вонючей!.. Все пальцы в кровь, запах не собьёшь ничем.., — вампирша попыталась вызвать когда-то пержитую эмоцию и у неё это отчасти вышло, только ведь себя не обманешь. — ...знаешь, я этого и не помню даже. Рассказываю, и не помню этих чувств. Помню, что были они, но вот какого это.., — вновь раздался нервный смешок. — прости, я много болтаю... это утомляет, — Сантия полуприкрыла глаза и продолжила, отбросив уже неуместные эмоции: — В гнездо меня привела моя смерть и обращение...
— Ничего, когда ещё вспоминать о прошлом? — успокоил Рехтланц Сантию. Пускай та говорила не всегда по делу, но именно в подобном трёпе иногда и всплывают новые детали. Потом, правда, на свежую голову потребуется перечитать протокол. — И в чьём же лице пришла смерть? Кто посмел пойти против всех заповедей, играясь с даром Единого?
— Верно говоришь... только перед смертью... Смерть пришла в лице Занны, она и стала моим спасением... Знаешь, многие недооценивают прислугу, считают её частью интерьера. Лишь знающие берут нас в расчет... А когда понимают, что серая мышь могла услышать или увидеть лишнего, её травят, от неё избавляются... Понимаешь? — Сантия грустно улыбнулась, но глаза потухли. — Будто я не человек, у меня нет семьи, нет желаний и целей... просто я появилась не там и не тогда... ахах, сучья судьба! — вампирша захрипела, слабо поворачивая голову на бок. — ...Этот бордель стал моей погибелью... слишком грязные дела там проворачивались, слишком страшные и мерзкие... А я что? Где больше заплатят, там и работаю... Нет, ты не подумай, я не такая! Я не из этих! Я просто убиралась... Эти любовные игры мне неведомы и далеки...
Инквизитор не укорял Сантию, лишь старался понимающим взглядом смотреть на неё. Сколько таких историй? Он сам не раз в делах сталкивался с тем, что невольных свидетелей очень быстро убирали. Иначе эти самые свидетели такое порой чудили, что иные придворные удавились бы от зависти.
— Да... такая жизнь вот, не прибавить не убавить... Деньги прыгали в руки, а закончилось тем, что меня устранили, как лишнюю... Слишком много узнала... Да поганью мне оно клевалось! Знание это!.. Прибил, разумеется... жалкий трус... епископ, блять! ... ну и что делать, помирать пора мне... ан-нет, не сегодня, говорит матушка, не сейчас...оххх, помню больно дико, вот как ты делаешь...и свет, и тьма, и правда, и неправда!... ничего не пойму — помирала, а теперь жива, и сила такая, и бодрость... матушка.., — на губах появилась улыбка, в тоне мелькнула привязанность и странная нежность. Стоило полагать, что та самая Занна и дала девчонке вторую жизнь. — ...Не дала помереть, вернула... говорит, ты достойна этого дара... я достойна... достойна.., — Улыбка постепенно пропала, а потом и вовсе сошла на нет. — Дара. — Видимо, данный дар вовсе не радовал её поначалу, а то и вовсе казался проклятьем. Но время всё расставило на свои места.
Писарь бросил перо где-то на словах обвинения епископа. Глупец, будто не знает, сколько всего порой говорят в допросных! А правду сказала или солгала позже надо выяснять, а не сейчас. Рехтланц глянул в глаза писаря, взглядом указал на перо и незаметно для Сантии показал тому кулак, чтобы почти без паузы отозваться:
— Вот так оно и бывает, — понимающе вздохнул инквизитор. — Стоило просто появиться не в то время и не в том месте... Тяжёлая судьба. И много ли подобных тебе приютила Занна?
— Достаточно, чтобы существовать в одном городе с людьми и беды не знать... Гленн, — Сантия тяжело сглотнула, пытаясь сфокусироваться на лице инквизитора, — Ты знаешь, кто к нам приходил? Черти в людском обличие... Грехи их не вымолить за нашу жизнь. Любители жестоких унижений, извращенцы, растлители детей, мужеложцы, не описать, чего я навидалась, чтобы познать человечью гниль и смрад... Мы пытались существовать в вашем городе, по вашим правилам... И единственную свою слабость утоляли нелюдями, грехи которых иного и не заслуживали...
— И вы ошиблись, Сантия, — с мягким укором проговорил инквизитор. Чуть жёстче продолжил: — Ошиблись, решив, что имеете право решать, кому жить, а кому умирать. Вы взяли тяжкий грех на свою душу. Но ты так и не ответила. Сколько вас обитало в том борделе?
— То уже не важно... Кто остался там, не понимал всех дел, не обижайте их, — Сантия попыталась подняться, но инквизитор на совесть фиксировал её на столе. — Наше гнездо ещё утром покинуло Бирен, я лишь тянула время, чтобы обезопасить их отход... Малая часть благодарности за то, что мне даровали новое рождение и время на осмысление того, на что при жизни не хватило времени... — Сантия прикрыла глаза. — Я так устала... Я почти встретилась с родителями... Ещё немного...
— Уехали... Что ж, жаль. Однако наша с вами беседа ещё не окончена. Сколько вас было в том гнезде до того, как оно покинуло Бирен?
— Ещё не всё? Я ответила на вопросы... сколько их ещё будет? Дайте мне уйти... меня ждут, — наивно попыталась вампирша разжалобить инквизитора. Возможно, она просто не знала, что так просто ревенаты не умирают. — Почему ты меня об этом спрашиваешь? Мы покинули Бирен, этого мало? Отступили, теперь жители в безопасности! Или ты будешь преследовать мою семью и дальше? — казалось, Сантия и вправду боится за тех, кто её обратил. — Молю тебя, Гленн, не надо! Не трогай мою семью!
— Хорошо, тогда другой вопрос. Как давно вы сотрудничали с де Крулом?
— Сотрудничали? — кажется, ответа на этот вопрос Сантия не знала. — Я увидела его впервые пару недель назад.. Не имею понятия, какие дела связывали его и матушку... Но потом он стал врагом нашей семьи, стал... ну как мы для вас, понимаешь?..
— Возможно. А кем для тебя стал Брэм?
— Один из возможных союзников или врагов матушки, зависит от ее настроения, — пыталась скрыть важность вопроса вампирша. Тщетно, ведь она и раньше на этот вопрос особо рьяно отреагировала.
— И давно он присоединился к вам?
— Он был нашим пленником. После укуса Батиста, мы хотели обезопасить себя, не дать жизни новому мутанту...
— Как давно это произошло? — Рехтланцу было совсем не трудно повторить свой вопрос.
— Ну, может с неделю назад.., — ответила Сантия.
— И он отправился с Занной на новое место?
— Понятия не имею.
— Значит, в Сильванию они ушли, а тебя забыли здесь? — переспросил Рехтланц, назвав случайное место в надежде на дополнительные пояснения.
— Да не знаю куда, матушка сказала "подальше отсюда"! А потом... Я ушла по делам, Ева напала... И Я оказалась у вас.
— А Ева это кто? — спокойно спросил инквизитор. Имя Евы звучало уже второй раз, и потому демонстративное пренебрежение им могло вызвать ненужные вопросы в будущем. — Она пришла с Батистом, или же изначально была с вами?
— Думаю , Гленн, она была с тобой... иначе бы я тут не оказалась. Но обладая отменным аппетитом, она меня с удовольствием попробовала.
— Тебя я нашёл на улице, — отмахнулся Гленн, в общем-то не солгав. Мало ли женщин с подобным именем бродит по Империи? — Ты сказала, Ева напала на тебя. Она пьёт кровь ревенатов?
— Да, как и Батист, — кивнула вампирша, — Вот вам радость то, да?
— Почему ты так решила?
— Избавляетесь от нас на два фронта.
— Стоило этим двоим появиться в Бирене, как всё пошло наперекосяк, — возразил Рехтланц. — Когда вампиры чувствуют себя в безопасности, они ведут себя тихо, не желая, чтобы подобные мне напали на их след и разорили гнездо подобно лисице в курятнике. Но стоит появиться тому, кто станет угрозой самим вампирам, как они вынуждены защищаться, не считаясь с потерями среди простых людей. Почему это должно быть мне радостью?
— Вы все радуетесь нашему истреблению. Я рассуждаю как вампир, а ты как инквизитор, вот и вся разница.
— Рассуждай мы одинаково, то не оказались бы в такой ситуации. Скажи, много ли таких, как Ева и де Крул?
Неожиданно в тюрьме поднялся шум — крики, свист, топот. Громко и протяжно прокатился низкий голос колокола. Видимо, что-то пошло не так...
— Колокол бьёт, — заметил один из арбалетчиков.
— Кто-то вырвался из камеры, — знающе добавил второй.
— Не, — возразил первый. — Ради одного бить бы не стали...
Что это могло быть? Якобы покинувшие город ревенаты вернулись за сородичем, который может слишком много знать? Ливингстоун, решивший скрыть свою пока ещё непонятную связь с Сантией? А может, просто кто-то счёл эту ночь пригодной для побега? Всякое могло быть истинным, и разбираться в деталях сейчас у инквизитора не было ни малейшего желания. Разве что пленница могла воспрясть духом, решив, что её сейчас вызволят... Неуместно всё, очень неуместно.
— Оставаться на месте, арбалеты не опускать, болты вымочить. Стол к двери. Кто подойдёт — читать Pater Noster.
Шум и не думал стихать, его источник перемещался. Усердно скрипел пером писарь, отражая в протоколе допроса перемены в обстановке. Рехтланц порадовался, что ему среди ночи нашли человека с должным опытом, а не просто обученного грамоте бездельника. Впрочем, когда ещё проводить допросы? В ночи крики особо гулко разносятся по коридорам, нервируя ожидающих своего часа заключённых.
Раздался стук в дверь. Какой-то посланник сообщил, что Гленн нужен капитану Хайрису. Мол, есть что-то, что должен увидеть именно он, старший инквизитор Рехтланц.
— Передайте, что я занят. Или пусть изъясняется полнее, или пусть ожидает, — ответил инквизитор, раздражённый этим вмешательством. Всё же простой страже невдомёк, как трудно порой разговорить пленника, и что любое постороннее вмешательство может убить весь успех. Вот, например, Сантия. Вампирская регенерация уже затянула почти все порезы и проколы. Если она сейчас вновь замолчит, придётся начинать с самого начала, и далеко не факт, что всё будет проходить столь же быстро.
— Кто-то пытался пробраться в тюрьму, — доложили из-за двери. — охрана подстрелила его...
— Связать, прочитать Pater Noster и запереть в одиночной. Зашипит на молитву — проткнуть колом, — как само собой разумеющееся предложил Рехтланц, искренне не понимая, зачем его отвлекают по такой мелочи.
— Будет исполнено....
— Итак... Много ли таких, как Батист и Ева? — вновь спросил инквизитор у Сантии, когда посланник ушёл.
— Я не знаю других.
— Сколько у Занны было птенцов?
— Мне известно о четырёх.
— А всего вампиров в гнезде?
— Уже ни одного.
— А было?
— Пара десятков наберётся.
— Сколько лет Занне?
— Не знаю.
— Что она умеет как ревенат?
— То же, что и остальные ревенаты.
— А помимо?
— Этого я не знаю.
— Как она относилась к де Крулу, пока он не стал настроен к вам враждебно?
— Хорошо относилась вроде... Видела его у нас пару раз, но дела они обсуждали всегда наедине.
— Часто ли Занна встречалась с вампирами из других гнёзд?
— Нет... но возможно были встречи в иных местах, меня на подобное не брали.
— Часто ли Занна покидала Бирен?
— Она не отчитывается.
— Тем не менее она могла пропадать. Часто ли она отлучалась куда-то?
— Господин Гленн, что вам ответить? Я не вела слежку за матушкой и в дела её не лезла.
Инквизитор подавил вздох. Следить-то, возможно, и не следила, да вот периодические исчезновения главы клана не могли остаться незамеченными. Но к вопросу вернуться можно будет и позже.
— Может, сама что-нибудь хочешь рассказать, чтобы я отстал?
— Кого там подстрелили и поместили в камеру? Неужели не любопытно? Я вот очень любопытная.
— Ты здесь далеко не единственный пленник, — не поддался на провокацию инквизитор. — Много ли слуг среди людей было у вашего гнезда?
— Но лишь мне оказано столько внимания, — наивно решила Сантия. Впрочем, допрашивай рядом ещё дюжина инквизиторов дюжину вампиров, инквизитор не стал бы разубеждать пленницу. — Персонал борделя исполнял свою обычную работу, они и не подозревали о гипнозе и нашем истинном обличии...
— Другие заключённые или уже поведали всё, или смиренно ждут своей очереди — не переживай, у меня времени хватит на любую беседу. К тому же я сомневаюсь, что лишь персонал был под вашими чарами. К слову, как назывался тот бордель?
Допрос продолжался ещё некоторое время, но ничего существенно нового Гленн не узнал. Решив, что чуть позже следует повторить беседу, Рехтланц неторопливо собрал свой инструмент и покинул клетку. Конечно, было бы удобно выйти и из самой допросной, но только куда? Никакой отдельной комнатки тут нет, а в коридоре наверняка хватает стражников, ожидающих, когда инквизитор найдёт время взглянуть на незваного гостя.
Инквизитор взял исписанные листы протокола допроса, быстро пробежался взглядом по ним. Согнав писаря с насиженного места, взял перо и в самом конце протокола дописал: "Конец первого допроса. Для получения более точной информации рекомендуется повторить допрос не менее чем через три часа. Во время перерыва обвиняемую следует не беспокоить и не оказывать на неё никакого физического воздействия. В беседы вступать запрещено. Говорить при ней запрещено. Посторонних в допросную впускать запрещено. Молитвы в её присутствии читать запрещено. Подходить к клетке запрещено." После же инквизитор взял один из чистых листов и отослав писаря подальше заскрипел пером, записывая краткое послание для Ордена, а после шифруя по памяти переписал на новый лист, пару раз всё же замявшись и вынужденно выписывая для себя куски таблицы. Закончив, инквизитор сжёг над свечой черновой вариант, а само послание свернул и скрепил вынутым из сумки сургучом, оставив на капле оттиск своего сигнума.
Стоило разобрать заваленный вход и выйти в коридор, как капитан Хайрис чуть ли не схватил Гленна:
— Мастер Рехтланц, вы должны на это взглянуть!
Подле капитана отирался один стражник, и успокаивающе кивнув Хайрису, инквизитор отвёл стражника в сторонку. Вручив письмо, негромко сообщил, что оное нужно срочно передать одному человеку; также сообщил, где тот человек в данный момент находится. Орденские курьеры не имели привычки шляться в рабочее время абы где, а потому за судьбу послания можно было не беспокоиться. Далее инквизитор жестом попросил двух арбалетчиков и писаря выйти из допросной. Ненадолго прикрыв дверь Рехтланц напомнил им о необходимости молчать обо всём произошедшем, также сообщил, что до повторного допроса им всем следует оставаться в допросной. Только после того, как все вернулись на свои места, инквизитор вернулся к капитану.
— До нас доносились звуки битвы. Всё хорошо?
Приветствие
Новые сообщения
Нет новых сообщений
Форум закрыт
