Не все спокойно в Ундервуде

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Сожженная деревня. Поздний вечер.

 

Захлопнув дверь и подперев ее изнутри столом, Муиба подошел к раненному неверному и устроил его на полу поудобней, оттащив на кучу соломы в углу. Ничего лучшего, вроде ковра или циновки он тут не нашел, а о том, что местные могут спать на лавках или вообще на печи – даже не мог помыслить. 
Напоследок Муиба обошел на последок хижину по кругу, в поисках чего-нибудь съестного, ничего не нашел и прижупился на полу рядом с Волесом. Волки выли на улице, где-то недалеко от деревни, но внутрь не заходили. Наверное по старой памяти, боялись нарваться здесь на человека. Кстати, а кто вообще сжег эту деревню? Этот вопрос мучил Муибу еще когда он в караване первый раз проезжал мимо села и его он поспешил немедля утолить, толкнув локтем притихшего неверного.
- Волыс? – Позвал он, для верности пихнув раненного еще раз, дождался реакции в виде вопросительного «У?» и продолжил: - А кыто все это сыжег? Ти вэт так и нэ скызаль. Разбойныкы?
- Нет. – Помолчав, тихо проговорил неверный. – Просто в один прекрасный день, псы Лоссона поймали десяток справедливцев, пятеро из которых оказались уроженцами Быкова Рога. Деревню решили наказать и сожгли.
- Ы все? – Удивился ас Сабах.
- Все. – Подтвердил неверный.
- Пэчално. – Вздохнул Муиба, искренне пригорюнившись. У него хватало мозгов под тюрбаном сложить два и два и понять, по рассказу, что рядом с ним один из мятежников, или лесных разбойников. При таких делах солдаты Лоссон-Мирзы с удовольствием повесят его рядом с Волесом за компанию, просто за то, что он был рядом с мятежником. Как бы так исхитриться и выйти к людям, чтобы при этом не нарваться на солдат? Причем это придется делать вместе с найденным им в лесу неверным, так как без него Муиба в этой проклятой стране просто заблудится. Да и как-то не по-божески это бросать его… Аллуит не одобрит.
Привалившись спиной к деревянной стене, Муиба не заметил как задремал, провалившись в глубокий беспокойный сон. Чуть ранее провалился в небытие неверный и мятежник Волес. Потому никто не видел, как от потолка отделилось нечто темное и бесформенное, разошедшееся по комнате, словно туман и окутавшее собою спящих людей. Муибе и Волесу предстояла до-о-о-олгая и неприятная ночь…
 
Муиба бежал. Крики его умирающих в муках товарищей стояли у него в ушах, не позволяя остановиться. Только бежать, бежать, бежать не останавливаясь, петляя по лабиринтам этого проклятого зиккурата! Они схватили всех, лишь он один исхитрился вырваться из призрачных рук стражей и броситься в первый же свободный коридор, надеясь, что он выведет его к выходу. Несколько раз, на его пути вставали мертвые, протягивая к его горлу свои костлявые конечности, но Муиба на ходу рубил их и не останавливаясь, перескакивал, через тела мчась дальше, пока впереди не замаячил тусклый прямоугольник выхода. Тусклое северное небо словно придало ему сил. Муиба рванул вперед, избегая призрачного меча, вышедшего прямо из стены духа и со всей скорости налетел на неожиданно появившуюся на пути преграду. Это было почти как врезаться в каменную стену, хотя Хафизулла Здоровяк, в спину которого влетел Муиба был хоть и крепким парнем, но никак не из камня. От удара, ас Сабах отлетел спиной на пол, выронив из разжавшихся пальцев саблю.
- Хафизулла?! – Удивился Муиба. – Ты… ты…
Мужчина, даже не вздрогнувший от столкновения, медленно развернулся, открывая взгляду товарища страшные кровоточащие раны, ну никак не совместимых с жизнью. Однако Хаффизула дышал и выглядел слишком живо для поднятого некромантом покойника.
- Трус… - Прохрипел он, харкая изо рта кровью. – Ты бросил нас. Бросил и сбежал. Предатель!
  Муиба попятился, если это слово можно применить к лежащему на спине человеку, который пытается отползти на локтях. Он видел как Хафизулла первым шагнул к гробнице и как его первого смела сработавшая ловушка. Беднягу Здоровяка нанизала на шипы словно жука поднявшаяся из ниши в полу решетка – он просто не мог остаться после такого в живых! Но Хафизулла был живехонек и очень зол, потому что шагнув вперед, он широко размахнулся своим оружием. Муиба понял что сейчас будет и попытался закрыться рукой, но сабля Здоровяка прошла сквозь преграду из плоти и кости как нож сквозь масло, остановившись только в груди ас Сабаха… и вот тогда Муиба закричал… От ужаса, что умирает и от жгучей боли в груди, которая, казалось, просто разрывает его на части. Но смерть, если это была она, не принесла атраванцу облегчения. Его закрутило, завертело в поднявшемся невесть откуда вихре, отрывая от оставшегося на камнях тела и швыряя будто пушинку о каменные стены, при этом боль в отрубленной руке и пронзенной груди не утихала не на секунду. А потом он увидел жесткое костистое лицо некромансера, вокруг которого стояли его товарищи, все израненные и окровавленные, с бледными будто у покойников, лицами.
- Смертный червь… - Прошипел черный маг, меняясь в лице, которое быстро теряло человеческий облик, становясь похожей на помесь свиной и бычьей морды, - грешная душонка… Предатель! Изменник! Ты думал тебе удастся избежать объятий Бездны?
В этот момент Муиба понял, что перед ним сам Шайтан, причем из тех, которые с Большой Буквы! И явился он похоже за его, Муибы, душой. Этот факт поверг ас Сабаха в ужас едва ли не больший чем факт его собственной смерти.
- О, Аллуит! – В бессильном отчаянии воззвал он надеясь на чудо. – Это ложь!
- Аллуит ничем тебе не поможет. – Изрек демон, а его мертвые спутники, тут же загомонили все разом, но ас Сабах, удивительное дело, слышал каждого довольно отчетливо.
- Ты предал нас!
- Ты сбежал!
- Ты нарушил свою клятву!
- Ты клялся именем Аллуита!
- Это не правда!!! – Взвыл, корчась Муиба. – Вы были уже мертвы!!! Я видел как вы все погибли!!!
- Лжец! – Неслось ему со всех сторон. – Клятвопреступник!
- Пади в Бездну! – На этих словах, плиты пола, под ногами атраванца разверзлись открывая глубокую бездонную пропасть, в которую Муиба, не смотря на свою бестелесную легкость рухнул камнем.
- А-а-а-а-а-а-а!!! – Заорал в непритворном ужасе ас Сабах, но очень быстро замолк, потому что встречный поток горячего, словно идущего из кузнечного горна, воздуха бил ему в лицо, сжигая одежду и разрывая легкие. 
По мере падения его скорость возрастала, а пропасти все не было конца. Муиба летел все глубже и глубже, пылая как яркий факел. Мыслей в голове не было – был лишь дикий священный ужас перед той участью, что его ждала внизу. Но как такое могло произойти?! Как же его прожитый позже год жизни, перед тем как он связался с купцом ибн Валидом и не поперся в страну неверных охранять его караван?! Было просто десятки этих «как же?!» о которых Муиба сейчас просто не думал. Не до того знаете ли…
Земная твердь появилась внезапно, встретив стремительно падающего духа острыми, как зубья, гранитными камнями, которые ас Сабах благополучно поломал своим пылающим телом и ушел глубоко в гранит, проделав в нем настоящий колодец с ровными гладкими стенами из оплавленного камня. Муиба съежился на ее дне, сжавшись в плотный комок. Он был готов просидеть здесь хоть до скончания времен, лишь бы не видеть, что творится вокруг, но какая-то сила потянула его наверх. В Бездне нет мест где можно спрятаться грешнику. Не в силах сопротивляться Муиба заскулил. Тонко и жалко, но… вдруг перед глазами мелькнуло чье-то подозрительно знакомое лицо. Волес?
Мысль о несуразности происходящего пробилась к его сознанию как хилый солнечный лучик сквозь грозовую тучу. Караван, дорога в империю, Ундервуд, нападение, лесные разбойники и раненный мятежник у сожженной деревни – все слишком реально чтобы быть простыми грезами его разума. Его не могли проклясть из-за событий на Севере. Он сбежал не в силах справиться со стражами заккурата, когда он уже оставался один, а вся его компания была мертва. Аллуит тому свидетель! Он не умер тогда, так почему же это все происходит?!
 
Спящий на полу Муиба с криком подскочил на месте, грохнувшись тут же обратно задницей на пол, потому, что голова ходила кругом, а перед глазами колыхалось какое-то сизое марево, как после укурки кальяна. Дурно было неимоверно. А еще его колотила дрожь после всего увиденного. Все было как наяву, даже тело болело как после сильного ожога, а грудь в том месте, где в нее вошла сабля Хафизуллы, была полностью онемевшей.   Тянуло закрыть глаза и прилечь обратно, что Муиба и сделал, грохнувшись спиной на пол и распластавшись на нем. Рядышком лежал раненный Волес. Тоже не в лучшем виде – бледное лицо было усеяно капельками пота, а на губах пузырилась пена. Кажется ему становится хуже… не помер бы он тут… На секунду прикрыв глаза, ас Сабах полежал так, без движения, собираясь с силами чтобы встать. Он собирался поискать в хижине воды и попробовать хотя бы напоить Волеса, но едва открыв глаза, вновь подскочил с воплем ужаса.
Прямо перед ним висело лицо некромансера из того кошмара, что мучил его только что. От взгляда фантома становилось плохо, он как будто продирал Муибу до самых потрохов.
- Аллуит! – Завопил ас Сабах, выставляя перед собой некую конфигурацию из скрещенных пальцев, призванную у атраванцев отгонять Зло. – Уйди прочь от меня, лживый шайтан! Мне не страшны твои иллюзии!
Фантом подернулся рябью, расплываясь в зловещей ухмылке. Лицо его начало расти, увеличиваясь в размерах, быстро поглощая собой все внутренне пространство хижины, пока Муиба не ощутил себя по сравнению с ним букашкой.
- Ты сам не в силах отличить жизнь от иллюзии. – Прошелестел в его голове громовой голос. - Где реальность? А где лишь выдуманные тобой фантазии? 

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Сожженная деревня. Поздний вечер.

 

Из ниоткуда в хижине начали появляться люди. Были среди них как погибшие в Долине Гробниц Хафизулла Здоровяк сотоварищи, так и недавно почившие при нападении разбойников ибн Валид, командир Абу и даже тот безымянный погонщик мулов, рядом с возом которого было место Муибы в караване.
- Предатель! – Тихо зашелестело вокруг. – Изменник!
- Я заплатил тебе за защиту, – шептал, еле шевеля синими губами, купец Валид, со стрелой все еще торчащей из груди, - а ты сбежал, нарушив свою клятву данную на Книге-Книг.      
- Ты бросил тех, кто прикрывал твою спину в бою. – Сквозь зубы шипел ему Абу.
- Вот видишь, Муиба, - оскалилась в улыбке громадная свиная образина, - ты предатель. Твоя участь это вечное мучение в Бездне и тебе от них не уйти, как бы ты не цеплялся за жизнь. Слышишь вой? Это не волки, это за тобой идут гончие ада. Разве ты не слышишь призывный рог их ловчих?
Крестьянская хижина вокруг ас Сабаха начала таять. Стены исчезали вместе с небогатой внутренней обстановкой, уступая место страшному ундервудскому лесу, деревья которого возвышались над головой атраванца выше чем самая высокая пальма у него на Родине. Одновременно с домом растворялся в воздухе и мерзкий лик Шайтана, и призванные им призраки, но последние исчезали не бесследно. Вместо них перед Муибой возникало восемь черных поджарых псов, с горящими, как угли, глазами и ростом с пустынного льва. Псы рычали, скалили длинные словно горские ножи клыки и всем своим видом выражали горячее желание сорваться с места, чтобы порвать Муибу на мелкие клочки. Перехватив их полный злобы и ненависти взгляд, атраванец судорожно сглотнул и начал отступать к деревьям, едва сдерживаясь чтобы не перейти сразу на бег, так как это могло спровоцировать псов. Хотя кого он обманывает? Они ведь так и так сейчас на него кинутся! Прежде чем он додумал эту мысль до конца, словно предугадывая ее, зазвучал раскатистый хохот нечистого, от которого сами собой начали подгибаться коленки.
- Беги, смертный, - щедро предложил он, - беги! Пытайся спасти свою жалкую жизнь, продлив ее хоть на минутку.
Муиба побежал.
Свора раздраженно рычала и гавкала за его спиной, тонким визгом упрашивая хозяина спустить невидимую цепь. Вид убегающей спины жертвы был для них возмутительным вызовом, будоражащем собачьи инстинкты. Это еще больше подстегнуло Муибу, но бежать быстро он не мог. Вырастающая из земли трава, оплетала и путала ноги, мешая ему бежать; коряги цеплялись за ступни, норовя повалить его с ног, а лысые черные деревья тянули к нему свои корявые ветви, цепляясь ими за одежду атраванца. Лай за спиной изменился, обретая какие-то радостно торжествующие нотки, заставившие ас Сабаха обернуться. Оказывается, не смотря на все свои усилия, ему не удалось отбежать даже на полсотни метров! Псы скачками неслись к нему, стремительно преодолевая разделяющее их расстояние, самый большой и быстрый из них уже прыгал, ему на спину.
И тут Муиба остановился. Не потому, что перестал бояться – совсем нет, страх просто раздирал его на части. Просто в нем заиграла гордость, загнанная до сего момента куда-то в глубину сознания такими резкими поворотами событий. Трус не выйдет за порог собственного дома и уж тем более не отправится в Долину Гробниц или в чужую иноверную страну, а Муиба не трус. Шайтан еще успеет насладиться его муками и унижениями, но пока у Муибы есть силы – он будет сопротивляться!
Протянув руку к суковатой ветке, ас Сабах попробовал отломить ее, но его руки бессильно прошли сквозь дерево, которое только что само едва не сняло с него тюрбан. В этот момент дьявольская собака с силой разогнанного тарана ударила в его грудь, сбив с ног и опрокинув спиной на землю. В последний момент ас Сабах, повинуясь рефлексам успел закрыть локтем горло, не дав псу в него вцепиться, но тот этого даже и не попытался, сходу вцепившись клыками в его бок и принявшись рвать его, мотая головой во все стороны. Секунду спустя к первой гончей присоединились остальные псы, вцепившиеся в конечности воина и начавшие рвать их на кровавые ошметки.
- А-а-а-а-а!!! – Завопил ас Сабах и тут… все закончилось…

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Сожженная деревня. Ночь.

 

От сильного удара обтягивающая дверной каркас дерюжка проломилась, пропуская в окутанную мраком хижину свет восходящего солнца, который тут же померк, заслоненный чьей-то головой. Пришелец внимательно всматривался в темноту хижины, словно что-то ища. Видимо, он различил валяющиеся на полу тела, потому, что тут же возобновил усилия, нанеся по двери новый удар. От него дверь развалилась окончательно и оставалось только отодвинуть от входа стол, которым Муиба наивно пытался запереть выход. Бедняки Ундервуда никогда не обороняют свои халупы, потому в них даже нормальных дверей нет. В случае опасности они просто бросали свои домишки со всем содержимым и удирали в лес.
Последняя преграда, опрокинулась от первого же пинка, с грохотом перевернувшись кверху ногами, пропуская внутрь высокого человека с топором в руках, по своему виду и размерам, напоминающего тот, который атраванец взял в качестве добычи с трупа разбойника. Одет он был в короткий полушубок, сшитый из множества мелких шкурок, лесных зверьков и вид имел скорее одичавший, нежели воинственный. К тому же, человек был не один, за его спиной, в дверях топталась еще парочка крепкого вида парней, в крестьянских тулупах нараспашку. Оглядев распростертые на полу тела, мужчина обернулся к выходу и выпуская изо рта облачко пара, радостно объявил:
— Нашел!
— Нашли! — Крикнули, оборачиваясь куда-то на улицу парни в тулупах, передавая весть по цепочке, и снова повернувшись к заросшему, запоздало поинтересовались, — а кого?
— Волеса! — Последовало уточнение. —  Цел парень!
Мужчина присел над лежащим на боку бессознательным телом раненного и положив свой топор рядом с собою на пол, перевернул его на спину, принявшись разматывать тряпки, под которыми скрывались его раны. Отделали лоссонские наймиты его, надо сказать, серьезно, к тому же, лесовику не понравилась холодная испарина, покрывавшая все лицо раненного, как будто у того начиналась лихорадка. Надо бы скорее брать парнягу и тащить в лагерь, там уж лесная ведьма что-нибудь с ним придумает.
— Как он? — Над затылком лесовика появилась веснушчатая физиономия с озабоченностью на лице. — Ой, а это кто рядом?
— Сейчас поглядим. — Оставив бессознательного соратника в покое, лесовик переместился ко второму телу, лежавшему метрах в пяти от Волеса. — Так-так-так… чьих ты будешь, паря… о-о-о, да, это не наш.
Вторым найденным в хижине оказался совершенно незнакомый человек, сухопарого телосложения, смуглокожий, правда, сейчас его смуглость была не очень-то заметна из-за мертвенной бледности на лице. Незнакомца била судорога, а лицо его блестели капельки холодного пота, точно так же как и у Волеса. Он, в отличие от справедливщика, был в полусознании – слабо подергивал руками и ногами, крутил головой, мыча что-то нечленораздельное, будто находился в бреду. Одежда на нем была чужестранца – грязно-серый халат восточного жителя, поверх которого была надета добротная кольчуга с металлическими платинами на груди, а вокруг его головы была обмотана широкая серая тряпка, как было принято у некоторых чужеземцев. Лесовик таковых встречал и слышал, что приходят они из страны за горами, называемой Атраван.
Похоже, что крик этого атраванца они и слышали, когда проходили через деревню – он их и вернул, заставив проверить эту хижину. Будь иноземец в сознании, лесовик непременно бы спросил чего тот так орал – вопль был такой, будто в живого черта увидели. Хотя может и увидел – от Муибы шла длинная широкая полоска чисто протертого пола, как будто он пытался от чего-то уползти.
— Похоже, это он и орал. — Предположила веснушчатая физиономия, все это время разглядывавшая тело Муибы с не меньшим интересом. — Тока чей-то он такой… больной что-ль?    
— И Волес не лучше. — Подтвердила вторая физиономия, появляясь над головой лесника, рядом с первой. По их похожести друг на друга можно было бы предположить, что они братья. Осмотрев Муибу, физиономия приняла задумчивое выражение, будто пыталась решить сложную задачу. — А это, что вообще за чучело? Наемник? Давайте оставим его волкам, тока броню заберем – уж больно хорошая. Я носить буду.
— Ага, щаз тебе сразу! — Тут же возмутился его брат, сам успевший положить глаз на броню. — Я старший, мне и…
— А ну заткнулись оба! — Лесовик распрямился, поднимаясь с колен. — Берем обоих. Отнесем ведьме – пусть посмотрит их. Позже решим, что со вторым делать.  

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Сожженная деревня. Ночь.

 

Муиба пришел в себя… хотя нет, не так. Муиба подошел к себе – будет правильней. Потому, что за всем, что творилось после того как Шайтан и его собаки исчезли, он наблюдал словно бы со стороны. Он видел лежащего на полу себя и видел как входная дверь была выломана молодецким ударом какого-то лохматого человека в звериных шкурах. Он видел как лохматый человек вошел в дом и стоял, склонившись над ним, видел, как к нему присоединилось еще несколько людей в «звериных» одеждах и как они обсуждали его, Муибы, персону.
Надо сказать, что в первые мгновения, как это произошло, Муиба даже не испугался, хотя подумал, что он мертв и теперь его дух бродит возле остывающего тела. Скорее, в первый момент, он даже обрадовался, что Шайтан ушел – растаял как наваждение. Он даже подумал, что вот эти люди и не люди вовсе, а аль-дхари – духи, которые по велению Аллуита спускаются на землю дабы забрать души умерших. Вот только с внешним видом была неувязочка – аль-дхари всегда рисовались в образе юных прекрасных дев, в полупрозрачных развевающихся на ветру одеждах, а тут какие-то волосатые мужики в звериных шкурах. Хотя он ведь не в «Святой стране», а в землях неверных, к ним и аль-дхари должно быть спускаются тоже какие-то неправильные. В общем-то это даже справедливо. Не будет же Аллуит равнять души праведного бохмича и неверного исарианина, даже если тот и удостоился чести попасть к нему на Небеса? Они же прилетели, не зная, что им предстоит забрать с собою не только душу мятежника, но и правоверного. Однако потом, так как аль-дхари к душе Муибы внимания не проявляли и ощупывали исключительно его тело, ас Сабах, понял, что это никакие не духи. Пока один из них обыскивал Муибу, два других смастерили из подручных вещей носилки и осторожно погрузив на него исарианина, вышли вон. Оставшийся человек, уходить меж тем не спешил, обернувшись к выходу он позвал кого-то на своем окающем наречии и когда на его зов явился еще один из лесовиков – они вдвоем начали собирать новые носилки, теперь уже похоже для Муибы. Его не собирались оставлять здесь
«Куда?»         
Его тело погрузили на носилки, сделанные из старого одеяла и двух незнакомых атраванцу домашних агрегатов больше всего похожих на рогатины (не дано было жителю Юга, с его пахлавой и лепешками, постичь всю житейскую мудрость вудманов, придумавших инструмент для доставания горячих горшков из печи), и взявшись с обеих сторон, за торчащие ручки, понесли вон из хибары. Не желая оставаться в этой хибаре в одиночестве, ас Сабах метнулся следом за своим телом, но в тот момент, когда вудманы вынесли его на улицу, душу Муибы потащило следом, с такой силой, будто его втягивало гигантскими кузнечными мехами! Неведомая сила вытянула его из дома, бросила к его лежащему на носилках телу и… дальше была темнота и ощущение противной слабости, будто все мышцы в теле утомлены на столько, что превратились в кисель. Была боль и видения пережитого им кошмара, но уже не такого реального, а таким, каким видишь его во снах. Муиба провалился в сон, на этот раз настоящий. Он не видел куда его несут, не слышал разговора его спасителей и приходил в себя только раз, когда кто-то сердобольный поднес к его губам чашу с водой, которую ас Сабах не просыпаясь осушил с одного глотка. А потом, когда он открыл глаза, то увидел вокруг себя совершенно другую картину.  

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

село Гнилая Ладья. Мельница. Утро

 

Мерный скрип чего-то тяжелого был первым звуком, который различил Муиба сквозь сон, никак не желающий отпускать его из своих липких объятий. Атраванец с усилием продрал глаза, но те тут же захлопнулись обратно со звучным щелчком. Новая попытка закончилось неудачей – веки так крепко сцепились ресницами, что Муибе не удалось их даже приоткрыть.
Шайтан!
Пришлось помогать пальцами, но едва шевельнув правой рукой, он отшиб ее об деревянную стенку. Зашипев от боли в ушибленном локте, Муиба попробовал пошевелить левой рукой, ушиб локоть и на ней. Да что такое?! Секунду спустя он понял, что деревянная стенка находится и у него под ногами… Он, что в гробу?!
- А-а-а!!! – Подскочив на месте как ужаленный, ас Сабах с треском продрал глаза, усаживаясь в тесном заполненном соломой ящике, в который его уложил неизвестный шутник.
Оглядевшись, Муиба обнаружил себя в сколоченном из массивных, плотно подогнанных друг к другу, бревен, помещении, весь свет в которое проникал через маленькое узенькое окошко, под низким потолком. Рядом никого не было, но за соседней стеной что-то отчетливо шевелилось и скрипело, будто кто-то непрерывно вращал гигантский ворот, открывающий городские ворота. Одежда его, кроме штанов и сапог была по-прежнему на нем, только повязки на ранах сменили свое положение и теперь были намотаны непосредственно на раны, а не просто поверх одежды, да к тому же они стали более чистыми и приобрели резкий травяной запах. Снятые сапоги атраванца заботливо стояли подле его ящика с соломой, в котором тот очнулся, а штаны сиротливо валялись в ногах. У дальней стены, валялось сваленное в кучу его оружие – оба ножа, щит, сабля и секира; и доспехи – замечательная атраванская кольчуга с металлическими вставками. На прислоненном к этой куче щите, сидела, нагло разглядывая Муибу своими черными бусинками глаз, откормленная серая крыса, не испугавшаяся даже крика пришедшего в себя человека.
- Пшшлла отсюда… - Муиба поискал рядышком что-нибудь подходящее для броска, нашел свой сапог и запустил им в крысу.
Сапог с громким стуком угодил в центр щита и отлетел в сторону, не задев грызуна. Крыса, подергала усами, жалостливо вздохнула и развернувшись к Муибе задницей, слезла со своего насеста, не спеша скрывшись где-то в углу. Приободренный победой, ас Сабах поскреб пальцами непокрытую голову, соображая, куда его могло занести, ничего не придумал и схватившись руками за края ящика, начал выбираться оттуда. Зацепился за бортик и едва не грохнулся на пол, в уме ругая глупых неверных додумавшихся уложить его не то в гроб, не то в кормушку для скота. Кстати, а где сами неверные? Прежде чем идти кого-то искать, Муиба подобрал с пола свои шаровары и стал неуклюже натягивать их на ноги, попутно пытаясь вспомнить, последние минувшие события. Дорога, бой, волки и раненный мятежник у сожженной деревни – это он помнил четко, как и то, что последовало потом. Самый страшный кошмар, который он только видел в своей жизни. Случалось ему и раньше видеть плохие сны, но ни один из них не был столь ярким и запоминающимся, словно все происходило наяву. Пожалуй, он казался даже реальней чем все, что происходило перед этим, включая нападение разбойников.

 

 

Прямо перед воротами стояла груженая мешками телега, возле которой суетились несколько местных жителей, при взгляде на которых Муиба на миг зажмурился и потряс головой, решив, что это очередной морок. Дело было в  том, что у трёх из четверых вудманов, на плечах сидели натуральные собачьи головы! Ну, или похожие на собачьи, с лобастыми, покрытыми короткой жесткой шерстью лицами, с вытянутыми вперед челюстями. Приоткрыв один глаз, атраванец зыркнул на собакоголовых, понял, что видение не рассеивается и для верности потряс головой еще разик.
- Чего он головой трясет? – Вопросил кто-то со странным подгавкивающим акцентом. – Дурной какой-то…
- Он никогда не видел гноллов. – Предположил другой голос, явно человеческий и судя по звучанию женский. – У «копченых» такие как вы не живут.
Намек на цвет его кожи, а так же саркастические комментарии по поводу его действий, заставили Муибу почувствовать себя идиотом. Перестав трясти патлами, он раскрыл глаза, с интересом разглядывая невиданных существ перед ним. Собакоголовые были существами высокого роста, где-то под два метра, точнее ас Сабах сказать не мог, так как те имели привычку сутулиться и низко опускать голову, смотря исподлобья. Одежда их состояла ниже пояса из грубых холщевых штанов, а что было (и было ли) на них напялено выше пояса Муиба определить затруднился. Не то звериные шкуры мехом наружу, не то они были голыми по пояс – не понять. Четвертой в этой собачьей стае была рыжая женщина, вполне обычного для этих мест вида, в простом длинном до пят платье, напяленном поверх нижней рубашки, повязанном на поясе грязном фартуке. Распущенные вьющиеся рыжие волосы незнакомки торчали в невообразимом беспорядке в разные стороны, напоминая Муибе львиную гриву.
- Очнулся? – Изрекла она, уперев руки в бока и в свою очередь, с неподдельным интересом разглядывая Муибу. – Подожди, отпущу покупателей и тобою займусь.

 

Неожиданная оттепель превратила дороги в грязную жижу, так, что лошади по самые бабки месили грязь под мерное чваканье. Поскрипывая давно не видавшими смазки латами, Изольда полудремала, сидя в седле совсем не прислушиваясь к негромким разговорам своих спутников. Ее безымянная, обычно веселого и бодрого нрава коняха, понуро опустила голову уже потеряв надежду об уютном стойле и свежем сене. Изольда же, не смотря на все сильнее усиливающийся зуд во всех местах, в каких только можно себе представить отбросив стыд, о горячей бадье и душистом мыле не думала. Ее худой с рождения ум занимали более глубокие помыслы. Не то оттепель, придающая округе серый и безрадостный вид, не то изнурительный голод, присутствие которого монахиня никак признавать не желала, нагоняли на нее ностальгическую тоску и апатию, будя вспоминания о монастыре и Лени.
- Грешно придаваться унынию -, декларировала девушка себе под нос вырвавшись не на долго из дремы, чтоб заглушить очередное урчание желудка, которое эхом гуляло внутри доспехов. Но даже мысли о голодающих и бездомных детях не могли уменьшить ее собственное чувство голода, которое на столько ослабило Изольду, что даже веки приподнимать стало тяжело. Поэтому монахиня решила их и не поднимать вовсе, чтоб вновь погрузиться в томительную дрему. И, видимо погрузилась в нее слишком глубоко. Потому что где-то еще через пяток метров, как раз тогда, когда вся их братия двигалась мимо мельницы, у которой толпился народ, монахиня накренилась в седле сперва немного, потом еще сильней, а после и вовсе свалилась с седла прямо в лужу грязи моськой вниз, да так и замерла.

— Счастливчик ты, иноземец. Не каждому кто встретится с сущим доведется потом об этом рассказать. Как чувствуешь-то хоть себя?
- Э-э… харашо, да… - Муиба озадачено почесал под тюрбаном затылок, размышляя над значением слова «сущий». Потом, подумал и высказался поточнее: – как будта палкамы былы…
- И есть небось хочешь? – Игриво сощурилась мельничиха.
- Жрат – Поправил ее атраванец, желудок которого, при упоминании о еде, тут же проснулся и голодно заквакал.
- Не мудрено! – Засмеялась мельничиха, - ты почти неделю пластом лежал. Кормила тебя жидкой мучной кашкой через тряпицу аки младенца. Погоди, покормлю сейчас. Вон как раз гости по твою душеньку едут, вот за едой все дела свои и порешаете.
Неделю? Удивление, написанное на лице Муибы, было столь явным, что глядя на него женщина снова рассмеялась своим фирменным циничным смехом. Наверное, смеяться как-то иначе она вообще не умела. Глядя на нее ас Сабах все никак не мог сообразить кого она ему напоминает. Курносая, с прищуренными серо-зелеными глазами и растрепанными рыжими волосами, она вызывала у него в мыслях смутный образ не то хитрого грызуна, не то коварной кошки притворяющейся сонной и ленивой, но на деле зорко следящей за всем, что делается вокруг. Кажется, у бединов было такое понятие обозначающее подобных женщин… А, «наглисс»! То есть ведьма. А быть ведьмой с точки зрения бохмича было еще хуже чем быть неверным. Неверный он кто? Просто человек который ошибается, приняв отблески света Истинного Бога, за его самого, а наглисс, знает и ведает больше нежели простой неверный, следовательно, она не просто ошибается, а сознательно занимается своими черными делишками приваживая демонов, ифритов и джиннов. Получалось, что как истинный правоверный ас Сабах был обязан вынуть саблю и порубить колдунью на шаурму, но… как-то совестно это делать после того как она его спасла, кормила и лечила. Да и люди там какие-то через поле к ним скачут, еще не разберутся в причинах и наваляют ему по полной. Нет, не будет он никого здесь рубить – Аллуит поймет почему.
- Нэдэлю? – Повторил как попугай Муиба. – Так многа?! Да чито это вабщэ было, да?!   
- За завтраком расскажу. – Отмахнулась наглисс, взирая подъезжающих к ним всадников. Один из них, остановив коня, тут же слетел с седла, плюхаясь носом в грязь.

Приехали.

 

Отплевываясь от грязи, Изольда смущено сыпала благодарностями в сторону Ронада за учтивость и заботу, а еще неустанно извинялась за неуклюжесть и хлопоты, пока он вытирал ей лицо подолом ее же плаща. Всевышнему хвала, что монахиня не увидела собакоголовых, потрусивших в сторону леса. Не миновать было бы худого исхода. Никак проведение Господне низвергло девушку с коня и застило грязью глаза, не желая невинных жертв сегодняшним утром. Безымянная кобылка монахини настороженно встрепенула ушами, прислушиваясь к тону голоса хозяйки, но услышав монотонное слабое мямлянье, облегченно вздохнула и успокоилась, переминаясь с ноги на ногу.   
Изольда еще раз благодарно кивнула Ронаду, опустив глаза, а после шмыгнула носом и утерла нос все тем же подолом плаща. Взяв поводья лошади, девушка не решилась вновь забираться в седло, не найдя в себе сил на это, а пошла пешком. Грязь проникшая сквозь щели доспехов была мокрой и холодной, но жаловаться на неудобства Батильд считала не приемлемым, посему смиренно молчала, глядя себе под ноги и так же молча зашла с Медведем внутрь помещения, где замялась на пороге и не решилась пройти дальше, видя, какие грязные следы оставляет за собой. "Уважай чужой труд" - учил прелат Фьоххет, а монахиня хорошо помнила его наставления.
Робкий взгляд нерешительно осмотрелся задержав взгляд на рыжеволосой женщине и темнокожем юноше, встретившись с которым взглядом, Изольда тут же испуганно вперила взгляд в пол.

Вот поди пойми этих девиц, как ему, Ронаду, подзатыльники давать за поминание имени нечистого – так Изольда всегда готова, а как явить иноверцу свой суровый исарианский характер, так ее нет! Раздраженно сплюнув в грязь у нее за спиной, справедливщик вернулся к своей лошади, предоставив право вести переговоры Медведю.
Тот, оглядев Муибу с головы до пят и обратно, кашлянул в могучий кулачище и низким голосом произнес:
— Ты чьих земель будешь? — потом поправился, на всякий случай уточнил вопрос. — Какого роду-племени, в смысле…
Выслушав ответ Муибы он чуть повернулся в седле, переглядываясь со своими спутниками, словно спрашивая у них совета, что дальше делать. На лоссонского наймита гость из-за гор был не похож, то есть первая часть плана действий в отношении Муибы сводящаяся к «повесить на дереве» - отметалась. Вторая часть состояла в том, чтобы вызнать, откуда этот басурман тут объявился, хотя были у Медведя подозрения, что ас’Сабах из недобитков уцелевших после уничтожения нескольких караванов странными разбойниками на дороге.
Тут сделаем небольшое отступление и чтобы не было дальше никакой путаницы, поясним, что изначально, Лавейни посылал Изольду, Бродина и Медведя к деревне Быков Рог проверить есть ли в ней уцелевшие. Для этого Бродин, как самый умелый и быстрый в путешествии по лесам, пошел с сыновьями вперед, намереваясь разведать деревню и быстро уйти в случае опасности в лес, а Медведь и Изольда условились ждать его в таверне, затерявшейся на лесной дороге. И уже вернувшийся с разведки Бродин, принес ему вести и о деревне, и о выживших и о разграбленном атраванском караване, остатки возов которого он обнаружил на малоиспользуемой дорожке, уходящей в сторону от основного Тракта и ведущей к Бризингеру окольными путями через Хорнкерст. Узнав о странных разбойниках и уцелевшем караванщике, Медведь, решил не ограничиваться одной разведкой деревни и вызнать о бандитах как можно больше, для чего и пошел за Бродиным к мельнице. И вот теперь он тут…
— И откуда ты здесь взялся, такой… — Перешел ко второй части своего плана Медведь и замолк, подбирая подходящее для Муибы определение и помогая себе, крутя кистью руки перед своим лицом. — Копченный?
— Да что же ты, троллиное племя, прямо на улице собрался допрос учинять? — Бесцеремонно влезала в разговор рыжая ведьма, — не видите, он еле на ногах стоит после всего пережитого? Идите уже в дом, вояки... там и говорите, пока кормить его буду.
— Добро. — Кивнул не став спорить Медведь, ловко спрыгивая с коня.   
Его примеру последовали и остальные еще остававшиеся в седлах конники.
Направившуюся было со всеми в дом Изольду ведьма остановила, развернув до бадьи.
— Иди-ка, красавица, умойся для начала. Неча за мой стол в грязи вываленной садиться.

 

- Мае ымя Муыба ас Сабах! – Представился Муиба, гордо вздергивая небритый подбородок. – Я ыз горада Аль-Асбада, что за горами.
— И откуда ты здесь взялся, такой… — Продолжил мужик, замолкнув и крутя рукой, помогая подобрать себе нужное определение.  — Копченный?
Ответить атраванец не успел, так как вмешалась наглисс и позвала всех в дом. На мельницу, в смысле… Спорить громила не стал, спешился, следом за ним последовали остальные.
Идя за хозяйкой, Муиба снова попал в комнату с крутящимися мельничными жерновами и деревянными зубчатыми колесами, пропахшими мукой и пчелиным воском. При этом, как заметил ас Сабах, гости старались держаться подальше от мельничного жернова, поглядывая на него с какой-то суеверной настороженностью. Хотите представить это наглядно – вообразите себе то, как подходит к древней гробнице с лежащей в ней мумией, какой-нибудь кладоискатель, держащий наготове булаву, на случай, если мертвяк  вдруг вскочит. Вот так же и тут – гости поглядывали на механизм так пристально и недоверчиво, будто ожидали увидеть шайтана, вращающего колеса. Обойдя жернова, наглисс открыла неприметную дверку, которую Муиба первый раз не заметил, спрятавшуюся под уходящей наверх крутой лестницей. Там оказалось жилое помещение, с оштукатуренной белой печью, столом, парой лавок и несколькими колченогими табуретками. Похватав их, гости тут же принялись рассаживаться за столом, с такой непринужденностью, как будто не они только что таращились на работающие зубчатые колеса как дед на репку. Некоторые даже заранее достали из-за голенищ сапог деревянные ложки. Хозяйка, подхватив некий рогатый агрегат, сунула его в печь, профессионально подцепив им дымящийся чугунок, который с помощью все той же штуки, выставила на стол.
- Что стоишь, Муба-Сабак… иль как там тебя звать? Садись за стол да бери ложку. Или у вас там за горами руками едят?
Муиба присел за стол, оказавшись между смутно знакомой ему бородатой физиономией Бродина и редкозубой ряхой Ронада и слегка неуверенно подобрал положенную перед ним наглисс на стол деревянную ложку, недоверчиво ее оглядев. В Атраване ели используя нож и двузубую вилку, но и то только знать. Люди по-проще, вроде Муибы, ели все руками. 
- Так откуда ты взялся в наших краях, Муиба? – Сняв с чугунка крышку, повторил вопрос Медведь. – Да к тому же один.
- Я быль нэ адын! – Возразил ас Сабах. – Я прышел сюда с караваном ыбн Валыда, но на нас напалы и разграбылы бандыты…
Далее последовала сжатая история о том, как купцы напоролись на «справедливщиков» (которыми ловко прикинулся Тристан), как пошли по их настоянию в обход и как это все закончилось нападением другой (а возможно и той же) банды, в результате чего Муиба оказался один посреди леса.

 

- Как жить без опаски в мире, где даже добрый лик оказывается лишь маской, под которой скрывается коварное зло? Не можно терпеть, дядюшка Медведь этих зверств и обмана! Грязь на моих доспехах чище той грязи, что осела в душах этих убивцев, которые напали на этого юношу и его товарищей -, неожиданно для всех вдруг заговорила Изольда, дослушав рассказ иноземца. Видно пара ложек каши, которые она уже успела съесть, придали ей сил, потому как голос ее, обычно похожий на мяуканье котенка звучал сейчас как праведный звон колоколов под золотыми башнями церкви Единого Создателя. А очи неподвижно глядящие поверх сидящих на скамьях справедливцев, пояснели и потемнели. Свою речь Изольда обращала в первую очередь к справедливщикам, которых считала гласом народа, надеждою крестьян и добродетелью сирот. И ее гнев был вполне понятен. Святую цель, которой служат справедливщики, опошлили, очернили проходимцы, дабы под чужой репутацией разжиться богатствами и учинить бесчинства. Этого ван Батильд не могла стерпеть.
- Кара -, молвила монахиня глухим страшным голосом, - Настигнет каждого -, узкая длиннопалая ладонь Изольды, сжала деревянную ложку, которая неожиданно хрустнула, переломившись пополам. Вздрогнув, девушка опустила голову, посмотрев на щепки в ладони и нерешительно сжала ладонь в кулак, спрятав его под стол. Не поднимая взгляда, уже заметно оробевшим голосом Изольда сказала:
- Единый не спроста спас жизнь чужаку. Всевышний уберег его для нас, чтоб он смог поведать о чужом бесчестии, чтобы указал мне..-, монахиня на секунду замялась, - нам на тех, чью душу нужно очистить. - Изольда знала, что молитвами тех грешников уже не отпеть и есть только один способ смыть грех с бессмертной души — огонь и муки.
Монахиня приняла из рук хозяйки крова новую ложку и вернулась к каше, посчитав, что высказала свое мнение сполна. Однако не смотря на юный возраст, проявление молодецкого пыла было ей не свойствененно и она смиренно принимала авторитет старших. Поэтому решение оставалось за Медведем и Лавейни, которому только предстояло узнать о лжесправедливцах.

 

— Что еще помнишь о них. — Внимательно выслушав недолгий, но содержательный рассказ Муибы, уточнил Медведь. — Может какие-то особенные знаки на них, петушиные перья в шапках, разноцветные повязки… что там еще не знаю… кольцо в носу?
- Нэт, колэцъ ны было. – Замотал головой ас Сабах, поднапрягая память. – Быля повазка, вот здэсъ.
Атраванец похлопал себя по плечу, в том месте, где видел на убитом им разбойнике соломенную повязку, которая никак не могла сойти за одежду или украшение. Воины же, услышав о странной повязке понимающе переглянулись, словно услышали сейчас подтверждение своей давней догадке.  
- Как жить без опаски в мире, где даже добрый лик оказывается лишь маской, под которой скрывается коварное зло? – Вдруг подскочила на своем месте доселе скромно помалкивающая девица, разразившись пламенной речью. - Не можно терпеть, дядюшка Медведь этих зверств и обмана! Грязь на моих доспехах чище той грязи, что осела в душах этих убивцев, которые напали на этого юношу и его товарищей.
Понимал ее Муиба через слово, но и этого хватило чтобы понять весь смысл пламенной зажигательной речи. Хотелось сразу хватать саблю и мчать защищать Добро, наводить Справедливость и воздавать по заслугам и деяниям, останавливало только не знание куда именно следует бежать. А то еще воздашь не тому или прибежишь не туда, где тебе самому так воздадут, что придется бежать с полными штанами добра.
- Кара – с чувством докончила дева глухим страшным голосом, - настигнет каждого!
И в доказательство неминуемой кары, расправилась с ни в чем не повинной деревянной ложкой, с чувством сжав ее в кулаке так. что та сломалась с жалобным треском.
Мармарид опусти глаза взглянув на свой агрегат, коим он неловко, ввиду отсутствия нужного опыта загребал кашу, оценил ее толщину и силу, с которой надо было давить ложку, чтобы ее сломать и проникся к пламенноречивой аль-дхари неподдельным уважением.
- Единый неспроста спас жизнь чужаку. Всевышний уберег его для нас, чтоб он смог поведать о чужом бесчестии, чтобы указал мне… - монахиня на секунду замялась и быстро поправилась, - нам, на тех, чью душу нужно очистить.
Речи ее очень напоминали речи которые произносили улле с вершин минаретов бетелей, призывая правоверных очищать неверных с помощью огня, меча и секатора. Для чего использовать секатор не уточняли, но Муиба, в принципе, догадывался и так. Труд и из ийена человека делает, а уж из неверного то подавно, потому пусть в саду работают – кусты стригут.  
- Очищение душ, оставим Творцу и Церкви. – Заметил на эту речь Медведь, - мы же люди мирские и грешные, но порочить свое доброе имя не дадим и за его чернение отплатим!
- ??? – Лицо ас Сабаха удивленно вытянулось, от внезапной догадки. Он только теперь понял, в чьей компании оказался.
— Собирайся, чужеземец. — Приказал тоном не терпящим возражений Медведь, поднимаясь из-за стола. Свою ложку он обтер о свой же плащ и ловко спрятал ее за голенище высокого сапога. — Пойдем, покажешь, где на твой караван напали.  
Нехотя поднялись, торопливо облизывая ложки и остальные. Редкозубый мужчина, сидевший слева от Медведя и вовсе смотрел на недоеденную кашу, как голодная собака на сахарную кость, даже не смотря на то, что один сожрал как Медведь, Муиба и Изольда вместе взятые, но спорить с главным не осмелился. Застопорил сборы лишь Муиба, озадачив всех обращенной к наглисс просьбой выдать ему воду для ритуального умывания.
- У них так принято. – Пояснила удивленным справедливцам ведьма с мельницы, сама ни сколько не удивленная. – Хороший обычай между прочим, который и вам бы перенять было не плохо. Набрать воды?
Последнюю фразу она сказала безотрывно глядя на вооруженную девицу с остатками грязи на лице.

 

Изольда не сразу поняла намека хозяйки дома. Она, переминаясь с ноги на ногу, пыталась выскользнуть взглядом словно обмылок из рук, из под неотрывного и, кажется, малость упрекающего взора рыжеволосой женщины. Но, наконец сдавшись, нерешительно подняла на нее глаза из под грязной засаленной челки и промямлила что-то невнятное - по кивку было понятно, что это согласие. 
За все время, которая Изольда находится со Справедливщиками, она не изменила своим привычкам и принципам. И сколь ее не уговаривали, ссылаясь на то, что девице полагается выглядеть, как девица, делая намек в основном на ее стрижку, она пресекала все твердым отказом - "Моя бренная плоть не для прелюбодеяний и не для того, чтоб склонять мужчин к греху своим обликом". А еще, она часто цитировала в ответ святые писания: "О вы, преподобные братья, в конце избранной службы никто да не устрашится идти в битву, если он отныне носит тонзуру...И Хранитель одежд должен заботиться, чтобы у братьев была хорошо выбрита тонзура, так, чтобы их можно было узнавать спереди и сзади". Но в лагере Справедливщиков нет Хранителя одежд, нет у них и доброго стригуна, и не кому заботится об опрятности тонзуры, которую носит Изольда, коею сама же и шкрябает лезвием в банный день.
Ах если бы Медведь и вся их компания знала, что ритуальное умывание чужеземца, обернется для них именно банным днем, благодаря Изольде, в следствии чего выдвинуться им удастся только вечером, но нет... 

— Частое мытье – грех перед Господом! — Рыкнул на слова ведьмы Медведь. Потом, подумав, решил прояснить для особо непонятливых, с многозначительным видом ткнув пальцем в небо. — Он все видит!

Против такого аргумента и возразить оказалось нечего, потому мельничиха лишь плюнула под ноги справедливщику и загнала в бадью одну лишь Изольду… Ох, сколько матерных слов выдал сквернословец Ронад, пока Муиба шепча что-то себе под нос полоскал в бадье поочередно обе руки, а потом брызгал водой себе на лицо три раза, всякий раз поминая какого-то Аллуита (ну не знал разбойник бединскую мову, не мог знать, что это всего-навсего означает «Создатель»). Но еще больше матюков досталось от него Изольде. Правда выказал он их шепотом и только себе под нос, дабы откисающая в горячей воде воинствующая монахиня не услышала и не примчалась в ярости колотить его за непотребное поминание святых имен вкупе с бранными словами. Спустя час насупленного ожидания в седлах, ругаться был готов и сам Медведь.
— Сознайся ведьма, ты специально так устроила, чтобы помешать добрым исарианам в их справедливом мщении!? — Укорил он хозяйку. — Смотри, дождешься, что люди придут и спалят твою мельницу вместе с нечистой силой, которая тебе здесь прислуживает!
В ответ ведьма мстительно показала ему средний палец и ушла на самый чердак мельницы, смазывать дегтем вал ветряного колеса. Прождав еще час, Медведь не выдержал и сползя с коня, пошел торопить разнежившуюся монахиню, но застрял перед закрытой дверью. Заходить внутрь было боязно – всем памятен был случай, что сделала Изольда с тем кто застал ее в неглиже. Пришлось идти на поклон к ведьме и самыми ласковыми словами упрашивать ее пойти и поторопить монашку. Наконец, после долгих уговоров, упреков и взыванию к отсутствующей совести, мельничиха согласилась сходить к Изольде, при условии, что справедливщики принесут воды, вычистят конюшню, смажут зубчатые колеса и валы в мельнице, починят крышу в амбаре… В общем, опуская все ненужные подробности, выдвинуться справедливцы смогли лишь к вечеру.

 Изольда, все еще чувствовала себя виноватой за то, что уснула в бадье с теплой водой и всех задержала. Никто не осмеливался заглянуть и проверить, все ли у нее в порядке, потому что знали, что могли лишиться зуба или обрести бланш под глазом. Тогда им на помощь пришла хозяйка. С другой стороны, кто-то из отряда был рад этой маленькой передышке. В конце концов, комфорт и уют не чужд никому и никто теперь не знает, когда в следующий раз им удастся расслабиться под крышой и в тепле, а не дрожать от холода перед костром, согреваясь сивухой и рассказами.

Мельничиха была очень доброй женщиной, такой вывод для себя сделала Изольда, потому что сейчас, сидя в седле, она приторочила шлем к седлу и ехала поблескивая тонзурой в лучах заходящего солнца. Ветер приятно раздувал вымытые волосы. Доспех монахини был хорошо начищен и смазан. Сменная одежда была свеженькой и чистой, а от самой Изольды вкусно пахло душистым мылом. Казалось даже лицо ее выглядит розовеньким и румяным, а взгляд не такой беспросветный как обычно.
Сытые, вымытые и отдохнувшие Справедливщики ьыои готовы перевернуть вверх корнями весь лес и показать кое-каким бандитам, что ой как не хорошо пользоваться чужим именем.
 

Муиба, ведший себя все время пребывания на мельнице тише воды ниже травы, никуда не лезший и ни во что не встревавший, ехал на выданной ему лошадке, на почетном месте, строго посередине между Изольдой и Медведем, чтобы не сбежал. Атраванец ни с чем не спорил и бежать не собирался, лишь таращился на свежевыбритую лысину монашки как содомит на ершик. Под тюрбаном его билась настойчивая мысль, что это неправильно, ибо если бы Аллуит хотел, чтобы женщина была лысой, то он бы не давал ей волос! Воистину, у неверных не все как у порядочных людей!

 

До места боя, каравана и разбойников справедливцы уже вышли в сумерках. Оставив Муибу под присмотром Изольды, Бродин и Медведь обошли перевернутые возы со вспоротыми тюками и сломанными корзинами, разглядывая брошенные в грязи трупы атраванцев. Тела успели попортить падальщики, но, что сразу бросилось в глаза – они не были раздеты, как бывало при нападении обычных грабителей, разве что на воинах отсутствовала бронь и оружие.

- Никто не замечает ничего странного? – Поинтересовался предводитель справедливцев, поворачиваясь в седле и подслеповато щурясь на своих спутников.
- Одежда на трупах не тронута. – Плюнув под копыта коня, прошепелявил один из воинов. – Нормальные разбойники никогда не оставят целые порты на трупе!
- Вот и я так думаю… Бродин! - Медведь склонился в седле, хватая за плечо их проводника. – Осмотри здесь все, - приказал лесовику он, - ищи любые следы. Я хочу знать, сколько их, куда пошли после боя. У них должно быть какое-то логово. А теперь ты…
Муиба поднял голову, когда главный обратился к нему. В наступающей темноте он почти не видел лица справедливца и пытался угадать его эмоции по интонации слов. Тон был суровый, деловитый и озабоченный, но не сердитый.
- Покажи в какой овраг ты прятался.
Муиба кивнул и спрыгнув со своей лошадки, послушно побрел к крайней повозке с телом возницы по-прежнему лежавшим на ней. От его изголовья с сердитым карканьем взлетели два ворона. Усевшись на ветку соседнего дерева, птицы принялись наблюдать оттуда за действиями ас Сабаха, ревностно следя за каждым его движением, будто опасались, что тот может посягнуть на их мертвечинку. Покойник лежал спиной на выпотрошенных порезанных тюках, раскинув руки в стороны, смотря в черное небо пустыми выклеванными глазницами. Стрела из его груди была кем-то предусмотрительно вырезана. Мысленно содрогнувшись, Муиба прочел по нему безмолвную молитву, проведя по лицу руками.
Здесь, под этой телегой он прятался от стрел, когда началось нападение и здесь он убил своего первого противника, подрубив ему ноги. Отсюда он метнулся к вон тем деревьям, на границе которых в него попало несколько стрел… Чувствуя на себе пристальный взгляд предводителя, Муиба осторожно двинулся к стене деревьев, за которыми почти сразу начинался крутой склон оврага. Отсюда было плохо видно, но трупа разбойника там уже не было, видимо его товарищи унесли его с собой. Раз уж они стрелы вырезают, то и трупы своих наверняка утаскивают, или хорошенько прячут.
- Вот здэс я быль ранэн. – Сказал Муиба, тыкая пальцем в глубину оврага, – ы туда я патом упалъ. Там должэн быт труп разыбойныка… Я зарубыл эго на днэ… Всэ, мнэ большэ нэ чаго сказаты.
Медведь недовольно нахмурил брови - не на такой исход он рассчитывал, но в это время откуда-то с другой стороны разграбленного каравана послышался радостный крик Бродина
- Нашел! Вот он след! - Когда остальные поспешили на зов, они обнаружили следопыта, победно сжимавшего в руках  соломенную повязку. – Вот он знак! Здесь несколько таких валяется, от убитых видать остались. И следы, в чащу уводят. Вон они! С добычей вороги шли, хорошо наследили.

 

Изольда неуверенно спешилась с коня, когда их небольшая процессия настигла места побоища. Мало кто догадывался о том, что липкий ужас, обволок юное сердце Изольды. Мертвые тела, побоище, стеклянные, ничего не видящие, взоры мертвецов и черные вороны - вестники смерти. Все это заставило монахиню ужаснуться. Девушка невольно потянулась к кресту, висящему на груди и ее губы беззвучно зашептали молитву. Изольда прикрыла глаза, отвернувшись от возницы, вперившему взор алеющих глазниц в небо, отвернулась от алого цветка на его груди, оставленного неизвестным, выкорчевавшим из него нечто инородное с куском плоти.
 Справедливщики, как полагала сама монахиня, считали ее бесстрашной и храброй девочкой, которая не страшилась ни смерти, ни мертвецов. И, боясь не оправдать их ожиданий, Изольда старалась не подавать виду о том, что кашу, съеденную на мельнице, она едва удерживает в себе. Крест, все еще был в объятиях ее ладони, а второй, она прикрыла глаза и громко сглотнула, стараясь реже дышать, ведь мертвым духом тут успело распахнуться не хило.
Приоткрыв глаза, девушка еще раз взглянула на место недавнего побоища, на Муибу - участника этой бойни и на Медведя, а после повернулась к ним спиной. Обняв свою кобылку за шею, Изольда уткнулась в нее лицом, надеясь, что в этом жутком месте они не задержаться, а скоро двинуться дальше. Кобылка фаркнула и мотнула хвостом.

 

Следы вели обратно в чащу, из которой разбойники нападали на караван. Хотя чащей это можно было назвать весьма условно, так просто густой лесочек, в котором вудманы не заблудились бы даже будучи вдупелину пьяными.
— Пойдем следом? — Вопросил Медведь, который в деле выслеживания по следу разбирался как Муиба в сортах свинины, на что Бродин недовольно встопорщив бороду, слегка превосходительно бросил.
— На кой вы мне там все-то сдались? Сам с ребятками пройдусь, если что – сыновей за вами пришлю. Ты, по лесу, не в обиду будь сказано, как медведь через валежник продираешься. Глухой услышит.
— Добро. — Не стал спорить справедливщик, которому вовсе не улыбалось шариться по ночному лесу, который он, как истинный городской житель, не любил и в тайне побаивался.
 
Спустя некоторое, очень продолжительное, время…
В течении которого все занимались своими делами.
 
За справедливцами, пришел старший сын Бродина, который провел их через ночной лес вслед за отцом. Идти пришлось долго, километров 10-15. Следопыты встретили отряд и коротко объяснили что нашли и даже показали где именно, осторожно раздвинув густые кусты орешника и малины.   
Там, на поляне возле четырех костров, спали несколько десятков головорезов. Примечательно что среди них, ни сколько не скрываясь отиралось десяток солдат Лоссона в гербовых одеждах. Большая часть воинов и разбойников спала, бодрствовали лишь несколько часовых, да пара головорезов и солдат, которые сидели перед костром и вели друг с другом дружеский разговор, по очереди прикладываясь к фляге.
Таки, подозрение справедливщиков, что разбойники это не простые, подтвердилось. Какой лесовик будет вот так спокойно сидеть и жрать сивуху с солдатом, призванном его гонять и истреблять?

Остальные справедливщики использовали полученное время для отдыха и подготовки к бою. Муиба старался держаться от них в стороне и не приставать с расспросами. Он откровенно побаивался их и не знал чего от них ожидать. В его понятии они все еще стояли на ступеньку чуть выше простых разбойников, только за счет того, что они идейные.

Напротив, Изольда, не внушала ему такого опасения, как ее товарищи, а даже вызывала интерес. Нет, как женщина она его не интересовала – ас Сабах любил чернооких див, с волосами как смола, широкими бедрами и пышной грудью, ну или хотя бы с изяществом пустынной антилопы. Изольда же была худа как тростник и бледна как вестник с Того Света, а короткие рыжеватые волосы, портила неестественная лысина тонзуры на макушке. Кроме того рыжий цвет волос напоминал Мубе о пустынных собаках, всегда готовых растерзать одинокого путешественника. Монахиня, более всего интриговала Муибу своим поведением. Атраванец не был привычен к женщинам – священницам и не предполагал, что таковые могут водиться у исариан. Изольда же по своему поведению и внешнему виду наводила его на мысль о священнослужительнице. Он не очень хорошо владел тавантинским языком, но понимал, что ни речь этой девицы, то обязательно о вере и благочестии, а ее беспрестанное поминание при каждом случае имени Единого и Первого Пророка (которого исариане ошибочно считали Богом), было достойно святого улле. Это с одной стороны обескураживало и возмущало его, с другой сильно интриговало, как интригует и тянет к себе все запретное. Ему хотелось одновременно и возмутиться, и поговорить с ней, убедив отказаться гневить Всевышнего и вести себя как полагается женщине, а не мужу
Сейчас она  бродила между перевернутыми возами со стеклянными остановившимися глазами, беззвучно шевеля губами и стискивая руками деревянный крест, висевший у нее на шее. Почему-то Муиба посчитал, что она читает молитвы и это его не обрадовало. У неверных все неправильное и неверное, даже молитвы и вдруг после прочтения такой по душам правоверных, ангел Хауримшах рассердится и выставит их из Рая?! Когда Изольда отошла от остальных справедливцев, Муиба воспользовался случаем и пошел следом за монахиней.  
- Нэ надо… - Тихо сказал он Изольде, когда та стояла, обняв руками лошадь. – Нэ молысъ за ныхъ, да?
Потом, подумав, решил объясниться, торопливо добавив:
- Аны нэ ысарыанэ… Всэвыщный выганыт ых ыз Рая за нэ правылные малытвы.

 

Для Изольды было привычным делом отстраняться от мира, уходить в себя, столь часто, сколь и глубоко, что порой она совсем не замечала того, что происходит вокруг нее.
Не удивительно, что она не услышала, как он подошел. Плохая речь резала слух, но была вполне понятна. Монахиня вздрогнула и немного испуганно повернулась к иноземцу.
На Муибу взглянули большие темные глаза – чистые и бесхитростные. Пальцы монахини нерешительно сжались вокруг нагрудного креста, а девушка немо приоткрыла рот, не решаясь ответить. Безымянная лошадка, наверное больше знакомая с правилами этикета, намекнула своей хозяйке, что игнорировать обращение не вежливо, мотнула головой, фыркнула и толкнула Изольду мордой в плечо, так, что монахиня пошатнулась и неуклюже отшагнула в бок, громыхнув латами.
- Прости -, запальчиво вырвалось из уст богослужительницы, - Прости, что оскорбила твою веру, но я..- девушка нерешительно замялась, опуская глаза вниз – Я точно знаю, что милость Отца Всевышнего, она дана всем, кто ходит под небом. Ему, Единому, не важен цвет кожи и речь, на которой мы говорим. Разве он не примет своих детей, лишь потому, что они заблудились среди ложных суждений? – Изольда прервала свою речь, понимая, что вступила на тонкий лед, проломив который, выпустит наружу темную и обжигающую холодом пучину межрелигиозной розни и вражды.
- Прости -, еще раз торопливо выпалила она и, так и не подняв глаз, схватила удила и вместе с лошадью двинулась в сторону Бродина, только что вышедшего из леса. Изольда сбежала от Муибы, оставив его с размышлениями среди его убитых товарищей. Когда они пробирались через ночной лес, она старалась держаться впереди процессии, подальше от иноземца, чтобы избежать возможных конфликтов и диспутов. Спорить и выяснять кто прав, а кто нет, монахиня считала неугодным. Подобные разговоры будят в душе страсти, разъедающие чистые мысли и наводят на грех.

>>>>>поляна средь леса

 

В понятии Муибы ложные суждения были тем самым Злом, которому не могло быть никаких оправданий, как полуправде, которая, как известно – худший вид Лжи. Даже язычник, для бохмича был не так безбожен, как еретик-исарианин. Он ведь не ведает об Аллуите, а исарианин знает, но искажает правду о нем.
Ересь исариан, не отрицая наличие Единого Создателя Аллуита, убеждала своих сторонников, что он един и неделим, а может существовать в разных ипостасях, независимых друг от друга. Они даже Великого Первого Пророка Исайю, чья святость не подлежала сомнению, считала одной из ипостасей (или воплощений) Аллуита и потому оказывали ему божественные почести. Видя все это Аллуит наверняка обижался, не смотря на самые теплые отношения со своим Первым Пророком. Кому приятно, когда твои личные заслуги приписывают твоему слуге? Вот и Аллуит наверняка гневается и если не отправляет неверных исариан пачками в Бездну, то уж наверняка спрашивает с них в посмертии по всей строгости и оставляет прозябать души в Периферии.
Так думал об это сам Муиба. Может быть мыслил он спутано и непонятно, но от все таки не улле, посвятивший богословию всю жизнь.
- Может и прымет, - не стал оспаривать он, слова монашки о отеческом отношении Аллуита к своим творениям, - но харашо выпорэтъ!
А о том, как может выпороть свои творения Отец-Аллуит, Муибе даже было страшно думать. Довелось ему отведывать люлей от отца, за разбитый горшок и отведать плетей от палача, за прилюдное оскорбление каади (разговаривая с торговцем на базарной площади, Муиба назвал шахского судью «хромым ишаком», не ведая, что тот как раз стоит за его спиной). Так вот батя за горшок отмордовал его так, что ишаку каади и рядом с этим не стоять. То есть и Аллуит, как отец более старший, всыплет так, что прятаться к шайтану побежишь.
Хотел он это объяснить монахине, но не успел – девушка пробормотав еще одно «Прости», взяла лошадку за повод и перебазировалась поближе к Медведю, а при нем, храбрый атраванец лезть к Изольде с душеспасительными речами не рисковал. А еще, некоторое время погодя, появился следопыт Бродин, который собрал их всех и повел за собой в чащу.

Сначала они шли по какой-то звериной тропе и низко нависающие еловые ветви все время норовили снять с ас Сабаха тюрбан. Потом лес сгустился на столько плотно, что им пришлось спешиться и оставить коней под охраной одного из справедливцев, так как дальше их вести в чащу было опасно – лошади могли переломать ноги. Да и люди тоже могли – Муиба споткнулся о корягу и растянулся на сухой листве во весь рост, шипя сквозь зубы отборными атраванскими ругательствами.  
- Под ноги смотри. – Буркнул, поднимая его один из справедливцев. На возмущение ас Сабаха дорогой он так же недовольно объяснил ему, что Бродин ведет их самой короткой дорогой.
Наконец они пришли.
Осторожно раздвинув густые кусты, с набухающими почками, Бродин показал им широкий лысый пригорок, на котором, вокруг нескольких горящих костров сидели и лежали люди. Некоторые были в хороших доспехах и при оружии, которое никак не могло быть у простых разбойников. Например, составленных в пирамидки кавалерийских пик – Муибе сложно было представить ситуацию чтобы грабитель пошел в прямую копейную сшибку с воином, аки тавантинский рыцарь или шахский «белый страж».
– Узнаешь, кого? – Вопрос главного явно адресовался ему, как единственному свидетелю.
Муиба присмотрелся, напрягая свое острое зрение пустынного жителя. Рож знакомых видно не было, но на некоторых людях, которых хорошо подсвечивал костер, он разглядел соломенные повязки. Точь-в-точь как на убитом им в овраге разбойнике.
– У ных саломэнные повазъкы. – Поделился он своим наблюдением.
– Они! – Переглянувшись, решили справедливцы.
Аккуратно вернув стебли кустов на место, воины, отползли от края зарослей подальше и собравшись кучкой, принялись держать военный совет, решая что делать. Справедливцев, вместе с Бродином и его сыновьями, а так же с монахиней и приблудившимся к ним ас Сабахом было восемь человек, в то время как разбойников на глаз было десятка три. В случае открытой драки получалось более чем по трое на брата…  
– Будем бить? – Спросил тот, которого все здесь называли Медведем, смотря почему-то на монахиню. Видимо в их небольшом отряде она была главной ударной силой.
Та стояла серьезная и вдумчивая, с угрюмой молчаливостью слушая товарищей, нервно сжимая рукою крест на груди.

— Не можно стоять в стороне! — Пафосно объявила главная ударная сила отряда, с тихим скрежетом извлекая из ножен полуторник. А в следующую секунду она раздвинула кусты и бросилась на поляну, собираясь всех там немедленно покарать. Попыталась…
— Стой! — Бродин успел схватить ее за плечо и втянуть обратно в кусты так что часовые ничего не заметили. — У них же луки! Дойти не успеешь как истыкают стрелами как ежика! Тут с умом надо…
Остальные согласно закивали, подтверждая правильность слов следопыта. Изольда с ошалелым видом сначала едва не врезала ему локтем в подбородок, но вовремя одернула себя, взяв в руки. Всеобщее порицание справедливщиков она не поняла, так как искренне хотела сделать как лучше и теперь стояла растерянно хлопая глазами.
— Если нападем сразу нас просто сомнут числом. — Терпеливо объяснил ей Медведь. — надо как-то уполовинить их количество... эх.. было б у нас побольше стрелков мы бы просто засыпали их стрелами..
— Я могу попробоват пробратса… — неожиданно подал голос скромно молчавший атраванец, сразу же оказавшись в эпицентре всеобщего внимания. Кто-то смотрел с порицанием, кто-то с недоверием, а кто-то с неподдельным интересом, будто не ожидал такого подвига от копченного недобитка. — Там у нэскалкых кастров всэ спат. Эслы я подбэус к ным то смогу отправыт нэсколкых к Аллуыту… кх… к шайтану. Нэ заслужилы оны к Аллуыту…
— Тебя заметят. — Заметил Медведь. — Мы не сможем тихо убрать охрану…
— Ы нэ надо! — Замотал головой Муиба, — аны смотрат в тэмноту чэрэзъ агонъ. Анны муммака нэ замэтат.
— Все равно это рискованно…
После этого мнения разделились. Одна часть справедливщиков шепотом одобряла предложение ас’Сабаха пойти и всех перерезать, другая возражала против такого, настаивая на том, что убивать спящих не по справедливости, третья предлагала просто взять «языка» и утащить его в лагерь.
— Я могла бы выйти и попытаться отвлечь их проповедью. — Голос Изольды тихий, но прозвучавший как пушечный выстрел заставил всех замолчать. — Я выйду к ним без доспехов и обращусь к ним со словом Божьим. Быть может грешники одумаются и раскаются…
Кто-то засмеялся, но Медведь всех быстро заткнул, показав кулак.
— А что… может что-то и выгорит…

 

Когда кругом мрак, а перед тобой пляшет теплый уютный костерок, очень трудно не поддаться желанию и не придвинуться к нему поближе, смотря на завораживающие оранжевые языки. А где ночью бывает самый густой мрак? Конечно же, возле света! А если хотя бы краем глаза взглянуть в само пламя, то потом будешь смотреть в темноту как слепой котенок, ничего не видя. К тому же, стан был освещен не равномерно, с одного края костры горели ярко, а с другого они почти прогорели. На этом Муиба с истинным восточным коварством и строил свой расчет, предлагая свою кандидатуру. Сторожа могут и не заметить, что возле одного из прогоревших костров, вдруг станет больше спящих, а если и заметят, то могут не придать значения, а ас Сабах тем временем, вырежет всех до кого дотянется. Может быть, кому-то такой поступок покажется не совсем честным или достойным, но его действенности это не отменяло.
Резать спящих показалось вероломным очень многим. Примерно треть справедливцев настаивало на том, что убивать спящих им претит. Странно, но обычно простые крестьяне и парни от сохи не испытывают никаких моральных терзаний, перерезая глотку спящему воителю. Не потому, что они такие плохие, просто они твердо знают, что воин их заведомо сильнее и шансов победить открыто у них нет. Не отличались подобной щепетильностью и простые разбойники, по тем же, уже названным выше, причинам. Во всяком случае, Муиба не встречал ни одного «ястреба пустыни» который бы погнушался напасть на сонного врага.
Вторая часть справедливщиков наоборот одобряла предложение ас Сабаха пойти и всех убить. И лишь самая малочисленная третья группа, предлагала взять пленного и тихонечко удрать пока остальные его не хватились. За это предложение стоял шепелявый справедливец с зубами через один, но так как он был в явном меньшинстве, то от его мнения отмахнулись.
Не дожидаясь окончания спора, Муиба тихо отошел в сторонку и принялся разоблачаться, готовясь к предстоящей работе. Скинув броню и верхнюю рубаху, он разделся до пояса, оставшись в одних черных видавших виды портках. Из оружия ас Сабах оставил при себе кривой кинжал. Саблю, после некоторых раздумий, решил не брать – она будет мешать скрытно переползать от одной лежанки к другой. Бродин его приготовления осмотрел и одобрил, особо отметив подходящий цвет кожи Муибы. Правда, весьма своеобразно.
- Это хорошо, что ты такой «копченый», в темноте не так заметен, хотя лучше бы ты был вообще черным как головешка. Но и так сойдет.
Потом, наклонившись, зачерпнул пригоршнею мокрого чернозема и щедро растер его по физиономии атраванца. Муиба хотел было возмутиться, но Бродин его опередил, сбив с ног и дополнительно вываляв в палой прошлогодней листве. Сперва, атраванец едва не двинул его в бороду, за такую помощь, но потом, вспомнив, что Бродин спас его от африта-сущего, решил отложить месть до той поры пока не вернет ему долг.  
- Вот теперь совсем хорошо! – Цокая языком заключил он, удовлетворенно разглядывая свою работу.

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Лес. 

 

- Они не заметят его не только потому, что он теряется в ночи из-за цвета своей кожи – вновь включилась в разговор Изольда своим робким голоском. Как многие успели заметить, ее доспехи тусклой кучкой поблескивали у дуба неподалеку, от света костров, пробивающихся через заросли, а сама монахиня была обряжена в свою монашескую рясу до пят. Просторную и простую без каких либо изысков. – Они не будут смотреть в темноту, борясь каждый со своим грехом и страхом, который они видят во мраке. Они будут глядеть на меня. Я хочу попытаться воззвать к их душам, если в душах этих осталась хоть капелька надежды.
Странным талантом обладала ван Батильд. Со стороны, кажущаяся дураковатой и недоразвитой в общепринятом моральном плане, со своим тонким и нерешительным сопрано, она на удивление ясно и твердо могла формулировать речь, которая не смотря на вышеуказанные факторы, звучала убедительно и вдохновляющее.
Девушка сжала бледные губы, глядя на Медведя, Ронада, а потом на Муибу, но тут же одернула от последнего взгляд, потому как по ее мерилам парень был почти нагим, не смотря на портки и маскировку из грязи и листвы.  Пальцы рук непроизвольно сомкнулись на деревянном кресте, извечно висящем на шее монахини, а темнота скрыла румянец вспыхнувший на ее щеках.
- Всевышний с нами – тихо добавила она. В мыслях Изольды свежи еще были трупы на дороге, мертвые караванщики и черные птицы. Смерть все еще ощущалась приторным привкусом во рту и ей не хотелось вновь отмывать ее со своего меча, но так уж велел случай.
Глубоко вздохнув и прикрыв глаза Изольда произнесла короткую молитву одними губами, затем выдохнула, распахнула глаза и пошла на поляну. Она не хотела показывать своего страха перед справедливщиками, ведь они, неустрашимо борются за свои идеалы против зла, стал быть и ей не пристало трусить.
 
В лагере было мирно и светло, от костров, даже уютно. Несколько мужчин беседовали меж собой у костра, у другого костра кто-то тихонько попердывал и посвистывал, видя сладкий сон. Кто-то еще занимался чисткой меча, полируя блестящую сталь промасленной тряпкой.
Когда она появилась на краю поляны, ее не сразу заметили, а когда обратили внимание, то на лицах отразилось истинное удивление.
- Ты че пацан тут забыл? – как и множество других, один из сидящих у костра принял монашку за парня из-за ее стрижки. Изольда заметила, как его рука коснулась рукояти меча и поспешила ответить.
- Да хранит Вас Единый, уважаемые мужи – начала она дрогнувшим голосом – Свет Ваших огней привел меня сюда, я заплутала в ночном лесу.
- Баба – шепнул сосед вопросившего и сально осклабился.
- И впрямь - ответил первый, спустив свой взгляд с лица монахини чуть ниже, туда, где из под рясы выступала пара едва заметных холмиков. Изольде похоже этот взгляд пришелся не по себе и она снова схватилась за крест, прикрывая разбойнику обзор. Она сделала пару шагов вперед и снова заговорила, к этому моменту уже все не спящие обратили на ночную гостью внимание.
- Всевышний дал нам жизнь и место на земле, а найдется ли место у Вас, чтоб обогреется у костра.
- Отчего ж не найдется? – сказал еще один в желто-синей котте, который занимался опорожнением своего мочевого пузыря не отходя далеко от костра и в этот момент уже закончил. Он пару раз подпрыгнул стряхивая и развернулся от кустов в сторону монахини, завязывая лямки на штанах.
- На моей шишке к примеру – заржал он вызвав всеобщее веселье своих товарищей. Лицо монахини осталось непробиваемым.
- Влюбленность в свой разум – вот роковая страсть, опустошающая душу человеческую – декларировала девушка в ответ.
- Не видишь, Эльс, какая ученая девица, твои грубые высказывания режут ей слух – заговорил первый ухмыляясь, Изольда заметила, что руку с меча он убрал.
- Могу не резать слух, могу врезаться своим болтом меж ее упругих полупопий и как следует прочистить хе-хе – изобразив незамысловатые движения бедрами туда-сюда, Эльс еще пуще заржал. - Скажи монашечка, о чем ты думаешь, когда молишься на ночь? – он не спеша двинулся ей на встречу. Кто-то из сидящих у костра посмеивался, кто-то еще звучно рыгнул и передал флягу соседу.
- Я молюсь о том, чтоб моя душа не расслаблялась грехами, как Ваша. Я чувствую, как смердят ее многонедужные струпы. Я могу помочь их исцелить и показать путь истинный.
- Слушай, Брэн, а девка то не промах. Помоги мне, о-о-о, помоги прямо сейчас и моим друзьям тоже. У меня аж чресла горят, как жаждут твоей помощи. Иди ко мне монашечка, покажи путь истинный, что у тебя меж ножек пролёг – Эльс гримасничая двинулся в сторону Изольды. – Всегда мечтал заглянуть под юбку к монашке, просвятиться таксказть.- Он обхватил Изольду медвежьим объятьем и приподнял над землей так, словно бы обнял милку с дальней дороги, которую не видел год, а то и боле. На всеобщее удивление Изольда обняла его в ответ. Хрупкими ладошками за голову. Сивушное дыхание ударило монахине в нос и обветренные губы Эльса уже было впились в нее, но неожиданно лицо лоссонского солдата дернулось в сторону совместно с звонким хрустом и Эльс больше не произнес не звука, а медленно сполз на колени уткнувшись лицом монахине в живот. Только теперь Изольда отняла руки от его головы и подняла голову.
Сидящие у костра подали непонимающие возгласы.
- Что за херня? – вырвалось у Брэна
- Что случилось я не разглядел? – спросил второй, отрывая фляжку ото рта и удивленно уставился на стоящего на коленях пред монахиней Эльса без каких либо признаков жизни
- Это ведьма из сгоревшего монастыря! – сказал еще один, хватающийся за оружие. – Упыриха! Демон!
Изольда глядела на сидящих у костра невидящим взором, пугающим и жутким. Замедленным движением она запустила руку за голову, ныряя кистью за пазуху под капюшон и вытянула из заспинных ножен, одетых под рясу свой полуторный меч, острие которого замерло, глядя на разбойников. Эльс медленно сполз еще ниже, пока не шлепнулся лицом наземь. Монахиня неспеша его перешагнула и замерла.
Еще секунду царила тишина, а потом понеслась неразбериха и сумятица. Изольда ястребом влетела в кучную компанию у костра и понеслись вопли, крики, лязг, искры костра полетели во все стороны. Из-за дыма и мешанины справедливщикам из кустов было не разглядеть толком, что происходит. От шума некоторые начали просыпаться, не понимая что происходит. Розблески стали сверкали то там, то сям. С нечеловеческим воем из кучи малы на коленях выполз один из разбойников держась за фонтанирующую кровью культю. Это был знак. Самый подходящий момент для того, чтоб вся группа справедливщиков вступила наконец в игру. Главное, чтобы Муиба с умом провел то недолгое время, которое выкроила монахиня, и сейчас проснувшихся оказалось как можно меньше.

 

Прибалдевший от такой подлости Муиба, провел по перемазанному грязью лицу рукой, стряхивая с него прилипшие веточки и сухие листочки. В таков виде на человека он действительно походил мало – скорее на лешего решившего примерить шаровары.  
– Вэрнус – ызвалаю так жэ тэба, сын ыфрыта! – Недобро пообещал он зубоскалящему Бродину, доставая из ножен длинный трофейный кинжал, взятый им на убитом разбойнике. – Я пащёлъ!
Зажав клинок зубами, ас Сабах раздвинул кусты и осторожно выбираясь из зарослей. Распластавшись по земле, он пополз не отклячивая зад и не задирая голову, как сделал бы любой из справедливцев. Муиба полз как змея, извиваясь всем телом, как делают опытные пластуны-пустынники. Таких в ночи на ровном месте не заметишь. Атраванец конечно не был опытным следопытом пустыни, но и противники ему на этот раз попались не зоркие кочевники. Сонные, ослепшие от костров, да еще и пьяные – приподнимая голову над травой, чтобы оглядеться, ас Сабах видел как они прикладываются к флягам и пили из них с таким удовольствием, с каким здешние варвары могли пить только вино.  Но даже так, подкрасться к лагерю противника, так, чтобы ничем не зашуршать, не захрустеть, не заползти в коварно спрятавшуюся за высокой травой лужу, или не вспугнуть сонного суслика, случайно раздавив его нору - было совсем не просто.  
Крайние костры в лагере уже почти прогорели и замерзшие головорезы, не просыпаясь, начали сползаться в тесные кучки и кутаться в теплые плащи, которые использовали вместо одеял. Большинство часовых отиралось на другом конце лагеря, стараясь держаться поближе к бодрствующим товарищам, переговариваясь с ними о чем-то своем. Это хорошо! Но вот двое других караульных, с арбалетами за спинами и в форменных полосатых накидках, прохаживались совсем не далеко от старающегося сделаться как можно более плоским Муибы. К счастью посматривали они на тёмную стену деревьев, а не на траву у подножия холма, видимо считая, что главная опасность исходит от них. В общем-то резонно. Группа врагов не смогла бы подползти так же тихо и незаметно, как это сделал Муиба. К тому же, будь справедливцев побольше, то и ас Сабаху бы ползти не пришлось.
Атраванец уже был метрах в десяти от вершины пригорка, когда один из караульных стрелков, решил вдруг пройтись по периметру стоянки. Муиба не знал, что подвигло воина на такой поступок. Услышал чего или просто решил пройтись поразмять ноги. Мысленно поминая шайтана и шакалиху которые произвели на свет такого бдительного часового, ас Сабах вжался в землю, постаравшись как можно тщательнее укрыться в небольшой ложбинке на склоне. Лезть дальше было нельзя, необходимо было переждать, но проклятый тавантинец стоял будто приклеенный и уходить не думал. Муиба уже успел проклясть свой собственный план, по которому он не сидит в безопасных кустах, а торчит на виду почти у всей банды. Не так уж на виду конечно… Видели бы – давно убили, но Муиба чувствовал себя как голый на площади в базарный день. Потому услышав громкий возглас одного из караульных: «Ты, что тут, пацан, забыл?» – Муиба едва не воспарил над своим укрытием. Хвала Аллуиту – он вовремя сдержался, сообразив, что кричали на другом конце становища. Солдат с арбалетом тут же отвлекся на крик, отойдя от края склона, придвинулся поближе к своим товарищам. Воспользовавшись открывшейся возможностью ас Сабах быстро перемахнул на вершину и подкатившись под бок храпящей подле ближнего костерка групп, временно затаился.  
«О, Аллуит! – Мысленно воззвал к Всевышнему атраванец. – Что она делает?!»
Из своего укрытия ему было плохо видно, но он был готов поклясться на Книге-Книг, что Изольда в одиночку вышла к лагерю лже-справедливцев, без оружия и доспехов, одетая лишь в одну холщовую рясу! Какое мужество надо для этого иметь?! Или какое безрассудство?! Голос Изольды, звонкий как колокольчик периодически пробивался сквозь сальный гомон десятка мужских глоток, но порол он, на взгляд Муибы, кукую-то философскую чепуху. Или же, в силу своего скверного тавантинского, он не понимал всей глубины смысла, декларируемых монахиней слов.
– …Влюбленность в свой разум – вот роковая страсть, опустошающая душу человеческую!
Однако, мешкать ему нельзя. Риск обнаружения рос с каждой секундой проведенной в стане врагов. Изольда отвлекла собой чужое внимание, подарив ему возможность сделать свою работу. В то же время, слишком торопиться, тоже не следовало, чтобы не зашуметь.
Заставив себя отвлечься от Изольды, Муиба выплюнул зажатый в зубах стилет, и зажав его обратным хватом, занялся первой жертвой. Разбойник спал лёжа на правом боку, завернувшись в теплый шерстяной плащ по самую макушку. Бросив вороватый взгляд на сгрудившихся вокруг Изольды врагов, ас Сабах осторожно приподнялся над телом и бросился вперёд, одной рукой зажимая спящему рот, а второй вонзая стилет ему в подмышку. Спящий дернулся, всхрапнул и замолчал навеки. Не теряя времени, Муиба расправился тем же способом со вторым и занялся третьим разбойником.  
– Я молюсь о том, чтоб моя душа не расслаблялась грехами, как Ваша. – Вдохновенно вещала монахиня как по писанному. – Я чувствую, как смердят ее многонедужные струпы! Я могу помочь их исцелить и показать путь Истинный!
Третий, одетый в цвета здешнего мирзы спал на спине, положив под голову могучий кулак. Меч его, в опасной близости лежал рядом с правой рукой и его Муиба на всякий случай предусмотрительно отодвинул подальше. Обхватив скользкую рукоять кинжала покрепче, атраванец навалился на спящего гвардейца, зажимая левой рукой ему рот, а правой всаживая острое трехгранное лезвие прямо в сердце.
Справившись со спящими возле одного костра, Муиба резво загребая руками, переполз ко второму. Шорох отлично маскировался храпом еще спящих наемников и проповедями Изольды. Она же все еще и отвлекала на себя внимание часовых. У второго кострища спало четверо человек. Первый лежал на правом боку спиной ко убийце, накрывшись попоной и подложив под голову седло. Муиба проделал с ним схожую схему как и с первым жмуриком. Отработанно зажал ему рот и всадил лезвие в спину, под левую лопатку. Наемник дернулся, захрипел, пробуя вырваться. Муиба надавил сильнее, поворачивая в ране кинжал. Кончено. Вражина обмяк. Итого четверо наемников уже никогда не проснуться! Воодушевленный успехом Муиба уже было собирался заняться пятым, как везение неожиданно кончилось вместе с криком:
– Это ведьма из сгоревшего монастыря! Упыриха! Демон!
От такого вопля, пятый распахнул во всю ширь глаза, тут же хватаясь за оружие, подскакивая с места и сталкиваясь лбом с Муибой. Искры из глаз атраванца так и сыпанули. Наверняка бы подожгли прошлогоднюю траву, не будь она такой сырой и устроили бы неплохой пожар.
– Ах-с… щайтан! – Взвыл ас Сабах, прижмуривая от боли один глаз и наотмашь полоснув по горлу разбуженного и не до конца еще пришедшего в себя после сна наемника кинжалом. Лагерь стремительно просыпался, так, что таиться Муибе уже смысла не было. Он вскочил на ноги, сжимая в руке оружие только что убитого им тавантинца – это оказался небольшой топорик с шипом на вершине и загнутым крюком на другой стороне топорища. Там, где минуту назад читала проповеди монахиня вертелась куча-мала. Звенела сталь, сверкали клинки, кричали раненные и умирающие, какой-то наемник выкатился из схватки, сжимая брызгающую кровью культю вместо руки. Арбалетчик, тот самый который мешал атраванцу заползти в лагерь раньше, стоял повернувшись к Муибе спиной, метрах в десяти от него и торопливо вкладывал в ложе своей взведенной машинки короткую стальную стрелу. Вскинув арбалет к плечу, он прицелился в яростно крутящуюся под градом ударов монахиню. Недолго думая, Муиба метнул свой топор в спину стрелку, попав тому между лопаток. Враг упал как подкошенный свалившись в костер, взметнув в ночной воздух целую тучу искр. А потом, кто-то вцепился Муибе в ноги и мир у него перед глазами завертелся, переворачиваясь вверх тормашками. Он оказался на земле, а звездное небо закрыла красная от злости чужая физиономия с щедрой россыпью оспин на щеках. Мармарида схватили за горло, занося над ним мизерикорд, но Муиба успел его перехватить левой рукой (правой он вцепился в стискивающую его горло клешню наемника).
Противники забарахтались возле погасшего кострища, решая чья сила возьмет.

 

Со стороны, если конечно кому-то было дело до наблюдений, борьба у костра казалась чем-то вроде народного танца-хоровода «каравай-каравай», когда толпа людей держась за руки то сужались в тесную кучку, то расходились широким кольцом идя по кругу. Правда движения у этого «каравая» были менее ритмичные и более интенсивные, а в центре каравая худощавая монахиня, которая крутилась волчком и сверкала сталью направо налево. Солдаты, привыкшие к общепринятым понятиям в фехтовании были обескуражены поведением их противницы. Действия Изольды не поддавались логике и не выказывали собой ни конкретной техники, ни стоек. Она просто безумно секлась даже не следя за мечами противников. Казалось, ей совершенно наплевать на оборону, но всякий раз, когда ее хотел достать чей то клинок или топор, она мистическим образом уклонялась, ускользала от удара и била в ответ.
Нормальный человек в окружении, каким бы профи он не был, был бы сосредоточен, внимателен, либо нервничал. Наверняка он пытался бы обдурить обманными финтами своих неприятелей, выбить из ритма, сбить с толку. Но к Изольде это не относилось. Словно загнанная волчица она хаотично металась меж окруживших ее и пыталась укусить своим мечом любого, кто оказывался слишком близко. Глаза у нее были жуткие — казалось они из мутного стекла, как у старой потрепанной куклы, но именно этот взгляд, лишенный живого блеска, заставлял крепкий дух трескаться от сомнений и страха. Мужики, пытаясь завалить Изольду количество ухали, орали, пыхтели, она же была безсловесна и не издавала никаких других звуков, кроме звона стали своего меча о сталь.
Схватив меч обоими руками она взмахнула им снизу вверх, рывком пропахав кострище широкой стороной меча, тем самым обдав двоих солдат россыпью горящих углей и не на долго выиграла себе время, выведя их из строя. Тот, который минутами раньше выполз из драки с кровоточащей культей, уже валялся навзничь и пялился остекленевшими глазами в ночную синь. Один добряк из справедливщиков, пробегая мимо, утихомирил беднягу с его воплями, зарядив с разбегу дубиной по виску. Изольда же, подпалив немного своих дружков на манер движений марионетки рывком обернулась к другим и голой рукой остановила летящий на нее сверху топор. То ли сила удара была недостаточной, то ли руки Изольды были гораздо мощнее чем казались, то ли это божественная сила, влившаяся в ее длань — не ясно — но топор не сломал ей руку, а замер, удерживаемый тонкими пальцами монашки. Костяшки жутко побелели и пальцы впились в сталь топора, словно иглы. Вторая рука взмахнула наотмаш снизу вверх и владелец топора охнув испустил свой дух удивленно опустив глаза вниз, туда, где из стремительно раскрывшегося продольного разреза принялись лениво выползать его внутренности. Изольда рванула рукой, выдирая топор из рук умирающего и, так и держа его за острие с размаху размозжила обухом висок еще одному, тому, который постоянно отрыгивал после того, как приложиться к фляге. Отбросив чужое орудия монахиня стряхнула кровь с ладони, упавшую на землю тяжелыми градинами и вперив безумный невидящий взгляд в оставшуюся двойку малость оторопевших ребят, бросилась на них, замахав мечом так, что свистело в ушах.
- Упырица — открещиваясь, пятился один, пока второй со звоном отбивал неустанные удары монахини мечом. - Волк в овечьей шкуре! Дьявол! - пятясь, он споткнулся о труп Эльса, упал, вскрикнул и не сразу собрав ноги в руки, сперва карабкаясь по земле, как пришибленный камнем пес, но потом все же вскочивший, ринулся в лес, подальше от лагеря. Не далеко. Стрела настигла его и парень замертво свалился меж стволов.
Изольда напирала на солдата, в глазах которого было все меньше мужества и все больше сомнений. Рука подвела его и дрогнула, когда они сошлись в сцепке и, с неизвестно откуда взявшейся звериной силой в таком тщедушном тельце, Изольда сильнее налегла на свой клинок и лезвие достало шею солдата, почти нежно обожгло холодом стали, оставив после себя алую полоску из которой быстро побежали тоненькие струйки. Солдат безвольно пал на землю, а Изольда не успела обернуться. Кто-то сильно хватанул ее по голове да так, что Изольда в миг выпала из забвения. Она выпустила меч, сильно зажмурилась и схватилась за голову обеими руками. Ей казалось, что она оказалась на самом верху колокольни прямо внутри звонящего колокола. Оглушенная, она не успела опомниться, как ей уже заломали руки за спину и приподняли над землей.
- Держи ее крепче, Брэн, она одержимая! - перед Изольдой вырос один из «разбойников», в то время как второй, по все видимости тот самый Брэн, удерживал ее, не позволяя вырваться.
- Заткнись, трусливый олух! Это обычная девка и только.
- Давай хватай ее за ноги, потащим в кусты. В суматохе лесовики не сразу заметят пропажу своей святоши.
Пытавшийся схватить Изольду за ноги, получил в подбородок пяткой. Монахиня отчаянно брыкалась и не хотела, чтоб ее куда то волокли.
- Проклятая сука! - солдат выплюнул зуб с кровью и со всей дури ударил монахиню в живот, выбивая из нее остатки боевого ража. Вися удерживаемая Брэном, Изольда обмякла, беспомощно хватая ртом воздух, словно рыба на суше. В глазах потемнело, а к горлу подкатила тошнота. Под шум общей суматохи возникшей в лесу драчки, двое солдат с безжизненной на вид Изольдой, скрылись в зарослях, откуда спустя мгновение, раздался пронзительный девичий крик.

 

Наемник пересилил, подмяв его под себя, взгромоздился сверху, наваливаясь и постепенно продавливая сопротивление Муибы. Острый наконечник ножа в его руке смотрел в зрачок атраванца, приближаясь с неотвратимостью сборщика налогов. Муиба захрипел, понимая, что на этот раз с врагом ему не сладить никак – тот значительно сильнее его. Оставалось лишь воззвать к Аллуиту и приготовиться с неизбежной встречи с ним, как вдруг все кончилось. Враг ухнул, хватка на горле ослабла, давая ас Сабаху вздохнуть воздух. Обмякшее тело завалилось в сторону, заливая лицо Муибы густой тягучей кровью пополам с мозгами.
Вскакивать сразу же на ноги мармарид не стал. Сначала нашарил на земле рядом брошенное оружие и перевернувшись на живот, как следует огляделся по сторонам. Бой  кипел вокруг него. Между кострами хаотично метались неясные тени, которые сталкивались, спотыкались и падали, оглашая ночной лес лязгом металла, а так же криками боли и ярости. Заметил Бродина, схватившегося со вторым арбалетчиков в рукопашную и монахиню. Изольда, будто ангел Смерти Хауримшах, размахивала клинком, кружась в окружающем ее ареоле из огненных искр и кровавых брызг. Зрелище было зловещим и величественным одновременно, что Муиба невольно даже залюбовался, уставившись на нее как завороженный. Потом подле Муибы с размаху рухнул человек с торчащей в груди обломанной стрелой, нарушивший его оцепенение. Судя по соломенной повязке на предплечье – из переодетых солдат. В свете костра мелькнула полосатая котта проскакивающая над лежащим Муибой. Атраванец не растерялся, среагировав с быстротой кобры, подсек человеку ногу, валяя его рядом с собой, после чего всадил ему в бок короткий меч. Извлекать его не стал – вытащил из ножен убитого короткий скошенный малхус который хоть как-то напоминал привычное Муибе оружие.
Схватиться ему, правда, так ни с кем и не удалось. Бой затихал сам собой. Неожиданная атака и внезапное открытие что часть их товарищей умерло во сне, подействовали на врагов подавляюще. Большая часть их была либо переколота Муибой и Бродиным, либо изрублена монашкой-берсерком. Оставшиеся либо затравленно отбивались, либо тикали, разбегаясь во все стороны. Нескольких из них остановили стрелы лесных стрелков, но кто-то, возможно, смог прорваться и уйти в лес.
Медведь сражался с каким-то солдатом, прижав его спиной к лесине. Тот отчаянно отбивался от него двумя мечами, но уже сам понимал, что победить здоровенного справедливца не сможет. У двух справедливцев, неподалеку, дела шли гораздо хуже. На них наседало сразу три солдата, медленно но верно тесня их с холма. Этим помощь бы не помешала. Но пока Муиба прикидывал как по ловчее броситься в схватку, где-то в лесу раздался истошный девичий крик. Только теперь ас Сабах сообразил, что не видит на холме монахиню. Раздумывал атраванец не долго. Просто сжал малхус покрепче, выхватил левой рукой из-за пояса кривой кинжал и очертя голову бросился с холма в чащу.

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Лес. 

 

-Заткни ей пасть, Фил, пока остальные не сбежались! - пыхтя прошипел Брэн.
Они на полусогнутых с дрыгающейся Изольдой на руках сбежали со склона и залегли в мшистую ложбинку, которая отлично гасила акустику. До сюда приглушенно доносились звуки угасающей в лагере борьбы.
Тот солдат, которому монахиня выбила зуб, навалился на нее с головы, прижав ее руки своими коленями к земле и запустив свою шершавую пятерню монахине за ворот, принялся шарить по груди, второю рукой он с силой зажал Изольде рот. Брэн в свою очередь хрипя угрожал, навалившись на девушку с другой стороны. Больших трудов ему стоило развести ей колени врозь, а как только удалось, он тут же бухнулся на Изольду всем своим весом.
- Сейчас вытрахаю из тебя всю спесь, сука. Посмотрим на лесовиков, когда тебя казнят в Бризингере и насадят твою башку на пику. Начнут разбегаться, как крысы, видя что вас — падаль, вырезают. Составишь компанию Дровосеку, дрянь.
Брэна буквально трясло от ярости и ненависти. Ему застило глаза желание обесчестить духовный символ справедливщиков, тем самым, давая им понять, что вертел он на одном месте все это восстание и что погасить его не сложнее, чем надуть бабе живот. Он заворотил монахине рясу и попытался взять ее. Изольда заверещала, как резанная, сквозь зажатый рукой рот и вытаращила полные ужаса глаза. Фил нависающий сверху мерзостно лыбился, продолжая грубо тискать ее за грудь своей шершавой рукой. Кровь из десны от выбитого зуба капнула с его губы ей на щеку. Изольда зажмурилась и не прекращая драть глотку, не смотря на закрытый рот, принялась неистово молиться про себя всеми молитвами, которые только знала, пока Брэн тщетно пытался проткнуть ее там чем-то противным.
- У этой суки там сухо и туго! - недовольно посетовал Брэн и смачно сплюнув на ладонь собирался облегчить себе работу, как вдруг на Фила что-то налетело и смело напрочь. Фил и Муиба, едва различимый в ночи, покатились кубарем. А Изольда раскрыла глаза и стиснув зубы, со всей силы зарядила Брэну в висок камнем, который лихорадочно нащупала поблизости, как только ее руки обрели свободу. Одним ударом она не ограничилась. Безумно крича она снова и снова вбивала несчастный камень Брэну в висок пока наконец ее обезумевшие крики не превратились в глухие рыдания. Изольда неуклюже выбралась из под обмякшего солдата и перевернувшись на живот отползла в сторону. Уткнувшись в свои ладони монахиня беззвучно содрогнулась плечами.

 

На похитителей натолкнулся чисто случайно – пробежал бы мимо и не заметил. Видимо сам Аллуит направил его ноги именно сюда и именно через эту корягу, за которой вдруг вырос один из головорезов. Столкновение было для них обоюдно неожиданным. Разбойник заругался, улетая на землю путаясь в собственных спущенных штанах. Муиба кувырком полетел следом за ним, выронив малхус и едва не напоровшись на свой же кинжал. Оказался на ногах атраванец первым, красивым пинком отправляя насильника обратно на землю и наваливаясь на него своей невеликой тяжестью с кинжалом в руке.
Повторилась та же ситуация как в случае с солдатом отмеченным оспой лицом, только наоборот. Теперь уже Муиба был сверху, душил и давил, а тавантинец пытался спихнуть его с себя, и оторвать руку от своего горла. Из кустов высунулась чья-то бородатая физиономия, оценила обстановку, хмыкнула и выдралась на поляну полностью, явив взорам шепелявого Ронада. Встав над борющимся с врагом Муибой он слегка примерился и с силой вонзил в грудь наемнику свой клинок, едва не порезав им плечо ас Сабаха.
– Цел, копченый? Везучий ты… – Почти дружелюбно откомментировал он, вынимая меч и присаживаясь рядом на корточки, обтирая зазубренный клинок об одёжку убитого. – Трофеи как, пополам? Чур, моя половина больше – ты бы без меня не сдюжил!
Муиба глянул на него так, будто увидел впервые. Он смутно понимал, что Ронад сейчас ему говорит, иначе непременно бы возмутился, так как прекрасно справлялся с разбойником своими силами. Трофеи же его сейчас интересовали меньше всего. Оставив вопрос справедливца без ответа, Муиба уперся руками в колени, поднимая себя на ноги и спотыкаясь от волнения, поспешил к Изольде. Монахиня, обливаясь истерическими слезами, раз за разом опускала увесистый камень на голову второго наемника, уверенно превращая ее в кровавое месиво из крови, костей и мозгов. Сама прекращать такое увлекательное занятие монахиня, судя по всему не собиралась.
– Хватыт. – Сказал Муиба, перехватывая руку монашки. Про себя с удивлением отметил на сколько она сильна. Хотя чего удивляться – раз девица машет полуторным мечом, значит имеет мышцы. – Ызолда, он савсэм дохлий ужэ. Астав!
Кое-как отобрав у заливающейся слезами монахини каменюку, он попытался осторожно поднять ее, прижимая к себе (чтоб не вырвалась и не надавала за компанию и ему), уверенно бормоча под нос что-то вроде: «жэнам нэ мэсто на вайнэ!».
Про себя разглядывал трупы обоих варваров и дивился их глупости и невоздержанности. Кто ж так пленниц насилует?! Они ж так никогда не изнасилуются! Тут, если схватил бабу, то тикать с нею надо подальше, а не тащить в ближайшие кусты, где ее могут отбить, а тебя застукать в неудобной позе со спущенными штанами. Желательно вообще делать это конным, сразу перекинув пленницу через седло и мчаться прочь, нахлестывая коня что есть силы. Ничего глупые тавантинцы сделать как следует не умеют. Удивительно, только как при такой никчемности они дважды воевали со «Святой страной» и однажды даже чуть не взяли Белуджистан!  
Появились остальные справедливцы. Если Муибе не изменяла его память – сыновья Бродина. В руках топорики, за спинами опустошенные колчаны. Пришли вовремя – Ронад еще не все трупы успел обобрать. Меж ними тут же завязалась вялая перебранка, которую прекратил бородатый Бродин выскочивший из кустов как шайтан из табакерки и махом надававший сыновьям подзатыльников. Потом он увидел плачущую монашку, охнул и проворно подхватил ее под руку, пристроившись с другой стороны. Вдвоем они повели ее на вершину холма, где менее получаса назад стоял лагерь разбойников.

 

За недолгую, но насыщенную событиями, жизнь Изольды с ней случалось многое: ее прогоняли оттуда, где она появлялась; били палками, нагайками и много чем еще; она голодала, мерзла, мытарилась одна, словно перст по миру, но все это она принимала как испытания Единого. Ведь тот, на чью долю он выдает больше мук и терзаний, тот им искренне любим, тот не безразличен Господу, желающему в горнилах бед и ненастий выковать несломимую душу. Но сейчас Изольда была в растерянности, она не понимала зачем Всевышний пожелал опустить ее в грязь и опорочить. Неужто таковой была его воля, чтоб лишить ее чистоты и заполнить зловонным смрадом той гнусности, которую учинить с ней возжелали солдаты. Отвратительное ощущение несмываемого порока ползало по коже могильными червями, и как мертвец не способный сбросить с себя разъедающих его членистоногих существ, прекратив распад, так и Изольда не могла отделаться от этого отвратительного чувства.

Муиба и Бродин поспешили на помощь, держа монахиню под белы рученьки. Пока они вели ее, могло создаться ощущение, что ведут они изрядно подпившего намедни дружка, который так и норовит выползти из поддерживающих его рук и брякнуться наземь, потому как ноги у Изольды то и дело подкашивались и переставлялись с великим трудом. Руки она держала перед собой, ладонями вверх, словно просила подаяние. На левой ладони зияла ужасающей глубины рана оставленная топором и пальцы на руке нервно подрагивали, в прочем, заметить это было сложно, потому как монахиню целиком всю била мелкая дрожь. Трусило словно при лихорадке. Губы тоже мелко тряслись, приоткрывшись в немом вопросе к Нему. А глаза ничего не видели перед собой, только смаргивали горячие слезы, которые катились по щекам, оставляя после себя чистые бороздки смывая кровь и пыль.

Справедливцы разбирали трофеи: оружие, броню и лошадей. Некоторые, особо хозяйственные потрошили сумки и снимали пояса с убитых, проверяя не завалялось ли там монетки. Так же трофеями стала собранная в лагере награбленная на купцах добыча. Муиба нашел там амфоры с атраванским вином, которые вез их караван и атраванские же дихремы с ликом Саффир-шаха. Дихремы заграбастал Медведь, объявив, что отдаст их Лавейни и тот купит на них оружие. Вино по его приказу было разбито и вылито, как продукт наименее ценный и транспортировке неудобный.
Ронад, пришедший на холм следом за Муибой и Бродиным, немедленно получил по морде от Медведя. За что не уточнялось, но разбойник вроде бы понял и возникать не пытался. Только угрюмо поглядывал на маренца, выплевывая выбитые зубы и вытирая разбитую губу.
Убитых наемников (как в цветах Лоссона, так и переодетых) насчитали аж двадцать пять человек (без учета тех двух, сбежавших с Изольдой). Если судить по количеству лошадей, то уйти удалость двоим. Третьего – обоерукого воина, отбивавшегося от Медведя, сумели обезоружить, оглушить и повязать. Теперь он успел прийти в себя и как куль лежал под березкой, стреляя по сторонам испуганными глазами. О своей судьбе он знал и она его откровенно не радовала.   
Не обошлось без потерь и у справедливщиков. В бою погибло двое лесовиков и был легко ранен арбалетной стрелой старший сын Бродина. В целом довольно не плохой результат. При других раскладах три десятка солдат втоптали бы десяток справедливщиков в землю и даже не заметили бы. Не будь Медведь напрочь лишенным чувства гордыни – он бы непременно возгордился!
 

Закончив все дела и положив своих убитых на носилки, справедливщики тронулись в путь к лесному лагерю. Муибе было предложено пойти вместе с ними

Тавантинская Империя. Ундервуд. 

Лес. Лагерь Справедливщиков