Трудности перевода

Бывшие пленники поганых чернокнижников теперь на свободе. Гномы проводили их до границ Хортии, а затем все девятеро смогли присоединиться к торговому каравану, следующему к главному порту Титла.

"Антилопа" - торговый корабль, который должен увезти бывших пленников прочь с Западного Материка - снимется с якоря нескоро, и пока их спутники заняты делом, товарищи по несчастью предоставлены сами себе. Всех остальных такое существование не слишком угнетает - товарищи заняты обустройством стоянки на окраине города - но Шарль д'Оливьер, давший священный обет, идет искать эльфов. Он должен вернуть в родные края в том числе анарида Аранора из дома Волка, хотя и совершенно не знает, с чего начать свои поиски.

Судьбе еще предстоит свети его с беловласой анаридой, сбежавшей из родных краев, а пока что Маара, волею судьбы избавленная от проблем с жильем, проводит свои дни в обдумывании собственного будущего, в промежутках между делом прогуливаясь в излюбленном ею полузаброшенном парке на окраине города, где ее разум находит свое отдохновение в стихах и песнях, слегка наивных и подростковых, но, неизменно, мелодичных, насколько может быть мелодичным пение юной эльфийки. А капелла.

Это все сон.
Сияющее марево белесого совершенства окутывало землю, деревья и крыши домов, словно покрывало ледяной королевы. Стоит только тучам развеяться, а солнцу - выглянуть из-за них ленивым, бледным глазом, как то, что кажется белым, внезапно начинает искриться новогодними огнями.
Как, все же, много цветов у белого - невпопад подумала анарида, разглядывая снежинки на своей перчатке. Пальцы болезненно покалывали даже в мягком плену густого меха, будто мороз сумел продраться сквозь стежки и теперь злорадно щипал нежную кожу.
Стайка птиц пронеслась над ветками, стремительно пересекая туманно голубую лазурь небес. Тучи уже отступали, уносясь на юг, но хлопья снега все еще падали на землю, кружась в замысловатом, сложном танце бытия.
Картина эта пробуждала в душе эльфийки давно застоявшуюся грусть.
Фиалковый взор застыл, всматриваясь в пустую бездну небес так, будто где-то там, в ее глубине, можно было найти ответы на все вопросы.
Если бы я могла все изменить, я бы стала ветром.
И в самом деле, почему все считают хищников достойнейшими из всего, что может стать символом разумного существа? Почему все эти волки, медведи и львы заполоняют баннеры рыцарей, гордо скалясь со стягов в каждом, даже самом укромном уголке? Куда лучше быть чем-то свободным, невидимым и сильным, таким, что невозможно запереть в клетке, поймать или заставить что-то сделать.

Она не пропела - пропела эти слова, точно тепло-грустную колыбель, ничуть не сомневаясь в том, что доносит эту песнь ветру. Из всех слушателей, которых можно было себе пожелать, он был самым благодарным. И у него всегда было время.
А снег? Что снег...
Наступит весна и он растает, как тают все, и люди и эльфы. Растворяясь вдалеке, они исчезают из твоей жизни...
Как исчез он.
Ты можешь целую вечность искать тех, кто на тебя похож, пытаться обрести что-то, с чем сможешь согласиться, принять. Но, в конечном итоге, лучше всего просто осознать, что умирать придется в одиночестве. Конечно, в этом есть смысл, ведь пока ты не откроешь глаза, родившись, с тобой рядом тоже ничего нет. Только мутное марево звуков и цветовых пятен.
Как снег, на который упал луч солнца.
Скамейка была холодной, но ей совершенно не хотелось вставать - быть может потому, что холод перестал быть бешеным псом и теперь лишь лениво покусывал, поддразнивая застоявшееся сознание. Да и воздух в это время года был особенным, поэтому возвращаться в пыльный, душный особняк Мааре сейчас совсем не хотелось.

—В этом плаще ты действительно похож на пса режима, - под ногами скрипел тонкий слой снега.
—Не понимать, - не понял шутки гнолл. Он искренне любил зиму во всех ее проявлениях. Плотная шерсть и хорошая кинокефальская привычка к жизни под открытым небом позволяли бывалому воину искренне радоваться холодным месяцам так, как им радуется самая обычная охотничья собака.
—Это, как бы тебе объяснить... Слышал про Бризенгирскую Резню? - рыцарь тоже любил зиму, но выменянный дублет защищал от холода явно хуже.
—Это где целые села согнали с насиженных мест?
—Согнали и пожгли.
—А при чем тут псы, и кто такой режим?
—Ну... Бьем народ за бутерброд. Не слышал такого?
Алкин пожал плечами.
—От хороший бутерброд я бы не отказался.
Воины добрались до парка. Пока другие занимались обычной лагерной рутиной, Шарль д'Оливьер и Алкин по прозвищу Пёс гуляли по городским окрестностям. Совмещали приятное с полезным - знакомились с совершенно чуждым и краем на другом континенте. Удивительно, но именно они - тавантинец с многомесячной рыжей бородой и кинокефал с длинной алебардой - вызывали у местных меньше всего удивления. Даже в родной Империи народ бы смутился, а титланцы, разнузданные в своих нравах, считали товарищей кем-то вроде городской стражи или чем-то другим - несуразным, но безопасным.
—Парк! Парк-парк-парк! - оживился пёс, —Давай зайдем!
—Он пустой. Кого ты там зимой хочешь найти?
—Тем лучше!
—Чем лучше?
—Не будь занудным! Ты часто бываешь в парках?
На такой аргумент возразить решительно нечего. В империи изящные сады - удел бросающих пыль в глаза землевладельцев, обустраивающих там беседки и гостевые домики. Здесь же, в Республике, такая красота открыта для всех желающих, и глупо не последовать предложению гнолла. В конце концов, не то, чтобы товарищи слонялись с каким-то конкретным делом, и не то, чтобы им требовалось куда-то торопиться.
Может быть, Республика не так уж и плоха? - Шарль призадумался, пока его друг наворачивал круги, Даже меня в такое место допустил бы не каждый барон, а здесь - заходи кто пожелает. Парк с мощеными дорожками, рядами деревьев и даже скамеечками. Чья щедрая рука дает на это деньги, и ничего не просит взамен?
—Чу! - оторвал его от размышлений Алкин, —Слышишь?
И вправду услышал. Неподалеку пела женщина. Совсем тихо и на чуждом языке, но пела красиво.
—Где-то неподалеку.
Гнолл поманил когтистым пальцем и указал куда-то между ветвей. И вправду, на скамейке другой аллеи сидела, укутавшись в мех незнакомка. Слишком изящная, по местным меркам, незнакомка, - подумалось рыцарю. Не сказать, что он встретил в Турл-Титле множество незнакомок - просто такая мысль пришла ему на ум. Самого тавантинца изящным назвать было сложно. В дополнение к простой одежде, уместной для бедствующего наемника, а не для благородного человека из давних краев, он был обладателем густых и длинных волос. Крестьянин или пилигрим, но никак не рыцарь. Хорошо, что сам Шарль не подозревал, насколько дико он выглядит. За всё время странствий зеркал под руку ему как-то не попадалось.
—Мое почтение! - возвестил он, продравшись через деревья и куртуазным жестом как бы снимая шляпу (хотя никакой шляпы у него не было).
—Какие превратности судьбы занесли столь прекрасную леди в столь далекий край?
Сразу начал он издали, шагая навстречу незнакомке. За долгие странствия тавантинец соскусился по новым лицам, и возможности поговорить с кем-то, кроме товарищей по несчастью, он радовался также искренне, как гнолл - зимнему парку.

 

Заприметив гостей в зимнем раю своего одиночества, анарида слегка напряглась. В заброшенный парк на окраине вообще редко кто заходил, к тому же парочку, что топтала белоснежную равнину тропинки сейчас выглядела совсем не мирной. В лучшем случае - это были наемники, прогуливающиеся по Титлу в поисках приключений, что, как правило, было не самым веселым для тех, кто выступал в качестве декораций к этим самым приключениям.

Она от всей души надеялась, что странная парочка пройдет мимо, но судьбе в тот день было суждено распорядиться иначе.

Незнакомая речь сбивала с толку еще больше, заставляя эльфийку нервничать.

— Я не понимаю, - тихо сказала она, лелея надежду, что рыжебородый прохожий хотя бы отчасти понимает титланский. И покачала головой, словно в подтверждение своих слов.

Сжавшись на лавочке так, будто хотела казаться еще меньше.

Рыцарь погрустнел, когда понял, что их с прекрасной незнакомкой разделяет непреодолимый языковой барьер. Он уже успел представить, как они заведут беседу о чужих странах и местных обычаях, и, непременно, гость из Тавантина очарует ее, но... Какая беседа о дальних странах, если даже двух слов чужого языка не знаешь. Это, похоже, возымело удручающее действие: женщина не очень была рада встрече.

На эльфийку же, печаль, возникшая в глазах незнакомца произвела прямо противоположный эффект. Она почувствовала стыд, жгучий и неприятный, как клеймо, поставленное на обнаженной душе. И впрямь - имела ли она право судить кого-то по внешности? Два вооруженных, усталых - если судить по виду, существа, вполне могли быть обычными, заблудившимися в титланских лабиринтах улочек, прохожими.

— Простите, - слова сорвались с ее губ раньше, чем она осознала, что он все равно не поймет. И вздохнула, сокрушенно погрузившись в неловкость, повисшую в воздухе меж ними.

Рыцарь действительно ничего не понял. Отринув попытки хоть немного понять чужой язык, он внимательно смотрел, как женщина - даже не женщина, а девушка, скорее - от осторожного недоверия переходит в печаль. И вдруг невероятно умная мысль посетила рыжеволосую голову. Она же эльфийка, - подумал он, и с надеждой произнес единственное, что знал об эльфах.

— Эльвенор, - сказал он на тавантинский манер, молясь Богу, чтобы хоть география в языках совпадала, —Меллорафон?

Услышав знакомые слова, Маара оживилась и даже слегка улыбнулась, осторожно кивнув. Эта улыбка буквально окрылила воина. Даже посреди Восточного Материка он смог найти с прекрасной особой общий язык, но других слов этого языка он, к несчастью, не знал.

—Мне потребуется твоя гноллья помощь, - обратился он к Алкину. Как известно, жители лесов - большие полиглоты, и Пёс вроде как успел нахвататься эльфийского диалекта от Аранора. Вроде.

—Не спеши. - Алкин нахмурился и призвал всё свое переводческое искусство.

—Мы быть и ходить очень хорошо, да. - Начал он с важным видом на таком эльфийском диалекте, который только не очень грамотному гноллу и под силу. 

Анарида слушала внимательно, не перебивая и только в уголках ее глаз можно было разглядеть притаившихся чертенят веселья, рвавшегося наружу.

—Я, он, еще он эльф жить чернокнижники яма. - продолжил свою речь шерстистый парламентер. Похоже, он смог произвести на анариду то впечатление, которого и требовал момент. Не зря ведь она улыбается, хотя мгновение назад выглядела такой растерянной. Эльфийка закусила губу, сдерживаясь из последних сил. Ей казалось очень нетактичным смеяться над незнакомцами, но битва явно была неравной.

—Он эльф из Меллорафон, происходить из дома... Это самое. - как будет "Волк" на эльфийском, кинокефал не знал, хотя сам на волка был очень похож. —Он как я! - Алкин гордо ткнул себя в грудь, видимо, намекая на благородство и высокое происхождение Аранора из Меллорафона.

—Слушай, Алкин, а ты прямо так переводишь? - усомнился Шарль. Похоже, новая знакомая думала хоть и о чем-то хорошем, но не о священной миссии и божественном обете, о которых и шла речь.

—Слово в слово, - успокоил его переводчик.

Разговор друзей, в котором явно преобладали нотки сомнений, оказался последней каплей - и девушка рассмеялась, неловко прикрыв ладошкой рот и пряча взгляд на белоснежном покрывале снега под сапожками. Длилось это, впрочем, недолго, спустя минуту она смогла взять себя в руки, подняв голову. Улыбка, игравшая на ее лице была честной и открытой.

Звонкий смех собеседницы дал Оливьеру понять, что перевести удалось не совсем слово в слово. В ответ на осуждающий взгляд, гнолл простодушно пожал плечами, а рыцарь вновь решил полагаться на наблюдение: с беседой, похоже, удалось, но не совсем то.

Указав пальчиком в грудь Оливера, анарида склонила голову набок и прикрыла глаза, подложив под щеку ладошку, затем вновь посмотрела на него и перевела взгляд на скамейку, указав на нее. Последний взгляд, которым она наградила собеседника был серьезным, внимательным, намекающим на то, что это была вовсе не шутка.

А у них свободные нравы. Так сразу даже в Тавантине не бывает. Рыцарь силился разгадать жестовый ребус как-то иначе, но иначе не получалось.

Заметив его внутреннюю борьбу, читавшуюся на лице красноречивой мимикой, анарида слегка нахмурилась, пытаясь понять, что было не так в ее объяснении. Когда же до нее дошло, она залилась краской и вскочила на ноги, помотав головой. Рыцарь поднял руки и отступил на шаг, мол "не подумай ничего". Отступил и заметил, что эльфийка его на голову ниже.

- Нет, не так! - она указала на скамейку, затем на рыцаря, повторив жест с закрытыми глазами, - о боги, как же объяснить...

—Так не так. - сосредоточенно перевел гнолл, но и без его помощи рыцарь понял, что нет. Даже у эльфов так не принято, чего бы про них не рассказывали. 

- Магия, - выпалила анарида, смотря на гнолла в надежде, что это слово он поймет с первого раза, - Сон. Магия. Разговор.

Она старалась избегать сложных предложений, чтобы не сбивать его с толку.

Теперь перевести удалось действительно слово в слово, и рыцарь, чувствуя вину за неловкое недопонимание, не стал пререкаться. Повинуясь эльфийке, он лег на скамью и посмотрел на гнолла. Тот протянул дорожный плащ и, бросив полный подозрительности взгляд на анариду, снал чехол с навершия  алебарды.

—Блаженны миротворцы, - произнес он на эльфийском выученные от Пятого слова из Писания, —Ибо будут наречены сынами Божьими. Он демонстративно перевел взгляд на друга, желая передать смысл своей фразы. Мол, "не балуй: вред рыцарю - это вред не человеку, но сыну Исайи". Мрачная фраза, хотя стих, на самом деле, не об этом.

—Да ладно тебе, - заметил Шарль. Он от красивой эльфийки никакой подлости не ожидал и потому смело закрыл глаза и, как полагается благородному воину, почти сразу задремал.

Только в эту минуту до Маары дошло, что ситуация, в  которой они оказались, больше подходила сказочной книге, чем реальности. Было ли доверие рыцаря следствием ее невинного вида или того, что он не воспринимал всерьез угрозы, исходящие из реального мира, но факт оставался фактом - новый знакомец даже не сомневался для виду, ничтоже сумняшеся водрузив свою тушку на скамью, обменявшись с гноллом парой фраз.

Теперь, однако, настал ее черед сомневаться. Погружение в сон другого существа всегда подразумевало то, что беззащитной останется и она сама, сейчас же рядом не было Лоривэль, чтобы постраховать ее. То была тяжелая минута раздумий, которую со стороны можно было принять за приготовления мага.

- Ладно, - тихо сказала она сама по себе, приняв как данность то, что путь назад оказался бы довольно глупым и постыдным отступлением от собственного предложения, - с надеждой на лучшее...

Перчатка покинула руку анариды, еще теплую, не тронутую морозом. Коснувшись лба Оливера, она присела на край скамейки, стараясь оказаться не слишком близко. Совсем немного магических усилий - тихий, пустынный и заснеженный парк был благоприятным местом для того, чтобы погрузить в сон.

Рыцари - особенно простые безземельные всадники - редко испытывали проблемы со сном, и одинаково хорошо чувствовали себя, как правило, и под открытым небом, и под толщей Аппенидских гор. Как это обычно бывает, закрыв глаза, Шарль задумался о событиях и домыслах самых разных. Хороших, вроде родных земель Эстора, славных прошлых побед и мечтательной, но прекрасной картине спасения всего Тавантина от воинственных гномов... Или совсем плохих, вроде нигейских подземелий, отчаянных битв и долгой дороги на поверхность. Он то хмурился, то улыбался, пока яркие образы всё сильнее спутывались, и разум - по привычке или под действием заклинания - погружался в сон. 

Анарида наблюдала за тем, как он засыпает, позволяя нитям его сознания опутывать и ее, все больше погружающуюся в тенета чужого разума. Это никогда не было ни простым ни безопасным - напомнила она себе в последний миг перед тем, как водоворот его мыслей подхватил ее, увлекая за собой в мешанину спутанных образов из которых и суждено было выстроить новый песочный замок.

Ее магия, сложная и затейливая, придавала его образам силы, скрепляя их надежным фундаментом основы.

***

Весна вступила в свои права на эсторских землях. Цветы на зеленых холмах, птицы в небе, а латный доспех сияет в лучах солнца. Благородный рыцарь ехал по дороги неизвестно откуда и неизвестно куда, пока на его пути не встретилась высокая башня. Винтовая лестница и маленькие скользкие ступеньки - высокая башня всегда служит последней линией обороны - совсем не тревожили Оливьера. В другое время он, как диковинный пухлый мишка из восточных сказок, поднимался бы в сабатонах никак не меньше часа и ужасно бы устал. Сейчас же он очутился наверху почти в мгновения ока - удалой и совсем не уставший. Во сне Оливье видел себя тем, кем еще оставался в душе. Безземельным, но аристократом; бедным, но в полном вооружении; странствующим, но с всегда аккуратными рыжими волосами. С настоящей жизнью его связывала только трофейная эспада - в тех же потрепанных ножнах и с пошедшим пятнами воронением. Слишком уж неотделим рыцарь от своего оружия. Любой рыцарь - будь он с Запада или Востока. 

Прекрасные покои, в которых он оказался, хорошо отражали очень скромные представления воина о прекрасном. Из атрибутов роскоши там на стене не понятно зачем висел гобелен. В остальном комната отличалась поразительно скромной обстановкой. Причина, по которой Шарль нашел покои красивыми, это свет. Не смотря на обычные башенные окошки, светло было как днём. Даже металл поблескивал. Настоящим же украшением башни была самая настоящая принцесса. Тавантинских принцесс рыцарь видел очень уж нечасто, потому она носила не пурпур и горностаев, а светлое платье. Знаком благородства была диадема, венчавшая чело, и меч. Какая же принцесса без изящного полуторного меча?

Верный обычаю сказок, внук знатного и отважного д'Оливьера изящно поклонился, сняв широкополую шляпу с пером. На этот раз она у рыцаря была. 

обернувшись, Маара, а это была именно она, грациозно склонила голову набок и слегка кивнула, приветствуя его. Ее губы едва заметно шевелились, напевая грустный мотив, слова которого рождались из небытия, совершенно не связанными мыслями.

Всматриваясь в черты лица принцессы, Шарль силился вспомнить, где он ее видел. Сон, при всех своих прекрасных качествах, имеет и недостаток - спящий единственный не понимает, что он во сне. Для него всё вполне реально и закономерно, что бы только ни произошло. Даже пропавшая вникуда шляпа внимания не стоила.

—Шарль д'Оливьер к вашим услугам, миледи, - почтительно произнес он, — И я прошу вас: не откажите мне в скромной просьбе. Скажите, не пересекались ли наши судьбы прежде?
Она улыбнулась, мягко и печально, словно скрывала от него что-то, что скрывать ей вовсе не хотелось.

Сказав последние слова, анарида внезапно смолкла и взгляд ее изменился, словно мраморная, печальная кукла ожила, в одно мгновение превратившись в прелестную, но неизменно грустную девушку.
- Вы... уже видите меня? Слышите, что я говорю?
Ей было тяжело сохранить себя в мутном тумане вихря мыслей рыцаря, но разрозненные кусочки информации постепенно сливались в одну головоломку, которую еще предстояло собрать до конца. Сон его был особенным.
Другим.
Как будто вместо привычного омута гадких, вымаранных похотью обыденности мыслей разумных существ, ей удалось отыскать что-то совершенно отличное, исполненное грациозной созерцательности и красоты.
—Да, миледи, - ответствовал Шарль. Он действительно вспомнил ее не сразу. Невысокая эльфийка из парка в Турл-Титле. Как и полагается снам, это воспоминание разумелось как-то само собой: рыцарь не помнил, как попал в Титл и как выбрался, и почему он вдруг вообще понимает эльфийский язык.
- Вы понимаете меня потому, что я понимаю вас, - путано "объяснила" Маара, не столько угадав, сколько уловив обрывки его мыслей, - даже не старайтесь понять почему. Не сейчас...
Рыцарь, повинуясь законам этикета, кивнул. Сон все меньше напоминал о собственно сне и переходил в нечто реальное. Такое в грезах встречается нечасто. Они, как сказка, всегда подчинены странной, но не вызывающей раздумий и сомнений логике. Что ни приключись, это воспринимается как должное, а принцесса как должное не воспринималась. Блаженны миротворцы, ибо будут наречены сынами Божьими.
- Пожалуйста, не думайте так, - прошептала она, не приближаясь, - мне итак очень тяжело находиться в чужом сознании. Если вы станете воспринимать меня как нечто чужое, это может кончиться очень плохо.
Рыцарь не сразу отвлекся от священного стиха. Думая, как он переплетен с высокой башней, принцессой и покоями, Шарль сам не замечал, как комната темнеет, а тёсаный камень обращается в сплошную горную породу.
— Прошу меня простить! - сказал он, и всё вернулось назад. Башня как башня, и светло как днем. Глубоко скрытая под пластинами лат тревога исчезла, оставив только самое важное.
— Вы - принцесса из Эльвенора, и я должен просить вас о милости, - мысли упорно огибали предысторию встречи, как ручей огибает камни. — Повинуясь священному обету, я должен возвратить в родные края благородного Аранора из Меллорафона. Если не вы, то мне здесь, - на слове "здесь" всё полотно сна еле заметно вздрогнуло и вновь вернулось на круги своя. Они всё также были в землях Эстора - Аппенидских предгорьях Империи. — Мне здесь никто не сможет помочь в этом богоугодном деле.
На ее личике, и без того печальном, пролегли глубокие тени.
- Я бы хотела вам помочь, - медленно и тихо вымолвила анарида, - но мне нельзя возвращаться домой. Эльвенор - не то место, где я родилась, хоть и бывала там не раз. В любом случае, если я встречу своих родных, боюсь, моя собственная свобода останется в прошлом.
Она вздохнула, опустив очи горе, ощущая как все, проделанное ранее, оказалось бесполезным. Как и она сама.
Шарль, не способный к магии, тем не менее ощутил эту грусть как свою. Он ничего не знал об эльфах - о них вообще не особенно знали в Тавантинской Империи, и многие знать не очень хотели, но то, о чем говорила Маара, на Западном материке было делом обычным.
—Если вы в изгнании, то позвольте мне сопровождать вас и защищать от злых козней, кто бы ни был в них повинен!
Чувства эльфийки рыцарь истолковал иначе, в рамках сна. Истинной истории анариды он не знал - к счастью или к беде.
Маара снова посмотрела на него, на этот раз с теплой улыбкой, ощущая его порыв так, будто он рвался из ее собственной груди.
- Все как раз наоборот, - сказала она, наконец, - просто я не хочу быть разменной монетой в жизни моей семьи. Хочу жить для себя, а не для кого-то другого, жертвуя собой. Может это глупо и эгоистично, да, быть может, я слабое существо, не способное ни на что иное, но дело обстоит именно так, милорд.
Мысли ее путались. Собственные стремления дрожали, точно листья древа на ветру, подвергнувшись силе неистового благородства рыцаря. Было ошибкой разделять его сон на двоих.
Поздно.
Могла ли она ему помочь? Попытаться скрыть свою личность, но в таком случае, как полагаться на связи, которыми нельзя воспользоваться? Быть эльфом без имени?
- Может быть, я смогу найти тех, кто сможет вам подсобить... В Титле должны быть и другие эльфы.
Последние слова были данностью. Возможностью обойти проблему, которая уперлась в глухой тупик.
Башня пропала, пропали и холмы, и дороги и зеленые травы. Рыцари - какими бы аристократами они ни были - не так хорошо запоминают истории, как пейзажи. Заснеженный парк и скамейка незаметно воссоздались в их мельчайших деталях, а Шарль даже не обратил на это внимания. Сон всегда подчинен внутренней логике, какой бы безумной она не оказалась. Титл.
— Я уверен, - начал Шарль непростой ответ, — что ваша беда происходит не по малодушию, но по причине.
В сказках и легендах случаи, когда дочь покидает семью - из-за нежеланной помолвки или другой беды - совсем не редки. Он чувствовал, что любовь - есть самая ткань истории принцессы, а потому не смел и подумать о "долге перед семьей", обычном у аристократов. Любовь, как известно, превыше долга.
— Вы говорите о слабости, миледи, на Западе и на Востоке знают: любовь есть самое сильное чувство, и даже самый малый, имеющий большое сердце, величественнее многих сильных.

 

- Любовь... сердце, - нежно-фиалковый взгляд, которым она одарила его в ответ, таил в себе смешанные, плохо читаемые чувства,- не уверена, что знаю об этом. Но если не знаешь о любви ничего, это же не значит, что ее нет? Не значит, что нужно просто смириться с тем, что другие выберут за тебя, кем тебе быть и где.

Она покачала головой, вздохнув.

Тотчас же рядом появился Аранор. Эльф выше Маары, но ниже Шарля. Не в пример рыцарю, он был обряжен в самые неподходящие одежды. Аранора Шарль повстречал только в подземелье, и поэтому эльф запомнился именно таким - в закопченном кафтане и с ссадинами на светлом лице. 

— Меня готовили к службе послом Эльвенора в Атраване, - с поклоном сказал он, — Аранор из дома Волка к вашим услугам.

Кстати, почему? Шарль, который во сне, никак не мог вспомнить, где он встретил Аранора, и при каких обстоятельствах.

Слегка склонив голову, анарида поприветствовала фантазию Оливера именно так, как если бы эльф не был плодом его воображения в данный момент.

Задумавшись, эльфийка потупила очи. Она только сейчас поняла, что, в сущности, не может никого порекомендовать. Те редкие родичи, коих она встречала, проплывали мимо ее судьбы как опавшие листья по бурному течению реки жизни - во многом потому, что она сама их сторонилась, предпочитая держаться в тени.

- Не знаю, что вам и сказать. Я не особенно знакома со здешними эльфами, хоть и встречаю их иногда. Все же, мой выбор определяет намного большее, нежели смена места проживания, - она заколебалась, прежде, чем произнести следующие слова, - мы могли бы встретиться с вашим другом и обсудить, могу ли я помочь вам, не вовлекая себя в путешествие назад, в земли Эльвенора.

— Ты там живой? - во сне вдруг появился Алкин и потрепал рыцаря. 

 

***

Такое часто случается. Человек видит прекрасный сон, и вдруг понимает, что это всё выдумка. Понимает и просыпается.

Алкин посмотрел на рыцаря с заснежившейся бородой с явным облегчением.

Гнолл метнул недоверчивый взгляд в эльфийку. Та все еще приходила в себя, явно испытывая головную боль. По крайней мере, открыла она глаза далеко не сразу.

— Да ладно... - Пёс виновато опустил хвост и обратно надел на алебарду чехол. Ему стало стыдно, что он заподозрил эльфийку в злых кознях. Алкин хотел сказать в свое оправдание, что-то. Что долгая и тяжелая история их похода приучила к постоянной бдительности, и что их воинское товарищество требует самому погибать, но спасти друга. 

— Воины есть братья. Брат за брата. - емко выразил гнолл свою глубокую, полную доблести мысль.

Шарль подчинился, продолжая смотреть на анариду. 

Его голос был преисполнен тоски. Грустно улыбнувшись, эльфийка растерянно пожала плечиками,, не зная, как реагировать на его фразу. Она ждала, что станет делать рыцарь дальше, поскольку совершенно ясно помнила свои последние слова и так и не услышала на них ответа.

Рыцарь сказал это, скорее, по привычке. Он встал лицом к выходу из парка и в пригласительном жесте протянул руку. 

— Ходить hun? - расторопно перевел гнолл.

Растерянно моргнув, эльфийка встала и подошла ближе, нерешительно протянув ему руку. Она не знала обычаев людей и мало что понимала в происходящем, помимо того, что ее приглашают именно туда, куда она согласилась идти. Было ли это глупостью - еще предстояло узнать, в любом случае, узнай об этом Лоривэль, та уж точно пожурила бы подругу за такую беспечность.

Однако, в эту минуту Мааре было вовсе не до подозрений. Она верила в искренность Шарля, и даже не потому, что считала себя умной. Просто знала, что подделать свои мысли во сне - практически невозможно. Будь он таким умелым, едва ли он стал бы охотиться на одиноких эльфиек в заброшенных парках - их легко было бы захомутать и в менее экстремальных условиях.

К несчастью, Шарль тонкостей и правил эльфийского общества тоже не знал. В Тавантине подобный жест считался доверительным, но не более. Если, конечно, не делался, стоя на одном колене. Рыцарь тоже снял перчатку и куртуазно взял Маару за руку. 

У него была большая рука. Теплая, слегка заскорузлая, очевидно, в силу привычки и тренировок с оружием. Анарида вздрогнула, когда ее захлестнули воспоминания об родном доме. У отца были такие же руки, - вспомнила она, - когда он, еще не воспринимая ее, как инструмент, водил дочь за собой, потчуя ее былинами и рассказами о своей длинной, насыщенной событиями жизни. Тогда он казался ей скалой, незыблемой точкой опоры, от которой никогда не захочется отойти. Увы, рыцарь не мог прочесть эти мысли, но по лицу своей новой знакомой видел, что мысли эти - они о чем-то хорошем и добром. И сам искренне улыбнулся. Прежде он относился к эльфам - как и многие тавантинцы - с недоверием. Лишь своими глазами увидев, что эльфы сражались на арене как воины, он понял, что между двумя народами гораздо больше общего. Теперь, чувствуя трепет маленькой холодной ручки анариды, Шарль оставил свои предрассудки к эльфам совсем. Но только к светлым, наземным. 

— Пятый рассказывал мне об историях, которые начинаются также. - ехидно заметил гнолл.

— Ты что, Пёс? - Шарль поднял бровь, и Алкин отвел взгляд. 

Рыцарь неспеша повел свою спутницу к тому лагерю неподалеку, где и остановились товарищи по несчастью. Там должны были быть и мудрый Пятый, и Аранор из дома Волка. Алкин продолжал нарезать круги, принюхиваясь ко всему новому, и, к счастью, не смог заметить, что сердце рыцаря билось чаще, а сам он шел в невероятно благостном расположении духа - впервые за долгое-долгое время после судьбоносной встречи с засадой дроу. 

Все ютились у скромной покинутой хижины на отшибе, недалеко от парка. Так как места внутри дома едва хватало, воины нередко сидели в палаточном лагере во дворе.
— Стой, кто идет? - крикнула Тресдин.
— Мы. - отвечал Шарль. В отличие от офицера когорты, он не был сторонником подобных порядков.
— А кто это третий с вами?
— Не знаю. Надо сказать, она не представилась.
— Почему бы ей не сделать это сейчас?
— Потому что ни я, ни ты не говорим по-эльфийски, а она не знает тавантинского. Позови Аранора.
К счастью, Аранор оказался на месте. Все остальные ушли на рынок, и лагерь сторожили лишь эти двое. По будущему эльфийскому послу действительно не скажешь, что он принадлежал к хоть сколько-нибудь благородному роду. Даже сменяв трофейные доспехи, товарищи всё равно не могли себе позволить приличной одежды. Аранор, как и прочие, был одет в совершенно серое от стирки золой платье дроу.
— Кто с вами, месье?
— Благородная леди из Эльвенора.
Эльф оживился еще больше и изобразил какой-то незнакомый Шарлю поклон и реверанс. Должно быть, этого требует их традиция.
Анарида чуть склонила голову, опустив очи, явно изобразив обычный для своего народа ответ на реверанс Аранора.
— Миледи, - он церимониально приблизился к Мааре, и сколь небогатым выглядели одежды, столь изысканными и утонченными были его манеры, — я надеюсь, что мои друзья, благородные воины Запада, не испугали вас, ибо хотя они и имеют грозный вид, их сердца полны отваги и милосердия.
Он поклонился и представился.
— Аранор Темейер из дома Волка, к вашим услугам. Позвольте узнать, чем я могу помочь вам?
— Желаю вам здравствовать, милорд Аранор, - тихим, полным скрытого достоинства голосом, ответила эльфийка, - прошу меня простить, но я не могу упомянуть имени своего рода по причинам, которые так же не хотела бы раскрывать, если вы позволите. Меня зовут Маара и я здесь, чтобы оказать посильную помощь в вашем возвращении на родину.
Она слегка улыбнулась, уголком рта, поскольку глаза девушки, с легким отливом фиалок, хранили только теплую, бесконечно глубокую печаль, которую ей было слишком трудно скрывать. Пытливый взгляд, на мгновение потеряв фокус на собеседнике, быстро облетел лагерь, подмечая детали. Однако, сделать вывод анариде было слишком сложно, для нее существа, собравшиеся здесь, мало чем отличались от обычных наемников.
- Шарль... не поделился со мной подробностями вашей проблемы. Что же мешает вам отправиться в Эльвенор, милорд?
Эльф учтиво кивнул, отдавая должное инкогнито собеседницы, и лишь последние ее слова погрузили его в невежественно-долгую задумчивость. Он хмурился и смотрел то на Маару, то на Шарля, на Алкина, на Тресдин. О чем он думал? Едва ли кто-то мог сказать точно.
— Должен признаться, миледи, прежде мне мешал вернуться плен темных эльфов - творений Малахар, которых тавантинцы называют между собой погаными чернокнижниками за их разрушительное колдовство и злую волю.
Речь Аранора наполняло удивительное спокойствие. Эльф, которому даже менее ста лет, словно держал ответ перед самим Таэ. Не менее удивительным было спокойствие анариды, вдоволь начитавшейся и наслушавшейся речей о жестокости темных сородичей. Однако, в глубине души, она была далека от спокойствия.
— Тогда ни человек, ни перворожденный, ни Бог не могли бы мне помочь вернуться в Эльвенор. Вы знаете, миледи, мы сражались за свою жизнь на арене, как дикие звери сражаются на потеху жестокой публике, лишь для того, чтобы прожить еще пару дней без света Солнца и без надежды.
Его глаза тоже наполнились грустью, но совершенно другой. Его ум одолевала печаль и скорбь над темными и неучеными народами и над их бренным существованием. Будучи пленителями, жестокосердные чернокнижники сами не могли осознать своего собственного плена, пут своего коварства и своих пороков.
- Я понимаю... - прошептала эльфийка, опустив очи горе.
— Мы с моим другом, да примет Всевышний его душу, оказались единственными из анаридов, а вскоре я вовсе остался один. День и ночь – хотя под землей они сливаются воедино - я думал о том, как вернусь в Эльвенор, и о том, что это почти невозможно.
Аранор указал рукой на своих товарищей по несчастью, которые ничем не отличались от бандитов с большой дороги и продолжил.
— Они не позволят мне уйти, миледи. Однажды я пообещал сеньору д'Оливьеру, рыцарю Запада, многие драгоценности, которыми дом Волка одарил бы его за мое возвращение, и он запретил мне даже говорить о об этом. Он сказал, что благородные люди Тавантина – не наемники, а воины клятвы. И он дал обет возвратить всех в родные края, миледи. Но и я пред светом Таэ обещал, что буду сопровождать его в этой священной миссии. Я благодарю вас за помощь вашего доброго сердца, миледи, но не могу вернуться в Эльвенор, потому что без верности нет никакого благородства ни на Западе, ни на Востоке.