В начале было слово

Участники: Финнек, Флинн
Описание: лес в Ундервуде полон как опасностей, так и чудес, и обычные встречи могут привести к не самой обычной из бесед. Юный послушник и старый следопыт. Ищущий себя в жизни и тот, кто истово себя от неё скрывает. К чему же приведёт слово, сказанное в начале?

«… и был этот человек справедлив, непорочен и удалялся от зла, но вознамерился Сатаниэль искусить его, чтобы проклял он в духе имя Господне.»
Сандалии сырыми кожаными ремешками немилосердно натирали стопы, то и дело поскальзывавшиеся на размытом дождем суглинке небольшого тракта, ведущего от озера к монастырю. Чавкал копытами серый ослик, груженый убранными теперь до следующей весны донными снастями. Ветер, пришедший с моря холодно и мокро дышал в лицо.
«… и вот, приходит вестник к человеку и говорит: стада твои пожрал мор. И приходит другой вестник: сыновья и дочери твои пили и ели в доме первородного брата своего, когда налетел ветер и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли.»
Темнели у обочины голые дубравы. Коридоры стволов уводили по краснеющей листве любопытный взгляд в тишину затаившегося в преддверии зимы леса. Там – в глубине, тихо было чересчур. Тишина эта пугала и влекла в неизведанную тайну умирания лета.
«… тогда разодрал человек одежды свои, осыпал голову пеплом, пал на землю и поклонился: наг я вышел из чрева матери, наг и возвращусь; Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно.» 
- Чем же обременен твой ум, Финнек? – окликнул и вернул послушника снова в осенний полдень отец Уильям все это время, прихрамывая, бредший позади в некотором отдалении. Мальчик остановил вьючную скотинку и выждал время, чтобы учитель смог поравняться с ним.
- Та притча, что была на проповеди сегодня, отец…
- Да? И как ты ее находишь? Разве не чудесно смирение того человека? – монах положился рукой на подставленный для него послушником локоть. Давала о себе знать рана от тесла, неверно соскочившего вчера прямо в бедро. Двое продолжили путь.
- Не в его силах было предупредить такое, - спустя некоторое время отозвался Финнек. Его голос теперь уже как пару недель то и дело соскакивал с привычного детского тембра, отчего собственная речь казалась словно бы чужой и какой-то грубой. Он смутился, отчего-то полагая, что ответ не понравится учителю.
- Не в наших силах предупредить судьбу, Финн. Быть готовыми и смиренно принять все, что положит Единый – вот каков наш удел.
- Разве хотел бы Единый, чтобы мы страдали, отец?.. – голос снова соскочил и вновь Финнек пожалел о том что сказал. Мысли опережали глупый язык. Учитель ответил так, как и всегда отвечал, когда разговор с послушником, в последнее время становившийся все осмысленнее и сложнее, заходил о Божественной воле.
- Неисповедимы Его пути. Более же я тебе ничего не открою. И к тому же – ты уже довольно смышленый, чтобы самому подумать над этим в свободные минуты, - затем голос наставника стал педантичнее, -  но опирайся только на Священное Писание и его научные толкования и не в коем случае не слушай брата Виргилия. Он стар и начинает впадать в маразм. Да хранит его бренный разум Исайя.
Впереди уже вздымались стены аббатства и Финнек, обеспокоенный тем, что учитель стал передвигаться еще труднее с тех пор, как они с утра отправились к озеру, выдохнул с облегчением. Сладостно послышался запах горячего хлеба. Отец Уильям вдруг остановился и приложил руку к бедру.
- Держитесь пока за Полиглота, а я сниму с него ношу – и вы доедите верхом.
Почти не дожидаясь ответа, Финнек оживленно погрузил на плечи всю поклажу с ослика. Отец Уильям, видимо решив, что противиться не резон, покорно влез, не без помощи послушника, на спину послушной скотины. Так двое и добрались до ворот, где их встретил запах теплой еды и сухих смолянистых дров, а Полиглот получил наконец заслуженную порцию овса и теперь довольно прядал бархатными ушами в хлеву.
 
Освобожденный временно от обязательств певчего церковного клира, Финнек, с позволения учителя, проводил теперь все послеполуденное время в читальне монастырской библиотеки. Брат Виргилий, библиотекарь, полуслепой старец, о котором послушник полагал будто тот на ощупь знает каждую книгу, в этот раз протянул ему на костистых руках, покрытых старческими пятнами, нравоучительный бестиарий.
- Это ценная и старая книга, мальчик, будь с ней бережен, - просвистел старый монах сквозь щербины в желтых зубах и Финнек, заполучивший, наконец, то сокровище, о котором не раз слышал и которое не раз возжелал в мыслях, трепетно приоткрыл фолиант, поднимая в воздух частицы пыли. Чудесные миниатюры изображали не только знакомых ему зверей, но и гибких станом левкрот, ужасающих мантикор, величественных норсу… Каждая тварь описана была так, что иная обличала мерзостным поведением своим помыслы и деяния грешников, другая – чистотою нрава наставляла, подобно праведнику на путь угодный Единому. «Вот – рыба лосось. По нересту же стремиться вверх по течению рек и усталость ей чужда, ибо дороже себя самой полагает она своих будущих отпрысков. Велика здесь мудрость. Так же и праведник, будь духом силен и более себя возлюби путь правды Божией».
 
Отслужив вечерю, отец Уильям и Финнек, придерживающий хромающего наставника под локоть, медленно добирались до кельи в сгущающихся сумерках. Чрезмерный холод руки учителя послушник объяснял сквозняком в помещениях храма, но, помогая тому прилечь на лежанку, обеспокоился видом выступивших на его лбу вен и крупных капель пота, замерцавших в свете зажженной лучины. Едва голова наставника коснулась ложа, он тотчас прикрыл глаза и попросил слабо:
- Дай-ка мне тот наш шерстяной плед.
Укрыв пожилого монаха, Финнек осторожно и робко приложил ладонь к его лбу.
- Да у вас жар, учитель… - пораженный, послушник медленно опустился на колени перед ложем.
- Да, верно ты прав, - с этими словами, очевидно не сразу найдя в себе силы, монах привстал на локте и неспоро обнажил бедро у колена в том самом месте, куда еще вчера брат Северий, лекарь, положил ему перевязь. Пусть сама рана и была совсем небольшой, но, когда отец Уильям убрал часть перевязи, глазам открылась чернеющая плоть, отчего он сразу же издал обессиленный вздох.
- Господь Вседержитель…
Финнек, видевший такое лишь однажды – пару лет назад, когда в монастырь завезли истерзанного медведем бортника, однако тотчас сражен был страшной догадкой, но наверняка знал лишь одно - медлить было нельзя.
 
Северий-лекарь, еще не обремененный старостью монах, вышел из покоя для больных – перегороженного пологом от остальной части монастырской лечебницы и, тщательно омывая руки до локтя, ответил на нетерпеливый и обеспокоенный взгляд послушника, оставшегося сидеть на лавке у входа.
- Сепсис. Ты был очень прав, юный брат. И чем скорее мы получим противоядие – тем лучше для брата Уильяма. Покамест, все что было в моих силах я уже сделал.
- Получим противоядие?
- Да. Сейчас у меня в лаборатории недостает этой микстуры, необходимой для того, чтобы болезнь не охватила еще большую часть тела и остановилась бы порча крови.
Сердце Финнека ёкнуло и как в бреду он хотел было кинуться за полог к учителю, чтобы увидеть его, словно бы тот должен был куда-то тотчас исчезнуть после слов лекаря, но брат Северий, принявшийся собирать какой-то перегонный куб остановил его.
- Его – лучше не беспокой. Сейчас с ним ненадолго случилась апирексия. С утра я отправлюсь за необходимым ингредиентом, а пока подготовлю то, что есть. Тебе же следовало бы пойти спокойно в келью, да помолиться.
- Чего недостает для этой микстуры? – кинулся тогда Финнек прямо к столу Северия, на котором были разложены и другие стеклянные и глиняные приборы.
- Осторожнее! – попрекнул его лекарь и, сосредоточенно промывая теперь колбу, ответил через плечо, - гриба ниссельшельма. Встречается здесь редко, но нам повезло, что совсем рядом границы лавидийского леса и топь, которую он так любит.
- Как он выглядит?  - не унимался послушник.
- Его сложно спутать с другими. Это небольшой гриб, с серой ножкой и россыпью черных вкраплений, кои иногда собираются в подобие перекрестия на верхней плодовой части выпуклой вверх, - словно бы цитируя аптекарский справочник, ответил лекарь и затем только, оторвавшись от стеклянной колбы, бросил подозрительный взгляд на юного брата, - уж не собрался ли ты за ним в лес на ночь глядя?
И, ведомый крайним нервным возбуждением, убежденный в том, что все вокруг медлят за зря, Финнек, был грех, маловерно солгал. И солгал на чистом глазу:
- Нет.
- Вот и умница. Ступай и молись нашему Богу. Единый милостив.

Дороги было не разобрать. Выйдя из монастыря через обходную калитку и неся за спиной котомку со свечной лампой и парой запасных сальных свечей, Финнек не смел осветить себе путь, покуда не удалился достаточно от стен монастыря и не подобрался почти наощупь к рощице, которая, как он знал, скоро должна была привести его в лес. Пребывая в горячечном порыве, он едва ли помнил, как добрался до кельи и как раздобыл там все необходимое. И едва ли осознавал – что будет делать дальше. Единственное, что заботило его и в то же время внушало надежду, была мысль о том, что поутру Северий так или иначе выберется за грибом с этим несусветным названием, но он, Финнек, не будет просто сидеть сложа руки в молитве. И да простит его Единый за маловерие, но, быть может, все же выигранное время окажется исключительно ценным и именно в этом поступке его путь правды Божией.
Подгоняемый такими раздумьями, полными рвения и в то же время сомнений и бремени вины за непослушание старшему брату и заповедям, Финнек оступился, запутавшись в каком-то толстом плюще и, собирая головой торчащие на склоне оврага корни, полетел куда-то вниз. Последнее, что он помнил была выпавшая из лампы на мокрую листву и тут же потухшая свеча.

Полдень, Гнилая Ладья

Осень разгорелась внезапно. Холодным пожаром она прокатилась с запада на восток, до Лавидийских границ, и теперь даже дубовая роща подле Гнилой Ладьи уступила место сухой ржавчине изрезанной листвы. Затылок Флинна обдал поток воздуха, и охотник по привычке подставил свободное плечо своей крылатой спутнице. Мелкие когти Норшу крепко вцепились в ткань плаща, и птица довольно прищёлкнула клювом.
Его тяготил вьюк с выделанными шкурами, от которых всё ещё несло сладковатым запахом серостволой ивы. Нонче добыча была скромна, а желудок пуст, но это было меньшим, что сейчас тревожило охотника - чем больше он слышал шум человеческой речи, тем сильнее колотилось его сердце, гнало страх по тропам жил каждый раз новый, возрождённый - страх вновь услышать, как окликнут по имени. После этого - пропасть не меньше той, что отделяла жизнь с её прекращением, лето с порой твёрдой воды и сизого неба. Осень.
Если бы он только умел предугадывать не только дождь, снег и мор, но и слова, что будут сказаны после его имени...

День в Гнилой Ладье разгорелся быстро, и теперь селяне сновали из дома в дом, с низинных грядок на те, что повыше. Морковь, редька, терпкий запах перележавших в корзинах ранеток. Окрик старого пастыря, дабы никто не стоптал его давно собранную брюкву. Детские щебетания, тихое шипение Норшу, словно заподозрившей неладное. Ветер холодный, несущий лишь запах такой же холодной грязи. Флинн думал направиться сразу к дому старого мельника, но был остановлен на развилке меж тропами к мельнице и к пирсу невысоким полноватым незнакомцем в засаленном плаще, отороченным собачьим мехом.
- Вот жона у меня на сносях, крхм, - селянин почесал рыжеватую бороду, глядя сверху вниз на застывшую в паре шагов фигуру следопыта. Тот в свою очередь, опешел от такого вступления. Вот так, сразу?
- Я... не знаю, что на это сказать, - искренне признался Флинн, растерянно поправляя вьюк с выделанными шкурками зайцев и пары молодых ондатр, коих не успела затронуть лесная хворь. В голосе незнакомца сквозила печаль, но охотник и в этом был неуверен.
- Ордрик я, - добавил спустя секунду селянин, - а ты, видать, Флинн, Молчун который?
Следопыт чуть кивнул, не отреагировав на протянутую руку, чем, видимо, обидел Ордрика.
- Так нечаво и не надобно говорить, - махнул рукой тот и заговорил тише, - бродяга эдакий, Лоссон, дай Единый ему долгих лет жизти, нолох поднял.
- Что поднял? - Флинн отступил назад от приближающегося селянина.
- Нолох! Ну, подать. Вумные ходют тут порой, нолохом зовут. Эх, ничего ты, Флинн, за своими лесами и не ведаешь. Вот, подняли нолох, а жинка у меня уже пятым на сносях, снег скоро, ребятня мёрзнет... - незнакомец вздохнул и поднял взгляд, посмотрев прямо в глаза охотника, что был на голову его выше. - Старшая у меня в обносках ходит, а обноски-то моей сестры, да упокой Единый её душу...
Флинн поднял руку в перчатки, намереваясь остановить поток речи, но жест не помог.
- ...а жона так и вовсе в дырявых лаптях. Куда уж в них зимой-то, зимой бы меху...
Охотник устало вздохнул.
- По лесу мор бродит, всё зверьё перекосил.
- Так и у нас редиску всю крот пожрал...
Молчун почувствовал, как вцепившаяся когтями в левое плечо сипуха остро клюнула его в висок, вырвав из недолгих раздумий. Устав, он поставил перед собой вьюк со шкурами и пристально посмотрел на селянина.
- А давай я за шкуры попозже расплачуси, а, Флинн? - незнакомец положил ладонь на освободившееся плечо охотника, заставив того вздрогнуть и отшатнуться назад. Его бросило в холодный пот - то ли от наглости, то ли от прикосновения, которых следопыт совсем не любил.
- Да не дёргайся ты, хех! Найдёшь меня в Хорнкерсте, а он недалёко будет...
- Опять ты?
Селянин открыл рот, но тут же смолк, поджав губы и уставившись на фигуру позади охотника. Флинн обернулся. Да, слух его не подвёл - это был Волк. Тот самый Волк, что несколько дней назад чуть не пустил в него стрелу, когда его, Флиннова нога имела неловкость пересечь границу графских владений, к нонешней весне расширившихся на пару сотен медвежьих шагов. Молчун помнил тот опасный блеск наконечника перед носом и помнил ругань вслед, но обиды на лесника не держал.
Волк был высок, выше вечно сгорбленного Флинна, что сейчас было особенно заметно - когда он, бледный, заросший иссиня чёрной бородой, сделал шаг прочь с дороги, но ближе к поболее, чем сам лесник, побледневшему Ордрику.
Правда, сейчас Молчуна больше интересовало изменившееся выражение лица селянина.
- Чего тебе, паскуда? Не видишь, с людьми торгуюсь! - Прошипел селянин, став более похожим на застигнутой врасплох куницей.
- Видал я, как торгуешься. Кто потом в Марене все эти шкуры перепродаст? Жуль, мать его, Лоссон?
- Что?
- Не верь ему, Флинн
- Кшесь с дороги, окоянный! - раздался скрипучий голос прямо за спиной Молчуна, и тот споро отшатнулся в сторону, протянув за собой и вьюк со шкурами. Мимо, шипя ругательства, прошла седоглавая повитуха Бланка с парой пустых плетёнок. Вслед за ней шла голова пониже и поярче - дочка здешнего мельника... чьё имя Флинн успешно забыл. А вот девчушку перепалка явно заинтересовала.
- А чось вы тут разорались? - По-хозяйски уперев руки в бока, Моран с прищуром осмотрела всех трёх участников спора.
- У меня жена! На сносях! Дети! - Селянин умоляюще посмотрел на Молчуна. Охотник нахмурился и опустил взгляд, тут же посмотрев на Волка.
- А что, если он правду молвит?
Волк смачно харкнул в землю, пригвоздив плевком недобитого холодом кузнечика.
- А коль правду говорит - пусть и кажет своё семейство в Хорнкерсте, а не байки баит! - Но, заметив девчонку, хмыкнул, - свистоплюй один нарисовалси...
- Молчун? Это он свистоплюй? - Юная мельничиха вкрадчиво поджала мозолистые кулачки к груди, став больше походить на затаившуюся рыжую хищницу.
- Я... я... я не могу так сразу! - Селянин попятился назад. - А вдруг... вдруг он обманщик?
- Молчун?
- Обманщик?
Все вдруг смолкли и переглянулись. Флинн также не посмел молвить что-либо, несясь по течению неподвластной ему беседы. Моран и Волк разразились смехом. Охотник непонимающе дёрнул лысой бровью, но задавать вопрос о причине смеха не стал, вместо этого посмотрев на Ордрика. Он невольно старался ретироваться назад, в сторону полей, исподбровья поглядывая на Волка.
- Хе-хе, - лесник вытер несуществующие слёзы, - а я тогда разбойник, лес от графьев чищу.
- А я ведьма! - Весело подхватила Моран.
- Чтоб вас всех бес побрал! - Буркнул Ордрик и зашагал прочь, - видит Единый, грядут беды, и вам от них ни убежать, ни скрыться!
Флинн ещё некоторое время смотрел вслед уходящему селянину. Возможно, он и вправду пытался его обмануть, а возможно...
- В следующий раз помогать не буду, - Волк перестал смеяться и зашагал прочь, как, впрочем, и Моран. - И ещё раз увижу за тем восточным сосняком - прибью...
- Но ведь, должно, неспроста он искал помощи так отчаянно.
Волк остановился. Вздохнул, не оборачиваясь к охотнику.
- Просто не будь таким олухом, - звонко ответила Моран и также зашагала прочь.
Волк поднял палец вверх.
- Устами младенца глаголит истина. Просто не будь олухом, Флинн.
Через несколько секунд Флинн и сам зашагал дальше, прихватив вьюк со шкурами и глядя в небо. Судя по тёмным завихрениям спорых облаков, собирался дождь. Он любил дождь, но продать что-то во время ливня было практически невозможно...
...
Ночь, лес за несколько миль на запад от Гнилой Ладьи

Флинн практически никогда не видел снов, и эта ночь не стала исключением - он помнил лишь бредовые отрывки, впечатления и тягучую, свойственную лишь осени усталость, обращавшая веки в камень, а голову в полый, вычищенный сонмой короедов кусок пня. Норшу зашипела и захлопала крыльями, отчего искры от недогоревшего костра полетели прямо в лицо. Следопыт закрылся рукой, непонимающе и всё ещё сонно глядя на птицу. Та продолжала шипеть, покачиваться на узловатой ветке кедра, широко раскрыв чёрные раскосые глаза. Флинн глубоко вдохнул холодный осенний воздух и приподнялся с лапника. Сипуха сумела заразить его тревогой, и следопыт едва успел вслушаться в сине-полосатую даль ночного Ундервуда, когда услышал вдали треск и заметил крохотный суетливый огонёк. Кому ещё понадобилось что-то искать в лесу посреди ночи?
Охотник неспешно поднялся, опираясь на копьё и внимательнее присмотрелся вдаль. Через несколько секунд огонёк погас и треск прекратился...

...Молчун осторожно ощупывал древком копья подгнивший ковёр листвы под ногами, споро шагая всё ниже и ниже по склону. Глаза его за годы, проведённые в лесу, сумели отлично привыкнуть ко тьме, и ночь не представляла больших трудностей - куда легче, чем держать в ладони факел, борясь со страхом, что стихия выйдет из-под контроля. 
Где-то здесь и погас огонь. 
Норшу судорожно перелетал с ветки на ветку, хрустя, заставляя осыпаться то шишки, то мелкие листья берёз на плащ. В какой-то момент Флинн услышал стон и повернул голову в сторону шума, увидев, как одна из кочек зашевелилась. Охотник осторожно подошёл ближе - теперь сумев рассмотреть и бурую ткань рясы, и не то рыжего, не то каштанового цвета всполохи волос с колючками, обрамляющие чумазое детское лицо. Кто бы это ни был, он с явной неохотой приходил в себя. Охотник осторожно присел рядом, бегло осмотрев юного незнакомца на предмет ранений или переломов. Судя по тому, что тот в какой-то момент пошевелил ногой, хребет был цел, несмотря на ушибы. Лихорадки не было. Рядом, со стороны левого плеча мальчишки, присела Норшу, с неменьшим любопытством рассматривая тело. В какой-то момент она, широко раскрыв глаза, сблеванула совсем рядом с мальчишкой непереваренные мышиные кости...