Амалиррец, будь в курсе!

11.03.24 Делимся радостной новостью!
Вышла первая электронная книга по Амалирру! Все, кто хотел ещё больше погрузиться в наш мир - книга БЕСПЛАТНА для прочтения!
Автор ждёт Ваших отзывов: ЗДЕСЬ

16.12.22 Добавлено обновление Новогоднего стиля форума, с возможностью включения/отключения снега и тумана (кнопки в боковой панели смены стиля).

23.08.22 Новости об анкетах для НПС (только для принятых игроков)

20.08.22 Новости для старых игроков.

09.07.22 Нашему форуму исполнилось 11 лет!

ВНИМАНИЕ!
Новости по исчезнувшим картинкам. Нажми, чтобы прочитать.
В связи с исчезновением одного из бесплатных хостингов изображений, на форуме не отображается большое количество картинок в разных разделах! Мы знаем об этой проблеме и уже работаем над её исправлением!

Если в своих постах, подписях или масках вы обнаружите пропажу картинок, но при этом у вас сохранились оригиналы - напишите об этом Мэлодит в соц.сетях или в ЛС на форуме!
___________________________________________________

28.05.22 Обновление летнего стиля!

16.05.22 Добавлен новый инструмент для персональных настроек отображения текста на форуме! Инструкция по использованию уже ждёт вас для ознакомления!

01.05.22 Обновление системы рейтинга на форуме!

25.04.22 Ёлка покинула наш мир... Благодарим всех за участие! Не забудьте, для того, чтобы использовать некоторые полученные Вами артефакты необходимо отыграть их получение и отписаться об этом в теме Золотой Парась

19.03.22 Новости о Подарках, которые ВЫ заработали во время Новогодних празднований!

08.03.22 Наши восхитительные Дамы! С праздником!

23.02.22 Дорогие наши Мужчины! С праздником!

20.02.22 Зачарованный Дворец открывает свои двери! Не пропустите ПЕРВОЕ в истории Амалирра массовое боевое событие! Делайте ставки и следите за ходами участников!

02.02.22 Объявление о Новогоднем Древе!

01.02.22 Стартовал Конкурс Валентинок!

30.01.22 Голосование в конкурсе Новогодние рисунки ОТКРЫТО!

27.12.21 С наступающим Новым Годом!
Гремлины что-то воплотили...

01.05.21 Опрос по Текстовому редактору от Гремлинов!

30.04.21 Опрос по конкурсам 2.0!!!

Всем игрокам необходимо отметиться в теме Получения постоянных наград, если имеете необходимое кол-во Репутации/Времени на форуме.
Актуальное время игры: 3058 год. Начало года, зима.

3057г. Начало: в империи объявлено о создании нового духовного ордена. Его основатель объявил, что будет строго следовать заветам Исайи, с соблюдением обета бедности и объявил конечной целью постепенное распространение идеалов братства на всю исарианскую церковь. Такое понравилось не всем иерархам и вокруг нового проповедника начинают плестись интриги.

3057 год. Лето. Турл-Титл разорен войной с орками и недавней эпидемией чумы. Среди Великих Семей с новой силой началась борьба за власть завершившаяся смещением канцлера ван Дертана. Новая правительница Республики, для удержания власти ищет силы на стороне.
Тихо и буднично в Атраване вернулся к жизни древний лич Зулл Саракаш. Создания Ночи собираются к его цитадели, чтобы объявить о своей верности, в надежде поучавствовать в разделе завоеванных земель. В ближайшем будущем.
В Атраванской провинции Азрабея началась война. Авантюристы и расхитители могил случайно пробудили и выпустили из склепа царицу Фаргутту. Их высочество вышло на свет не одна, а с несколькими тысячами солдат, похороненных некогда с ней же. Она объявила о своих правах на Азрабейское царство и подкрепляет их, штурмуя и захватывая города

3057 год. Осень. В Турл-Титле произошла революция. Клан ван Дертанов, правивший страной более 10 лет был свергнут и почти полностью уничтожен. Новый правитель Республики Эдгар Беланс - подтвердил приверженностью союзу с Эльвенором и Хортией против орков, а так же подписал помилование и восстановление в правах опальному графу Ги де Эстверу.

3057 год. Зима. В результате трагических событий в начале осени на острове Голлор, в ходе которых Гильдия Магов оказалась обезглавленной, на остров из изгнания явился архимаг Клиберн.

3058 год начался на веселой ноте...

Вливаемся в игру Список текущих приключений
Сюжетные персонажи
Поиск соигроков
Заявки на собственный сюжет
Список сюжеток
Задания от НПС
Активные сюжеты
Прошлое героев
Прошлое мира
Добро пожаловать в Амалирр!

Амалирр - это форумная ролевая игра, события которой разворачиваются в авторской вселенной. Реальность мира - аналог Позднего Средневековья. Здесь Вы найдете отголоски культур Европы, Персии и Ближнего Востока, Японии и Китая, а также широкий набор мифических народностей.

Жанр: Тёмное фэнтези с элементами низкого
Рейтинг: 18+
Система: эпизодическая
Мастеринг: смешанный
Дата создания: 09.07.2011г.
Первая КНИГА по миру Амалирра.

P.S.
Как бы сильны не были Ваши персонажи на других ролевых — здесь это не значит ничего! Мы дадим вам обидное прозвище, крепко прищемим дверью, треснем табуреткой по голове, искупаем в испражнениях, а под конец заставим платить алименты!!!! Грррр.
Конечно, мы шутим. У нас дружелюбный АМС состав (кроме Крякена). Всегда поможем и подскажем. Обращайтесь в Гостевую

Слагатель - Отец Основатель форума. В личные сообщения НЕ писать. Все вопросы направляйте в тему Вопросы и ответы.
Зона ответственности: ИнфоБаза (всё, что касается исторической части мира), квесты, ответы в группе ВК и гостевой, проверка анкет.

Изольда - Мать Основательница форума.
Зона ответственности: конкурсы, реклама проекта, ивенты на ристалище, начисление и списание игровых очков и очков опыта, вестник Амалирра, квесты. Выносит решения о наказаниях за нарушение правил ролевой.

Мэлодит
Зона ответственности: тех.поддержка форума, проверка анкет, конкурсы, группа ВК, начисление и списание игровых очков и очков опыта.

Драйк
Зона ответственности: графическое наполнение форума, квесты, ответы в гостевой.

Энац
Зона ответственности: проверка анкет, квесты, ответы в гостевой.

Кристоф
Зона ответственности: графическое наполнение форума, ответы в гостевой, проверка анкет (в отсутствие других проверяющих).

Зилхар - В отпуске
Зона ответственности: -

Даурлон - В отпуске
Зона ответственности: -

Гремлины:
Мэлодит, Рэйвен, Гленн Рехтланц - технический отдел форума. В подчинении имеют Гремлина Младшего - от его имени может писать любой из Гремлинов.

Неписи:
НПС, Весть, Многоликий, Безликий - 4 вестника апокалипсиса. С данных аккаунтов в квестах отписываются Гейм Мастера.
Джед - распорядитель боев на ристалище.

• Подать жалобу • Сообщить об ошибке • Отблагодарить • Внести предложение
Добро пожаловать в Амалирр!

Амалирр - это форумная ролевая игра, события которой разворачиваются в авторской вселенной. Реальность мира - аналог Позднего Средневековья. Здесь Вы найдете отголоски культур Европы, Персии и Ближнего Востока, Японии и Китая, а также широкий набор мифических народностей.

Жанр: Тёмное фэнтези с элементами низкого
Рейтинг: 18+
Система: эпизодическая
Мастеринг: смешанный
Дата создания: 09.07.2011г.
P.S.
Как бы сильны не были Ваши персонажи на других ролевых — здесь это не значит ничего! Мы дадим вам обидное прозвище, крепко прищемим дверью, треснем табуреткой по голове, искупаем в испражнениях, а под конец заставим платить алименты!!!! Грррр.
Конечно, мы шутим. У нас дружелюбный АМС состав (кроме Крякена). Всегда поможем и подскажем. Обращайтесь в Гостевую
Рейтинг игроков
Вы последний раз заходили Сегодня, 09:35
Текущее время 20 Апр 2024 09:35
Отметить все форумы как прочтенные
Последние сообщения
Активные темы дня
Активисты дня
Активисты форума

Откровение Богослова



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 17 Август 2019 - 04:26


  • 2
"...потому что наша брань не против крови и плоти, 
но против начальств, против властей, 
против мироправителей тьмы века сего, 
против духов злобы поднебесной."

Начало: позднее лето (Серпен), 3056
Место: Империя Тавантин, Ундервуд, Айронхерт
Участники:  ИнгрихБарти Фир, Понтифий (Энац), Финнек 



_-212.jpg


Франсин Мас или «Призрак Лавейни» - странствующий проповедник, обвинивший Западную Церковь в порочной алчности и отклонении от духовных основ исарианства. Воодушевленные проповедями толпы крестьян, жаждущие справедливости со стороны лендлордов и церкви, а также группа баронов, в прошлом попавших под влияние Жака де Лавейни объединяются, создав вокруг Маса крепкие стены, готовые выдержать напор Святой Инквизиции… даже ценой многих невинных жертв и разрушений. 
Дано ли достичь небесной справедливости на земле, погрязшей в грехопадении? Или это лишь призрачные надежды истово-верующих, что, попав в руки манипуляторов и политиканов, превращаются в устрашающее оружие возмездия сил самой преисподней? 
Эпизод завершён!
Благодарим за участие
Итог: Волею Единого, первая волна религиозной войны отступила от Ундервуда. Но теперь духовенство в этих землях ожесточило свой взор по отношению к ереси и ведовству; епископ Гарен из Марена, потерпел личное поражение в негласном противостоянии Франсину, который, в свою очередь, после завершения Священного Синода, с одобрения Понтифика приобрёл звание магистра нового ордена Милосердных, Мерсеров.

 




5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 05 Август 2019 - 01:22


  • 0

12 день месяца Серпен, 

3056 год от прихода первородных в Амалирр



Над хорами церковного зала плыл душный, густой эфир, нагретый десятками свечей и дыханием братьев, окутанный фимиамом и миррой.  Глухо вытекала в это раскаленное золото света, отраженного камнем храма, а капелла вечерних псалмов. Благоговение свинцом разливалось в теле, бросая в дрожь и непроницаемой пеленой ограждая монахов от летящего в геенну внешнего мира.
Аббат, утирая проступивший на лбу пот, одними губами читал вслед за хором священный стих, в уме складывая часы до визита епископа, собирающегося навестить аббатство по случаю наступления сорокового года от основания его Клевином I Благочестивым и проверить попутно – ведется ли святая служба как подобает. И регент клира несомненно проделал достойную работу с молодыми певчими, которая поистине в праве стать жемчужиной, украшающей в довершении всего, смиренное бытие монастыря.
И вот новый псалом канонарха предвещает благую жизнь в прощении Всемогущего. Внимание аббата орлицей встрепенулось над хором. Мнговение. Здесь - глухое марево голосов пронзает поистине ангельское сопрано…
Или не пронзает?.. И снова канонарх: «Нечестивые да не пребудут перед оча-ами твои-ими-и». Аббат обратился весь в слух, в самом деле, не померещилось ли ему. И снова сопрано не было. На этот раз отец-настоятель едва уловимо перекрестился. «Во имя же всех святых, что бы это могло значить?». Он в смятении окинул взглядом церковный хор. Вот уже долгое время мирясь со слабым зрением, он разумеется понятия не имел, как выглядел обладатель исчезнувшей партии, ведь он никогда раньше не присматривался и к чтецам вкупе. И словно бы только в это мгновение, когда звуки псалтыря перестали иметь привычную свою форму, его сознание наконец поразила мысль, что звук-де издают вполне зримые певчие из плоти и крови.
Аббат напряг слабые зрачки и как мог узрел-таки юношей благочестиво вытянувшихся в рясах. Кто-то повыше, кто-то поплотнее, там – во втором ряду совсем безбровый белокурый тянет баритон возведя очи горе; там – справа от него, под витражами, двое будто бы брата, очень уж похожи, смиренно – в одну партию тенора, в первых рядах уж совсем дети, лик невинности, с прозрачным дискантом.
«Нет, это бестолковые, безответственные юнцы, вот кто это. Благочестивым своим обликом лишь ввергают в сомнение и слабовольное потакание, надо-де быть с ними строгим, ведь и Господь с них взыщет», - думал он, в досаде пожевывая губы. Теперь святой долг его – во имя праведного порядка выяснить причину этой пропажи до предстоящей службы в присутствии самого епископа Гарена.  
Над церковными хорами летали слова псалтири:
«Когда взываю – услышь меня Боже правды моей! В тесноте ты давал мне простор. В тесноте моей я призвал Исайю и к Богу моему воззвал. И Он услышал от чертога святого голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его»
 
Сандалии в поспешной тревоге хромали по монастырской траве, сбивая выпавшую в сумерках Серпена росу. За темными валунами стен едва бледнел последний лоскут дня. Ощутимые после безветрия легкие колебания еще не остывшего воздуха, будто бы нашептывали о предстоящей непогоде и несли с полей запах сухих колосьев. Откуда-то из рощицы при монастыре звал одинокий дрозд. Брат Уильям, под предлогом приступа ломоты в суставах, покинул службу и как мог в свои годы спешил к келье, отведенной ему с послушником.
«Ах, бренная ноша моя, наградил же меня тобой Бог!.. А ведь я-то, старый дурак, должен был понять к чему эти расспросы, к чему эта бестолковая «Опись странствий по Ундервуду», которую этот бесстыдник попросил перевести для него из библиотеки соседнего монастыря. К чему эта замкнутость, брожение вдоль стен и подобная меланхолия…»
Брат Уилльям доковылял наконец до кельи и будто все его нутро провалилось куда-то вниз. Сейчас он откроет дверь, а там – ничего.
«А ведь как давно дали знать о себе эти тревожные склонности… дурак я дурак, бестолковый и глухой…».
И разверзшаяся пустота кельи высосала из монаха даже эту досадную тоску. Серели голые стены, едва дышали на легком ветру белесые страницы оставленных нараспашку пары книг. И что-то еще было там. Когда брат Уилльям поборол сковавшее его потрясение, ног он не чувствовал, и они сами принесли его к чернильницей прижатому на столе клочку бумаги. Монах схватил листок. На нем беглым почерком, черным по белому было сказано:
«Дорогой Учитель!
Я знаю, вы хотели попридержать до поры до времени вне моего ведения, насколько недолго мне осталось быть Вашим послушником и что совсем скоро мне уготован постриг. Пока же оковы долга не связывают меня так сильно, я вознамерился следовать неизведанному пути сердца, дабы будущее святое служение не омрачать своим сомнением. Куда направлюсь – не знаю и молю не искать меня. Вы не заслуживаете такого бремени.
Целую руки Ваши, Учитель сердца моего, да благословит Вас Господь.
П.С. книги свои я вернул библиотекарю, с собою же ничего ценного не унес, будьте покойны.»
Одинокой фигуркой в рясе темнел брат Уилльям в проеме пустой кельи, застыв с белесым пятном бумаги в сухой руке.
«Господи. Помилуй и спаси нас, вразуми и не дай в поспешности, страхе или гневе совершить неугодное перед очами твоими.»
Поднимался ветер, кричал в монастырской роще дрозд.

переход на - деревенскую околицу Хорнкерста




5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 15 Август 2019 - 16:49


  • 0

 
>>> продолжение
Первые раскаты грома тяжело пробежали по улочкам ночного Хорнкерста. Вокруг настала темень – глаз выколи, но конюшенный дворик у придорожного трактира желтел отсветами дегтярного факела, призрачно плавающего от трактира до тракта и снова до трактира и так порядка пяти раз.
- 250 фунтов свеженького монастырского в каждом, хозяюшка, уж вы не сомневайтесь, - сально растянулось блестящее в свете факела тучное лицо возницы, когда последняя бочка благополучно миновала порог харчевенного погребка.
- Право слово, эти пройдохи в рясах знают толк, – попав точным плевком ровнехонько под носок сапога, вставил его молодцеватый спутник и словно ненароком подперев дюжей рукой трактирный косяк, преградил хозяйке путь. Хозяйка – бледная белокурая женщина, окатила его ледяным взглядом глубоких безбровых глазниц как колодезной водой нагретый зад из банного ушата, - хе-хе, прошу, барышня - небрежно отшутился детина, высвобождая проход и вытворив грубо-медвежье подобие реверанса. Дверь многозначительно захлопнулась перед его носом. Словно вторя ей грянул гром и будто из неоткуда налетевший ветер обдал возницу и его спутника потоком ледяного дождя.
- Вот сука.
- Я говорю тебе, она такой породы, что не приведи Всеединый вздумается с ней шутки шутить – останешься без хозяйства, - равнодушно протянул возница, почесывая брюхо - а теперь, поспешим-ка мы в соседнюю харчевенку, авось там еще осталось для нас по местечку подле очага да по пинте элю…


«Господи, Единый и Всеблагой, прости дерзновенные прегрешения мои, - летала беззвучная молитва по тесноте бочонка, помещавшимся теперь вместе с другими в трактирном погребе, - и да будет на все воля Твоя…»
Произнеся это и воспрянув в духе, Финнек готов был уже ринутся из бочки, покуда снаружи наступила долгожданная тишина. До сих пор план, долгими бдениями вызревавший за каменными стенами монастыря работал безукоризненно: пара мешков с мукой под ногами преданно дополняли недостаток меры вина, пробка – заранее вырезанная так, чтобы входила и выходила свободно изнутри – милостиво позволяла пополнять запасы воздуха. Дело сталось за малым – выбраться и пропасть, раствориться на ближайшие пару дней... а там – будь что будет… Финнек судорожно выдохнул и приложившись плечами к верхнему донцу, конечно же заблаговременно подготовленного к тому чтобы вытолкнуть его изнутри не составляло труда, едва успел сделать толику усилий, как внезапно, скрип двери снаружи ударил стрелой в сердце, затрепетавшее в груди раненой горлицей. Финнек поспешно вернул пробку в отверстие, где ей и положено быть у полного вином бочонка, вжался в деревянные стенки и замер, боясь выдать себя колотьем в груди.
Все рухнуло в одно мгновение, душа ушла в самые пятки, когда кто-то резко выбил пробку из его бочонка.
- Сущий меня раздери, что еще… - послышался знакомый голос хозяйки трактира. Финнек, в порыве горячечного отчаяния бесконечное мгновение терзал себя соображениями – что же делать дальше, но втуне. Не найдя выхода лучше – а он действительно был один, через верхнее донце – послушник выскочил из бочки как истинный черт из табакерки, добела напугав и без того бледную женщину, упавшую тут же на зад и застывшую на полу вечно ошеломленной горгульей. Однако вечность эта закончилась скоропостижно: стремительно придя в себя, она с завидной ловкостью, которую придал ей лютый испуг, вскочила на ноги и, хрипя разъяренной кошкой, схватилась за добрую полную бутыль, которыми набиты были полки погреба. Бутыль эта угрожающе блеснула зеленым боком в тусклом свете настенного факела.
- Тише, тише, умоляю, госпожа, я не причиню вреда! - задыхаясь сам от волнения, стоя все еще в бочке, пытался совладать с ее потрясением Финнек.
- Ты кто такой?! – только и вырвалось сухо из ее худой груди.
Финнек, осторожно подняв руки, пытаясь тем самым изъяснить что безоружен, предпринял попытку выбраться из плена бочки:
- Я послушник, а никакой не грабитель, видишь рясу…
Но женщина, яростно дыша, возвела руку с бутылкой над головой:
- Еще шаг, чертяка, и кто бы ты ни был, послушник или сам понтифик – эта бочка станет твоим же гробом!
- Значит на то воля Единого, - удивительно покорно и ровно вымолвил тогда Финнек, смиренно оставшись стоять по колено в бочонке, и возвел закрытые очи горе - и да будет это наказанием за мои дерзновенные помыслы. Благослови Всемилостивый эту женщину и да не возложи на нее вину за убиение мое, взыщи же с меня, ибо я ослушался отца моего в Господе и бежал от пострига, предавшись греху сомнения, страха и, видишь Ты, гордыни…
То, что последовало далее нельзя было назвать здравым смыслом – надо заметить, оный и вовсе не сопровождал всю эту бьющую низким фарсом мистерию.
Увидев как искренне предался молитве заключенный внутри винного бочонка юный монашек, подобный новорожденному теленку - измятый с промокшей от духоты погреба копной рыжих волос, женщина, доведенная бессмысленностью сцены, выпустила бутылку из ослабевшей руки и страдала теперь в конвульсиях фыркающего смеха.
Финнек растерянно опустил руки, в духе не ведая что будет дальше.
- Ты послушник, говоришь? – прыснула она, вытирая передником выступившие слезы.
- Да, я служу Господу, - снова приступ смеха.
Наконец, уже не в силах потворствовать конвульсиям, мучавшим напряжением ее мышцы, она выдохнула и придала себе прежнюю осанку. Последовавшие за тем слова благодатной ангельской песней пролились в душу Финнека.
- Можешь быть спокоен, послушник. Не трону я тебя. А то и переночуешь здесь, ведь куда ты пойдешь сейчас, блаженный ты мой.
Лицо Финнека просияло. Всего мгновение назад казалось, что все уже безвозвратно потеряно.
- Иди за мной. И лицо прикрой…


В трактирной зале колом стоял душный чад и гудящий шум. Какие-то чересчур, словно бы из Пекла, багрово-медные отсветы очага и светильников плясали по грязным лицам, липким столам, голым грудям хохотавшей у кого-то на коленях девицы… Финнек, вжал голову в плечи отчего капюшон налез на лоб так, что для глаз остался лишь небольшой просвет, в который он вглядывался, спеша за хозяйкой, проталкивавшейся через разгоряченные людские тела. Поднявшись по винтовой лестнице вверх, она наконец раскрыла какую-то небольшую дверцу, куда втолкнула замешкавшегося послушника. Когда весь трактирный бугурт остался за дверью и свежий ночной воздух из приоткрытого окна овеял лицо, Финнек прерывисто выдохнул, почувствовав как отступает тошнота, накатившая на него в чадящей зале. Хозяйка зажгла лучинку на столе и глазу открылась небольшая комната с просторным ложем и прочим незамысловатым, но опрятным и чистым убранством. Пахло лавандой.
- Вот. Это моя горница и никто тебя здесь и пальцем не тронет.
Финнек, переживший за этот день больше чем за несколько лет монашеской жизни, бессмысленно смотрел на нее из-под капюшона, застыв у порога. Женщина тихо, незлобливо рассмеялась.
- Сколько живу, а такого еще не приводил Единый увидеть. Ну же, проходи, - она легко потянула его за широкий рукав рясы, - выдохни здесь, а мне нужно закончить работу, - женщина усадила его на кровать, а сама направилась обратно к двери.
- Почему ты помогаешь мне? – беспокойно бросил ей вдогонку Финнек, успев вернуться из оцепенения.
На его слова она небрежно обернулась и скупо хмыкнула:
- Коли уж ты беглец, я тебя не выдам и напротив - позабочусь, чтобы никто не прознал про твои похождения. На своей шкуре знаю каково это, быть в бегах. Да и… - прибавила она уже мягче, - ты совсем не похож на тех, с кем мне приходится иметь дело каждый божий день. По душе ты мне, послушник. А теперь отдохни и растянись, небось засиделся в бочке-то.
И она ушла, оставив Финнека в блаженном полумраке и тишине горницы. Только снаружи по-прежнему шумел дождь, но, казалось, вскоре совсем собирался стихнуть. Чудесная свобода легкостью растекалась по всем членам тела, ночной воздух свежими потоками наполнял легкие. Финнек, сбросив сандалии блаженно растянулся на шерстистой лежанке, не в силах уразуметь все то, что приключилось с ним за эти ничтожные сутки.
«Всеединый, - обратился его дух в молитве, - значит такова Твоя воля...»
Не в силах долее держать сознание в бодрствовании, Финнек провалился в объятия сна. Ему отчего-то снился алый лосось, по весне косяками пробивающийся из моря вверх по течению до монастырского озера. Пятнистые рыбины, сверкая боками скакали против волн каменистой речки под сладостные звуки хвалебен клира…


Он проснулся от скрипа двери горницы уже глухой ночью. Войдя, хозяйка зажгла новую лучину в светце у ложа и оставила рядом ломоть хлеба с маслом и кружку чего-то горячего – тонкие струйки пара плясали в прохладном ночном воздухе. Сама же, прикрыв сильнее ставенки, распустила белые как лен волосы, но не снимая одежд легла по другую сторону постели, отчего Финнек, с которого мгновенно сошел сон, встрепенулся как пуганый заяц. Женщин он до сего дня просто же редко видел, потому стоит ли говорить о том, какой ужас его охватил, когда одна из них оказалась с ним так близко и наедине. 
- Я тебя не трону, но не согнать же мне тебя на пол, верно? - легко прочитав его мысли, сказала она с улыбкой и рассмеялась беззвучно, - ты должно быть голоден. Поел бы лучше.
Уговоры тут были не нужны и покуда Финнек, успокоив себя как мог, уплетал за обе щеки, женщина наблюдала за ним, наивно, как ребенок за дивной божьей тварью. Прикончив все до крохи, он растерянно обернулся к ней:
- Я не знаю чем отблагодарить тебя.
- Станется, - просто кивнула она, - лучинку задуй.  
Финнек снова устроился на лежанке.
- Не сомневайся в том что сделал, послушник -  звучал в темноте голос женщины, от к которой он в целомудрии своем отвернулся и улегся на самый край - сердце никогда не обманет. С ним найдешь свою дорогу, даже если все вокруг станут осуждать тебя и предадут клейму.
После недолгого молчания, Финнек, уверивший себя наконец в том, что не творится ничего греховного, и помыкаемый любопытством, в конец победившим робость, обернулся и встретился с ней взглядом. 
- Так отчего ты бежала? – не мудрствуя вымолвил он, о чем почти сразу пожалел, будто испугавшись своей невоздержанной пытливости и ее, теперь неминуемого, ответа. Но женщина оставалась совсем спокойна и молвила ровно:
- От постыдного мужа. Когда-то давно, отец выдал меня за бесчестного подлеца и труса только из-за пары овец из его отары. Бедность – не порок, но лютая ноша, послушник. А теперь – спи. Коли будет охота, завра еще обмолвимся.
Дождь снаружи совсем утих и серебряный путь лунного света тихо проник в горницу. Белые волосы, печально сиявшие в свете луны – вот последнее, что видел Финнек, прежде чем снова забылся на этот раз крепким сном без сновидений.


Поутру, едва солнце показалось за синим лесом, хозяйка по его же просьбе вывела Финнека к тракту на Бризингер, не успевшему высохнуть от ночного дождя, но и не размытому совсем. Туда он намеревался держать путь, ведь где-то в земледельческих окрестностях близ города, должно быть, еще доживает свой век матушка. Дать ей знать, что жив и в здравии, отблагодарить за все и уйти дальше с миром.
- Держи, - вручила женщина ему на прощание небольшой сверток, - с этим не помрешь с голоду, первое время. А еще там лечебный бальзам. Варит тут его один ведун. Не приведи тебя лихая конечно нарваться на неприятности, но раны от него затягиваются быстрее. Через пару миль, в рощице у левой обочины найдешь родник.
Две этих худых фигуры, обвеваемые тихим утренним ветром – одна в полощущемся синем плаще из тартана, другая в колеблющейся темной рясе замерли на перепутье среди безмолвия, раскинувшегося окрест.
- Назови свои имя, и я буду хранить его в сердце, госпожа – принял Финнек ее сверток. Женщина убрала льняную прядь с губ, занявшихся слабой улыбкой:
- Эшлинн.
Последний раз взглянув на своего ангела-хранителя, как успел он про себя окрестить хозяйку, Финнек двинулся в путь. Эшлинн простояла у тракта еще толику времени, провожая послушника взглядом. «Если ты и есть, Всеединый, храни этого юнца», попросила она беззвучно какое-то вечно безмолвствующее, неосязаемое, но глубоко вожделенное духом существо, и – ушла, придерживая бледными пальцами колышущийся синий плащ. Над опустевшим перепутьем разгорался золотистый рассвет. 




5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 19 Август 2019 - 03:22


  • 3
13 день месяца Серпен 
3056 год от прихода первородных в Амалирр
утро
переход из - деревенской околицы Хорнкерста


«Если идти и идти вперед, «...не уклоняючись с торного пути, придерживаясь же юго-запада, попуская бренному телу отдых, за трое суток достичь можно предместий Бризингера», согласно запискам брата-отшельника Гуго».
Вокруг, на сколько хватало глаз, тянулись поля: желтые, колышущиеся, веющие зноем сухой травы и полные стрекотом кузнечиков, они касались жухлыми лежалыми стеблями обочины и уносились куда-то, пропадая за ясным горизонтом. Волны их шумели под ветром. Словно дышали во всю грудь.
Финнек миновал уже ключ в осиновой роще и солнце едва преодолело путь от кромки лесов, оставшихся за спиной и до зенита. Пьянящие мысли бежали впереди его ног, не привыкших к долгой ходьбе. Появившиеся под сандалиями мозоли он укрывал подорожником, больше же о них не беспокоясь, напротив – радуясь тому, что в преодолении незначительной этой боли взрастает смирение. Позади оставались и холодные каменные стены и душные кельи. Все что стесняло разум и дух – растворилось где-то вдали. Финнек приложил сухие губы к крестику, вынув его из под рясы.
«Значит такова Твоя воля…»
Хвалебны сами приходили на ум и вот он уже напевал тихо тексты псалмов – другого он не знал, а дух просился вылиться сладостным тембром.
Вовлекшись весь в звук, он потерял бдительность и не услышал, как кто-то позади нагнал его.
- Чудесный стих, и право же – сколько поэтики в этой священной главе, юный брат!
Финнек вздрогнул, когда почти за его спиной послышался голос, хоть и был он не груб, а напротив, даже приятен. Его тотчас нагнал живой походкой невысокий и довольно худой человек.
- Не бойся меня, - поравнявшись, улыбнулся он мягко.
Странное – сухое и даже изможденное его лицо, в неглубоких пока морщинах у светлых глаз и у носа, словно бы он часто смеялся, светилось приветливостью и энергией. Заприметив его одеяние – поношенную серую монашескую рясу и плащ, Финнек действительно оробел, но потом, здравый смысл вселил ему уверенности – этот монах был ему совсем не знаком и разумеется не прислан из монастыря за ним вдогонку.
- Благослови тебя Единый, отец, - продолжая идти, учтиво поприветствовал он старшего брата в Господе, на что тот снова улыбнулся:
- Благослови и тебя Единый. Далеко ли держишь путь, молодой человек, и не по дороге ли нам? 
Спорая походка и складная речь его пришлись Финнеку по душе. Все в этом человеке располагало и будто бы вселяло радость.
- Я иду в Руа, деревню что в предместьях Бризингера. Там живет моя мать, - ответил он не лукавя и поймав себя на мысли, что желал бы даже компании такого спутника, как этот приветливый незнакомец. Лишь бы тот оказался не слишком пытлив…
- Руа – ветхие хижины, серебряный ивняк и тихая старица, что так и полна хариусов весной… Давно не бывал в тех краях. А ты – не из отшельников ли схимников?  - глаза незнакомца обрамили тонкие морщины легкой улыбки. На лицо Финнека же набежала едва заметная тень.
- Я не отшельник, - просто молвил он, надеясь не выдать волнения.
- Каждому Единый положил свой удел, и никто не свят, чтобы говорить – мой удел праведнее твоего, будь он хоть из аскетов или подвижников, ибо все равны перед ликом Его. 
Радуясь, что расспросы закончились и поражаясь все больше речи незнакомца, Финнек начал приглядываться к тому пристальнее. Темный, едва тронутый в висках сединой русый волос закрывал голову и ниспадал едва на лоб, тонзуры же, как у всех прочих старших братьев в его монастыре, не было. Худые щеки и прямой подбородок - цвета бронзы или темной оливы – должно быть от странствий и частого пребывания под солнцем, затемнены были короткой щетиной, очевидно сбриваемой время от времени. Он и ранее видел отшельников, что забредали в аббатство, но все они были старцами, заросшими кустами бровей и бороды. Заметив, должно быть, взгляд Финнека, незнакомец слегка склонил взор и сдержанно улыбнулся.
- Позволь же спросить тебя, отче, - осмелев, начал тогда в любопытстве Финнек, - кто ты и куда держишь путь?
Монах, легко сорвав с обочины колосок, отгонял теперь им слепней.
- Я – раб Всеединого, матерью моей когда-то нареченный Франсином. Господь направил меня по этой дороге на Бризингер и, как видишь, привел к тебе, брату в вере, это ли не чудо.
Финнек, воображение которого разыгралось теперь совсем бурно, переспросил, решив, что ослышался:
- Святой отец, ты говоришь – сам Господь направил тебя? Ни долг службы и не старшие братья?
- Да, - кротко, но твердо ответил монах. И спустя немного прибавил, будто отягощенный чем-то, - и да не будет посредников между Единым и Его творением. Так говорит Писание.
Финнек отлично помнил эти строки. Но совсем не так разъяснял их брат Уильям и даже отец-настоятель. Что уж говорить, ни в одной богословской книге не упоминалось, чтобы Сам Всеединый снисходил до грешников со времен Исайи и давал указания относительно действий. «Ересь» - пронеслось в голове Финнека угрюмым голосом брата Ульяма, однако сам он старался прогнать эту мысль прочь, как того же слепня – человек, бредущий теперь рядом с ним, был ему слишком приятен и казался отнюдь не способным на дурные помыслы и тем паче - дела. «Может быть, его разум начал изменять ему от непосильной аскезы?», - видя тощие кисти рук и впалые щеки своего спутника, Финнек пытался утешить сам себя и проникнутся к нему милосердием.
Далеко впереди, за высокими травами, заискрилось солнце по водной глади.
- Вот и Адаир показалась, - весело воскликнул вдруг назвавшийся Франсином, вырывая Финнека из бренных раздумий и ускорил и без того бодрый шаг, - идём же! – обернулся он, маня послушника за собой живым движением руки, - вода в ней должна быть как парное молоко.
Вскоре оба, сбросив пыльные одежды, отмывали ноги и освежали тело в медленном потоке мелкой речушки. У самых ступней Финнека, покрытых мозолями, под лилиями и ряской резвились серебристые рыбешки.
- Смотри… - шепнул ему брат-монах и, застыв, указал куда-то на другую сторону берега, поросшую молодым ольшаником. Пятнистая лань, выйдя из поросли, опустилась к воде. Вскоре вслед за ней, робко выглянул олененок и тоже прильнул к реке, прядая ушами.


Так, двое служителей веры – один беглый послушник, другой – и вовсе блаженный, продолжали путь бок о бок. Речи монаха волновали дух Финнека. Долгое время вынужденный пребывать в молчании и неразрешенных вопросах за стенами аббатства, подпитываемый одними лишь книгами, он в свою очередь почти не отставал в рассуждениях, исполненный счастьем от простой, но мудрой и последовательной беседы с этим едва знакомым человеком, так скоро сблизившимся с ним. Вскоре Финнек узнал, что человек сей – и вправду отшельник и аскет, вот уже долгое время пребывающий в странствиях по центральным провинциям Тавантина, живущий тем что ниспошлет Единый – то останавливаясь в селениях с проповедью, то прибиваясь к домам с ручным трудом, получая за него хлеб и кров. Соразмерив, что идти им так или иначе вдоль одного тракта – сошлись на том, что отец Франсин остановится на короткий срок в Руа, где Финнеком обещан был теплый прием, ночлег и скромная пища.
- Увидите, как нам будет рада матушка, отче, - волновался радостью предстоящей встречи послушник.
 
Минув по истечению двух следующих суток оставшуюся до селения дорогу без приключений, двое путников вскоре забрали вправо и двигались теперь через поля. Солнце не появлялось с самого утра из-за завесы налетевших за ночь свинцовых туч, и травы серебрились теперь под дыханием легкого северного ветра. Холодало.
- … с тех самых пор, как отправился во служение не видел ее родного лица, - доносился воодушевленный голос Финнека с холма, за которым, в лощине залегла старица, поросшая ивняком и окруженная парой десятков бедных крестьянских дворов. – Вот мы и дома, отец Франсин…
Финнек, перед глазами которого раскинулась долина, взлелеявшая его детство, замер перед самым склоном, не в силах превозмочь волнение и трепет охвативший сердце.
- Идем же! – уже спешил вниз отшельник, словно плывя через колышущееся море зелени, в своей широкой развевающейся серой рясе.
 
Неровные разбитые колеями колес околицы привели двоих до самой ветхой избы, неизменной с тех самых пор, как маленький бастард, посаженый в седло позади отца, барона Авлия, отлучен был от матери и предан во служение Единому. «Наверняка снова течет кровля», - пронеслось при виде старой хижины у Финнека в голове, и вслед - «старик Пустобрех не лает… верно околел».
Пробравшись через почти прогнившую плетень, Финнек хотел было уже постучаться в дверь, неровно сидевшую на петлях. Отец Франсин, словно предчувствуя что-то, остановился и безмолвно замер у дороги. Вдруг глаз Финнека заприметил какое-то белесое пятно в темнеющем проеме соседнего дома. Он оглянулся через плечо вправо и разглядел ветхого старика в льняной рубахе, полощущейся на костлявом теле. Слепые глаза его безмолвно серели бельмами, жидкая грязная борода колыхалась на сквозняке.
- Кто это? – сипло проговорил старик, с трудом ворочая беззубой челюстью. Что-то немилосердно сдавило грудь Финнека, когда в этом бледном призраке он узнал дядю Айдена, того самого крепкого крестьянского мужа, который когда-то давно носил его, мальчика, на закорках.
- Дядя Айден… - сорвалось со скованных болью губ послушника.
- Финн?.. – едва тот успел вымолвить что-то еще, как заключен был в горячие объятия дрожащих от волнения молодых рук. Старик, медленно провел сухими пальцами по волосам, глазам, губам Финнека, - мальчик… слава Единому, ты жив, - скупые слезы оросили его глубокие морщины.
 
Две фигуры скорбно темнели над бедными могильными крыжами на устланном низким клевером холмике близ Руа. Отец Франсин, отчитав вслух заупокойную и осенив маленькое перекрестие Божиим знамением, выждал немного и теплой ладонью коснулся плеча младшего брата в вере, вложившего замерзшие, скрещенные на груди руки в рукава рясы.
- Не гнушайся печали, мой друг.
Но ни один мускул не дрогнул на бледном лице Финнека – скорбь сковала его, войдя слишком глубоко в тело и дух, растекшись по жилам. Выдавали только слезы, проложившие путь от застывших глаз и до подбородка.
- Я даже не успел проститься с ней, - только и сказал он, овеваемый холодным ветром.


- Знаешь ли ты куда отправишься теперь?
Двое возвращались в долину – вместо греющей ожиданием сладостной встречи зияющую теперь пустотой. На вопрос отшельника Финнек молча помотал головой.
- Идём со мной, - сказал тогда монах просто. Финнек остановился на пригорке: видно было, как путаются его сломленные печалью мысли. Но тогда брат Франсин, вернувшись к нему, бережно и тепло заключил того в объятия, словно сына или младшего брата. Только тогда послушник весь обмяк и теперь тихо плакал у него на плече.  
- Будет, брат Финнек. Единый милостив.


Закрапал тихий дождь.



5bed6ee9fe17.png


Ингрих
Ингрих

    Мечтай с толком, желай без долга


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Анкета
Раса: Человек
Специализация: Посредник демонической сущности

Откровение Богослова

Отправлено 21 Август 2019 - 10:47


  • 2
Середина вереса 3056 года

-О-мер-зи-тель-но – зашипел Ингрих, плотнее кутаясь в своё тонкое пуховое одеяло, предназначенное для зябких эквилийских летних ночей, а не для суровой ундервудской осени.
Верес обладает на редкость паскудным даром, заключённом в обгаживании тех мест, что и до его наступления казались порождением самых безумных умов Бездны. Еще вчера, например, нагие икры Жиробородого с аппетитом делил меж собой поднявшийся с прилегающих к большаку топей гнус, а сегодня болотная кромка обратилась наваристым супом, покрывшись тонким похрустывающим при каждом порыве ветра слоем льда. Желтая засохшая трава обречённо склонилась к заиндевевшей чёрной почве, и оккультисту очень уж не хотелось повторять эту позу, однако кровожадный мороз, грызущий уже и без того шелушащиеся пятки, намекал именно на обратное. Ежели в течении получаса Ингрих не найдёт, наконец, этот треклятый караван, то ему явно придётся искать харчевню или, упаси Бергааль, становиться лагерем в этой забытой даже самыми ушлыми богами сраке.
Ундервуд…Как бы это помягче выразиться…Гадкий край. Запомнившееся демонологу гнилым захолустье с уймой недружелюбных тварей и не менее недружелюбных людей. Долгожданная свобода, подаренная Рейнаром Вторым - бездарным нонышним императором - не принесла лесовикам и толики ожидаемого счастья. Кто бы мог подумать, что желанная независимость от короны отлучила ныне почти свободное государство и от главной казны? Земли, ранее славившиеся своими лихими нравами, захирели и превратились в огромную корчму, где каждый хилый баронишка стремится засунуть руку в карман соседа и при этом не чихнуть. Привычная картина для сегодняшнего дня, но резать друг другу глотки на фоне прекрасных южных видов куда приятнее, чем увязнув по колено в ставшем колом дерьме. И даже не знаешь, с кем теперь здесь страшнее нынче свидеться: с голодным ощетинившимся медведем-людоедом или вставшим на путь разбойника-авантюриста вудманом. Первый-то хоть просто сожрёт, а второй ещё и поизмывается перед тем, как тебя сканнибальничать. Помнится, лет десять назад из чащобки к западу от Гавара на караван, с которым монах держал свой путь, вылетел жирнющий вепрь, копать его граблями в оба уха. Откуда он взялся и для чего на людей выполз, если еды-то в той лесной житнице, коль верить тогдашнему проводнику, хоть жопой жуй? Секреты и тайны мистического края! И это случилось десятилетие назад, когда в империи всё было относительно неплохо, а сейчас-то, наверное, всё не в пример печальнее. Не могли же так быстро бандиты рассосаться, а местные управители прийти к соглашению и залезть в свои панцири, прозванные вольными поэтическими языками «замками»?!
Ингрих содрогнулся всем своим желеобразным тельцем. Одеяло позволяло толстяку чувствовать ноги, которые в противном случае точно бы уже отсохли, но грело на редкость слабо. Каждые полминуты судорожно проверяя пальцы на всех доступных конечностях и мысленно пересчитывая их, Жиробородый негодовал от того, что слуги Бергааля почувствовали неладное на клятом севере, а не где-нибудь на белеющих песчаных пляжах Орвейна.
«Нагадали, сукины дочери» - буркнул про себя оккультист, вспомнив о пророчестве ведьмы Приливных Скал, и осмотрелся.
Вокруг царило воплощённое уныние, которое в Эквилии можно заприметить разве что на полотнах самых тоскливых художников, которых с детства стегали кнутом по утрам и вечерам каждый день без перерывов на духовные праздники. Серое бессолнечное небо тихо собиралось с силами, чтобы излить на и без того угнетающий пейзаж своё нутро. Под ним были и голые деревья, походящие на покойников перед омовением, и гниющие в инисто-дождевой сукровице кучи ржавых листьев, и ранее упомянутые травы, в жалком поклонении умоляющие холод пощадить их сухие остовы. Справа от тракта задорно побулькивало болото, которое, как брат Люшер надеялся, не имело ничего общего с ундинами, кроме сшибающего с ног гнилостного запаха. Вдалеке, за обнажившимся к зиме редким берёзовым лесом, начинался подъём в сопку, густо усеянную таёжным ельником. Казалось, будто холм – это гигантский ёж, который вот-вот дёрнется и фыркнет, сдув несчастного Ингриха, телегу и Шальетту напрямую в круги Бездны. Снова вздрогнув, но уже не от холода, а от пугающей мысли, монах дёрнул поводьями и тихо, но уверенно поторопил кобылку:
-Пшла, родная, скорее.
Чем глубже Ингрих въезжал в лесной край, тем сильнее его пропитанный ложью дух терзали тени сомнения. Ни дикие твари, ни одичалые головорезы, ставшие привычной для путешественника нормой, ему не мешались на пути. Неделю назад монаха остановили на крупном оживлённом перекрёстке в десятке вёрст от крепости Ленград люди, представившиеся наёмниками барона Сельгарда. Они не «устраивали сборы», не предлагали свои услуги в сопровождении священнослужителя, а предупредили странника, что в центральных областях провинции сейчас очень неспокойно. Пересекая границу провинции, Жиробородый ожидал встретить подтухших висельников, гирляндами развешанных вдоль большака, кровавые реки и падальщиков, готовых погрызть блюдо посвежее, но…встретил лишь холод и тишину. Одинокие встречные купцы и крестьяне лишь безмолвно уходили с дороги. Такое беззвучие предрекало грядущую бурю. И пророчество ведьм - где там они осели, стервы такие - подтверждало сие.
-Чу! – несдержанно воскликнул брат Люшер, выехав из очередного ельника на крупный луг. Едва-едва пробивающееся сквозь стальное небо тусклое солнце ударило по привыкшим к полумраку хвойных зарослей глазам, заставив толстяка скривиться. Но даже это не помешало ему разглядеть рассеявшееся на поляне впереди гитасское поселение.
Трудно не узнать становище кочевых мошенников. Дым от их кострищ тянулся к самым небесам, внося и в без того серые тучи новые нотки мрачности, но внизу…внизу всё было иначе. Цветастые платья, звонкие песни, пьяный смех. Этот народ воистину можно назвать воплощением вечного безделья. Ворующие для того, чтобы существовать, и существующие для того, чтобы воровать, эти путешествующие деревни снискали вполне ясную дурную славу по всему Тавантину, если не миру. Гитассов в равной степени ненавидели все народы империи. И было за что. Если на окраине поселения встанет такое вот кочевое недоразумение, то вскоре пропадёт четверть скота, треть городской казны и невинность доброй половины местных красавиц, купленных обаятельностью смуглых чернооких парней. Гадкий народец. И, к несчастью для Ингриха, прозорливый. За весь долгий жизненный путь Жиробородого в роли посредника Бергааля ни один гитасс не согласился на условия договора с Бездной. Мол, свободный дух не заковать ни одной сделкой. Зато бочонок один с пивком эти паскудята однажды у него стибрили, чтоб они все там повыздыхали.
Но эти кибитки принадлежали не самым обычным кочевым мошенникам. Дело в том, что где-то около полувека назад часть древнего ведьмовского ковена Прибрежных Скал весьма гармонично встроилась в странствующий гитасский клан, подмяв под себя все те скудные управленческие должности, что имелись у тех дикарей. Красота чаровниц способна смутить многие мужские умы, какими бы дальновидными те не были. Инквизиция путешествующими гадятами, как показал опыт, брезгует, ибо связываться с шумной цветастой толпой себе же дороже. Куда легче найти одинокую захудалую ворожейку в Тёмном Лесу и предать её очеловеченному божьему суду, чем отсеивать кучу грязных шаловливых мордочек ради скудного шанса на ценную находку.
Именно к этим обнявшим дорогу с двух сторон кибиткам Ингрих и держал путь. Два дня назад, встав на ночлег, он призвал очередного слугу Бергааля для того, чтобы уточнить направление до посвящённых сестёр. Младшие демоны, конечно, могли подсказать направление, но они плохо ориентировались в материальном пространстве, что только добавляло тревог смущённому необычайной безмятежностью Ундервуда Люшеру. Нахождение этого табора стало первым успехом в сём странствии.
«Надо будет поощриться свежим жарким из свинины» – пронеслось в голове у монаха, - «Надежда, что колдуньи в своих вечных магическо-мошеннических изысканиях не разучились готовить, греет мои телеса куда охотнее этого худого одеяла»
Можно отдать должное ведьмам: они умудрились спрятаться у всех на виду и при этом жить с определённым комфортом. Как только телега Ингриха начала спускаться с пригорка, где кончался тот треклятый ельник, из селения наперегонки с лающими собаками выбежали скудно одетые дети, перекрыв дорогу. На них были драные шубки и обутки совсем не по размеру. Вестимо, добрая часть этой визжащей на дикарском языке саранчи не переживёт грядущей зимы. Похоронят их, наверное, здесь же. Ну и пёс бы с ними, главное, чтоб миазму какую пагубную не исторгали, а то, чувствуется, видели эти поросята воду, лишь когда та падала с неба.
Карапузы тянули к Жиробородому руки, но близко не подходили. Опасались. Осторожность – редкое качество для многих людей, но из этого выводка мог выйти толк. Вереща и толкаясь, дети только и повторяли: «Милостыню!», «Дай!», «Сжалься!». Удивительно, но среди попрошаек не было женщин, которые тоже умели слёзно упрашивать и скорбно хрипеть в ухо, при этом залезая в карман зазевавшегося путника. Шальетта, к слову, была спокойна и даже скачущие перед ней пятна ничуть не смущали её.
Тут прозвучал короткий мужской выкрик, после чего дети и псы спешно разбежались по своим норам. Табор замолк в напряжённом любопытстве. Так обычно затаивалась рысь, готовясь прыгнуть из укрытия на беляка. От одного из больших костров отделилась чёрная фигура. Медленно на дорогу вышел длинноволосый мужчина на склоне лет в бархатной красной рубахе, свободных чёрных штанах и роскошных расписных сапогах с высоким голенищем. Лицо его сияло дружелюбной золотозубой улыбкой, но Динштейн знал, что за такой гримасой зачастую прячут напряжённое раздражение. Гитассы были на редкость умелыми лжецами, и не всякий профессиональный обманщик смог бы с ними сдюжить.
-Куды пути держишь, святой брат?
Барон (а это был точно он) говорил на чистом титланском, но ужасный акцент, режущий слух и саму суть и без того грубоватого имперского языка, заставил уже Ингриха вымученно улыбнуться. Махнув ладонью в знак приветствия, оккультист мягким заливистым тоном начал вещать:
-Цель моих поисков, добрый хозяин, женщина.
Мужчина растянул свою пасть так, что золото в его пасти умудрилось блеснуть, и бодро произнёс:
-Чудно видать монаха в поисках дамы. Но, впрочем, тебе не повезло. У нас здесь все уже замужние, а те, кто свободен…Тебе не достанутся.
Напускное дружелюбие вмиг опало, как тканевая ширма, оставив лишь холодное отчуждение. Улыбка из миролюбивой вмиг стала угрожающей. Барон продолжил:
-Езжай в города. Там нет-нет, да найдётся парочка шлюх, готовых помочь даже таким, как ты.
Со стороны костров хором послышался одобрительный смех. Ингрих же не дрогнул ни единым мускулом лица. Тварь, пытавшаяся его сейчас оскорбить, не обладала и толикой его ума. Обычный зазнавшийся трутень, ползающий по свету и считающий себя верхушкой горы.
-Ты не понял меня, славный отпрыск полей и путей, - голос монаха звучал всё так же мягко и вкрадчиво, - Я ищу женщину ИМЕННО В ВАШЕМ таборе. Зовут её Мадара.
Мужчина опешил:
-Откуда ты…Зачем тебе моя жена, святоша?
Последние слова он прошипел, зыркнув куда-то в сторону. Оттуда немедленно послышался лязг обнажаемой стали. Но Жиробородый даже не удосужился посмотреть на угрожающих ему расправой дикарей и засмеялся. Заливистый хохот с какой-то необъяснимой для большинства слышащих его зловещей ноткой разлился по кочевому поселению. Ему нравилось играть с чувствами обречённых на жалкое существование смертных. Даже ножки начали греться. Кибитки, серое небо, пожухлые леса и поля – это всё, что сей барон видел, и всё, что он будет видеть до конца своих дней. Гитассы были прозорливы, да, но не обладали фантазией, не умели думать масштабно и, конечно, старались держаться своих устаревших обычаев, игнорируя любую пользу, если она нарушала их.
-Хватит ржать, боров, - насупился мужчина, всем своим телом напоминая готовую к выпаду гадюку, - Отвечай, или…
-…или вы меня убьёте, - просмеявшись, закончил за золотозубым толстяк, - И тогда за вами всеми придут слуги нашего с твоей супружницей хозяина. Каждому мужчине они вырвут руки, кровиночек сожрут, а женщин сделают бесплодными. И тогда уже я, вращаясь в кругах Бездны, буду хихикать, как давеча твои полоумные дружки.
Ингрих не чувствовал страха сейчас. Эти люди полностью принадлежали Бергаалю. И те дети, выбежавшие навстречу телеге, и те гогочущие у костров бездельники, и женщины, испуганно выглядывающие сейчас в окна кибиток. Связь с ковеном Прибрежных Скал навеки заклеймила каждую семью этого табора. И брат Люшер имел полное и безукоризненное право издеваться над обречёнными душами так, как ему того желается. Привилегии посредника, так-то!
Барон помрачнел, молча кивнул и махнул в сторону готовых к «внезапной» атаке молодцев. Те, судя по звукам, мечи попрятали, а Жиробородый, продолжая нежно улыбаться, ждал своей очереди.
-Твою лошадь накормят, а вещи не тронут, - хрипло заблеял золотозубый, - Слезай, святой брат, я отведу тебя к Мадаре.
С причитанием «вот так бы сразу», демонолог спрыгнул в размякшую дорожную грязь, скорчился, ощутив покалывание в отёкших и озябших ногах, после чего, с трудом разогнав кровь по необъятному телу, весело зашагал за едва плетущимся и, вестимо, опозоренным перед соплеменниками или кем они там ему приходятся бароном.
Известное поверье, что ведьму из толпы может высмотреть либо другая ведьма, либо благословлённый церковью и самим Единым праведник, отчасти верно. Однако Ингриху не надо было владеть тайными мистическими техниками для того, чтобы издалека узнать и Мадару, и ту ауру, что её окружала. Старая знакомая демонолога, десять лет назад жившая в бравенхольдском лесу вместе с матерью – премерзкой ветхой старухой – сейчас сидела на грубо сколоченной скамье недалеко от большой палатки и курила трубку, пуская кольца дыма не хуже кострища, греющего её.
-Мадара, солнце моё ясное! - Жиробородый вновь засмеялся и, раскрыв свои объятия, обогнал золотозубого и устремился к ошарашенной женщине, - Как давно не видались! Сколько там лет минуло? Пять? Пятнадцать?
Ворожейка спешно затушила трубку и кинула её на небольшой столик рядом с собой. Ответив на неожиданный напор дружелюбия со стороны подбежавшего толстяка неловкой улыбкой, женщина встала и обняла его.
-Брат Люшер! Рада тебя видеть, посредник! Не думала, что это чувство взаимно…
-И ты права, - хихикнул монах, змеёй выскользнув из хватки приветствия к огню, - Родная, я уж и не надеялся, что увижу в этой клоаке хоть одно тёплое место, возле которого не столпилась гитасская погань.
-Алмас, можешь идти, дорогой. Досточтимый посредник нашего хозяина не угроза нам.
-Не угроза, не угроза, - утвердительно закивал Динштейн, приплясывая возле кострища.
Когда барон удалился, Мадара пригласила Ингриха внутрь палатки, служащей ей, видимо, рабочим местом. С украшенных примитивной резьбой шатёрных балок свисали засушенные травы и освежёванные тушки мелких птиц. В дальнем углу пирамидкой друг на друге стояли металлические клетки, в которых ползали упитанные пасюки и белые мыши. На добротном дубовом столе с горящей свечой, которая на пару с огромным импровизированным очагом являлась единственным источником света в этом, с позволения сказать, домике, лежал не разложенный до конца пасьянс, порядок которого нарушила тушка спящего чёрного кота. Ведьма ткнула пальцем на котёл, в котором кипело что-то, если верить запахам, съедобное:
-Сегодня у нас перловка на ужин. Я ожидала, что Ты будешь ближе к концу месяца, поэтому с готовкой не мудрила. Выпьешь?
-Откажусь. Я приехал работать, а не кутёжничать.
-Скажи, - начала говорить ведьма, наложив кашу в большую деревянную тарелку и протянув её толстяку, устроившемуся на хиленьком качающемся табурете в полутора метрах от пламени, - О чём ты думал, когда говорил о нашем хозяине перед всем кланом?
-Они не знают, что их души принадлежат Бергаалю? - захихикал Люшер, состроив насмешливую гримасу.
Мадара потупила взгляд, слегка наклонила голову и печально шепнула:
-Знают...
-Тогда нет никакого смысла во всём этом укрывательстве, верно, красавица? Отойди-ка от котла, а то слезами соли добавишь, а в каше, как по мне, её и так много.
Взяв предложенную хозяйкой булку скорее всего украденного в ближайшей деревне хлеба, Жиробородый начал крошить ломоть на кусочки и бросать их в водянистую перловку. Довольно чавкая и согреваясь, оккультист потихоньку отходил от тяжёлой дороги, но сердце его сложно было смягчить столь скудным уютом:
-Ты всегда казалась мне слабовольной, Мадара. Бабка твоя, конечно, была славная тварина, да утаит Бергааль её душу от гончих Единого. А про мамку я так и вообще молчу: не удивлюсь, если каргу и аагхи повелителя боялись…Это ж ей пророчество о грядущих беспокойствах пришло?
Ведьма кивнула, не отрывая взора от огня.
-Кстати, о птичках, как там она поживает в своём чащобном захолустье?
-Казнена неделю назад на главной площади Хорнкерста по решению церковного суда.
Жиробородый так и застыл с открытым ртом и занесённой ложкой. Минуло с четверть минуты, прежде чем демонолог пришёл в себя и поставил тарелку с кашей на стол со всё ещё спящим на нём котом.
-Брешешь, сукина дочь, - взволнованно просипел толстяк, - Эта карга не боялась голлорским архимагам фиги показывать, а тут её какая-то кучка авантюристов из сраного Ордена повязала? Может, ей плохо сталось с сердцем, она сама и слегла? А эти инквизиторы трупик нашли, да и сожгли, чтоб неповадно нам всем стало.
-Если бы, - вздохнула Мадара, погладив кота, который так и не удосужился поднять голову или хотя бы открыть глаза, - Она стала первой жертвой зачинающейся беды, посредник. Месяц назад по центральному Ундервуду стал ходить проповедник, которого уже успели прозвать «призраком Лавейни». Мол, бросает он вызов исарианской церкви своими чудными речами…
-И чем связаны этот юродивый балбес и сгоревшая двухсотлетняя ведьма, которая одним обрядом могла закрыть весь север грозовыми тучами?
-Я не знаю, - покачала головой колдунья, - Но мне кажется, будто Понтифик и Император боятся, что их духовную власть пытаются попрать. Инквизиторские отряды бродят по городам и деревням, лесам и болотам в поисках всех инакомыслящих дуралеев. В том числе и моих сестёр. Ингрих…
Голос Мадары задрожал.
-…Ингрих, мне страшно. Четверть ковена сгинула за две недели. Даже призванные демоны не помогли. Иногда дело не доходит и до суда. Женщину выволакивают на площадь и сжигают. Или топят в ближайшей реке. Пока мы дожидались тебя здесь, дважды видели группы священнослужителей. Если бы не гитассы, то я присоединилась бы к родичам в Бездне!
-Ага… - протянул Жиробородый в ответ.
Что ж, теперь было страшно и ему. Почесывая один из подбородков, толстяк собирался с мыслями и силами. Дело худо. Совсем худо. Вот бывают ситуации, когда «плохо», а есть ситуации, когда «совсем дерьмо, надо бежать». И в данный момент всё тянуло мысли к второму варианту. С другой стороны, потенциальная гражданская война на религиозной почве позволит Люшеру собрать такой урожай душ, что можно будет у Бергааля второе «Желание-Без-Изъянов» выпросить.
«Договор с архидемоном сам по себе опрометчив. Вот теперь и расплачивайся, дуралей»
-Ну что ж, - прокашлялся Динштейн, - Благодарные за кушанье, сударыня, но, чувствую, нужен мне отдых. Еще мне мне нужен месячный запас пищи, желательно непортящейся, тёплая одежда и немножко сена для кобылки.
-Куда направишься? - женщина вопросительно подняла брови.
Ингрих с кряхтением и скрипом табурета встал и изрёк:
-В центральные области, конечно. Надо посмотреть на этого «призрака», тянуть его жеребцами по канаве с отходами.
«Ох и искупаешься же ты в говне, Жиробородый!»



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 24 Август 2019 - 02:54


  • 4
27 день месяца Верес
3056 год от прихода первородных в Амалирр


Конские копыта утопали в полузамерзшей грязи блуждающих улиц, жухлой луковой шелухой, навозом, чьим-то вчерашним ужином и прочими нечистотами растекающейся по ним, словно по специально предназначенной для того клоаке. Скользкая плесень и мох, будто забившиеся от холода в старую каменную кладку домов и мостовой, рождали бы рвотные позывы, если не были бы столь привычны тем, кто родился и вырос за городскими стенами и не составляли окончательно такой целостной и самодостаточной, как откормленный боров, картины Бризингера, молящего о близких зимних морозах, которые повывели бы толику заразы из ощетиненной городскими постройками грязной шкуры, расстелившейся под тяжелым свинцовым небом Вереса. Пробиваясь по обыкновению через рванье, язвы, торговцев рыбой, пьяниц и нарумяненных шлюх, сержант городской стражи скучно позевывал на холеном пегом жеребце, время от времени сплевывая направо и налево черную от жевательного табака слюну. Наконец, грязный поток из людей и мусора выплеснул его на небольшую торговую площадь, открывающую виды на шпили отдаленного Собора, самого же скрытого пока за черепицей и балками нагроможденных построек. Сержант нехотя остановил жеребчика перед сбродом, преградившим в конец дорогу. Тут же какой-то чернявый калека-кинокефал, схватившись тощей рукой за уздечку коня, поскуливая что-то вроде «пару леев, господин», другую протянул к нему, на что незамедлительно получил сапогом по ряхе. Чтоб другим неповадно было.
- И что у нас сегодня за представление, - усмехнулся сержант, сплюнув табак, когда из квартала к нему подтянулась пара солдат.
- Не иначе опять этот блаженный. Единый ему судья, однако из-за его проповедей вот уже неделю как проходу нет, народ стекается как стадо на водопой - тоскливо протянул первый.
- Право же, повязали бы, да и дело с концом! Почему медлят с приказом? – раздраженно сморкнулся в ус второй.
- Не все тут так просто, как духом чую, - мрачно заметил сержант, и, помедлив, продолжил, - никто до сих пор распоряжений на арест не получал – слух ходит, что у него де есть епископское благословление на проповеди.
- Ишь ты, благословление! Воду он мутит, а порядок есть порядок! - снова вставил свое усач.
- Продолжит в том же духе – скоро свое получит, к гадалке не ходи. Все это только вопрос времени…
- Тогда сейчас толку от нас здесь как от блохи собаке, - недовольно заворочался в седле солдат, снова сморкаясь в ус.
- Ты прав, черт возьми, поехали-ка до пивнушки, час уже полуденный, надо и честь знать.
Сержант ленно дернул сапогом и потянул за узды в сторону, направляя плотного жеребчика прочь от толпы.
 
Чистые белые перья первого снега, прорезавшись в тусклых небесах, в безветрии минуя пики и кровлю тихо ложились на серый шерстяной плащ. Облака пара всякий раз сопровождали тщетные попытки согреть дыханием подмерзающие пальцы. Звучало слово, во много успешнее греющее дух больше сотни собравшихся на площади. Вокруг были лица. Множество их, обращенных к слову. Была в этом множестве надежда, но более же – светлая печаль.
Или все это только изменчивая игра света сквозь летящие наверху тучи?
- … велико ли богатство твое? Сие - суета и прах перед ликом Его, ибо сказано: «возрадуйтесь, праведные! Близок час и каждый, в сердце своем возлюбивший Исайу, Бога живого, допущен будет в чертог Его и пить будет от источника воды живой», - долетал поразительно сильный голос до самых отдаленных мест площади, исходя от несоразмерно худой фигурки, темнеющей на невысоком белом гранитном парапете рыночной лестницы. Позади – каменный лев хищно разорвал над площадью вечно безмолвную пасть.  
И снова предательский приступ тревоги. Вот он, брат Франсин – один, посреди холодного гранита, окруженный толпой, которая, кажется, вот-вот и сомкнется над ним темной волной. Финнек не в первый раз вынужден был бороться с мрачным воображением и, отгоняя пугающие картины сметённого духа, искал прибежища мыслям в начале пути. В еще теплых серпенских сумерках, когда, после приятных тягот дневного труда, собрав в селении небольшую паству, человек ставший ему столь близким, увещевал сердца и наставлял дух. Воздух был чист и прозрачен. А над головами сияло в ясном небе бесчисленное множество далеких звезд…
Что-то тяжелое внезапно навалилось на Финнека откуда-то сбоку, возвращая снова в холод и площадную слякоть:
- Ну-ну, юноша, как мы с вами дорогу-то не поделили, - добро попрекнул его, едва удержавшегося на ногах, какой-то упитанный господин, ненароком оттесненный прямо к нему медленно расходящейся толпой.
Темной волной, она теперь шумно отступала от гранитного парапета, где брат Франсин, отпустив народ с миром, с благословением осенял крестным знамением больных и младенцев, протянутых к нему. Чем меньше людей обступало проповедника, тем быстрее таяла тревога Финнека. Порицая себя за слабодушие и в то же время затаенно радуясь тому, что на сегодня проповеди кончились, он выжидал теперь Франсина в некотором отдалении.
- …блаженны праведные, скорбящие духом и в печали своей призывающие имя Его. Таковых есть Царствие Небесное. Посему – говорю вам, возрадуйтесь! Я беден и наг в глазах сильных мира сего, но дух мой преисполнен радости, - долетали до него последние напутственные увещевания.
- Ишь как бает-то, - раздалось вдруг совсем рядом. Маленькая старушонка, жуя беззубыми деснами сухую губу, слабо потрясла клюкой в сторону проповедника, - душа-человече, да как жалостлив и да как пригож – токмо повяжуть его скоро, вона будет жалость.
Мороз пробежал по спине, но, сдержав волнение, Финнек ровно отозвался ей:
- А вы молитесь за него, матушка. Единый милостив.
 
Когда в сумерках они пробирались через кварталы, налетел настоящий снегопад и беспокойно загулявший по улицам ветер вовсе не предвещал ничего доброго. Лавочники поспешно сворачивали скарб, бездомные бродяги забились кто под паперти, кто под мощеные мосты водосточных каналов. Индевели под ногами лужицы грязи.
- Нам нужно где-то укрыться и переждать бурю, отец, - Финнек прикрыл глаза от колючих порывов краем широкого рукава.
- Господь ниспошлет нам кров, будь уверен, - повышая голос, чтобы слова не унес ветер, убежденно ответил на то Франсин. Чувствуя, как слабодушная усталость, накатывающий голод и озноб начинают захлестывать его все больше, послушник, сжав зубы, увещевал сам себя.
Вдруг, словно бы из неоткуда на их пути возникла сгорбленная фигура, обмотанная в подбитый темным мехом плащ, однако же в следующее мгновение Финнек, налетевший вперед руками на незнакомца, наощупь понял, что мехом подбит вовсе не плащ, а покрыт был сам его хозяин, черный песиглавец.
- Простите, господин, - проскулил тот, придержав потерявшего равновесие Финнека за плечи. Послушник отряхнулся раздраженно, застигнутый врасплох во время нерадостных своих дум. Кинокефал, блестя темными гноящимися глазами, протянул тощую руку к брату Франсину, почти касаясь его лица.
- Святой отец, как жаждал я хоть пальцем прикоснуться к вам, - на что проповедник, не отстранился, но напротив – сам тепло возложил ладонь на его плечо со словами:
- Я лишь смертная тень, брат, возжелай же более духом Спасителя нашего.
- Нам пора идти, отец Франсин… - неверие и слабость или же здравый смысл говорили в Финнеке в это мгновение – он едва ли не потянул за собой проповедника.
- О, не спешите, у меня есть кров с очагом и даже теплая пища для вас,хромая на одну ногу, засеменил им вдогонку песиглавец.
- Далеко ли? – Финнек щурился от залетающих в глаза колючих хлопьев снега.
Не многим больше нескольких минут, ведомые волею Единого ниспосланным благодетелем, двое достигли скромного жилища на окраинах города. Ключ в замочной скважине тоскливо скрипнул, и тяжелая дверь выпустила на них теплый, вселяющий радость в промерзшее тело, воздух.
Внутри было почти душно. Обветренные лица щипало исходящим от пылающего камина жара.
- Пройдем же ближе к огню, - пригласил их хозяин и, сбросив плащи, двое служителей веры прошли вслед за кинокефалом в тесноту маленькой залы, где ютился добротно сколоченный стол и две скамьи по обе его стороны. Песиглавец принял их запорошенные снегом одежды что тотчас набросил сушиться на крюки у камина.
Достав задубелые ноги из холодных низких полусапог, недавно пожертвованных им, оба брата, устроившись у очага, принялись растирать ступни и пальцы. Вскоре на столе появился теплый эль и густой усой из репы. Франсин, в бодром обыкновении своем, просиял радостью.
- Восславляю Тебя, Отец, ведь и малых птиц Ты питаешь, как же оставишь Ты нас? - и затем тепло поблагодарил, присевшего рядом с ним песиглавца и благословил пищу.
Лицо Финнека же не покидала тень. Теперь он бранил себя за слабость веры и, если бы не гложущий под самые ребра голод, отказался бы и от еды, мучимый совестью.
После скромной трапезы, хозяин, прихрамывая, приволок пару овечьих шкур, чтобы братья смогли устроиться на отдых подле самого очага. Послушник немедля растянулся на неширокой скамье.
- Вот уж не думал, что Единый приведет вас в мою скромную хибару, - склабился в черную пасть хозяин, все это время не сводивший гнойных глаз с проповедника.
- Неисповедимы пути Его, да благословит он твое доброе сердце, - отвечал Франсин, тоже готовясь дать отдых бренному телу, но прежде – сложа руки, воздавал теперь безмолвную молитву.
- Поленья же найдете, добрые люди, вон они – в корзине слева у очага. Пойдут-ка тоже растянусь – спина горбатая уже совсем не щенячья. А вы – отдыхайте, отдыхайте… будьте покойны.
С этими словами кинокефал, скрипя половицей и волоча за собой разбитую каким-то старым недугом ногу, медленно поднялся куда-то в горницу, оставив братьев вдвоем. Совершив молитвы, Франсин устроился на лавке, застланной серым колючим, но теплым руном. Огонь потрескивал сухим валежником и сосновыми чурбанами, источавшими запах смолы и леса. Рыжие сполохи плясали по нависшим над головами невысоким балкам потолка.
- Брат Финнек, - тихо позвал послушника отец Франсин. Сна у того не было ни в одном глазу. Ноющая совесть и злоба на собственную слабость желчно точили его дух, отчего он едва ли не скрежетал зубами, - не брани себя, - спешил утешить его проповедник, -  все мы не совершенны, но вера же взращивает в нас силу… Верой мы и горы можем переставлять.
Финнек молча обернулся и встретился взглядом с другом и наставником. Но остался по-прежнему мрачен.
- Я чувствую, как теряю веру, отец… - нехотя отозвался он. И после недолгого молчания продолжил, - страх одолевает меня с тех пор, как мы перешли черту города. Все так изменилось с тех пор…
- Такова воля Единого. Служение – тернистая тропа и не мы избираем куда направить свои стопы. Но Господь милостив, мой дорогой Финнек. Его сердце – сердце любящего Отца и те испытания, что ниспосылает Он, призваны лишь укреплять веру и очищать сердце от греха, приближая нас к престолу Его. Мы, в слабости своей, не разумеем чудесного полотна Его замысла. И не верно мыслит тот, кто веру святую желает пользовать в земной своей алчбе, попирая сам замысел. Твое же сердце сильно, но гордыня разума стесняет его. Придет время, и ты все уразумеешь сам. А теперь отдохни и да благословит тебя наш Бог.

Снаружи, за дверью, стенал, сиротливо бегая по улицам холодный ветер. Желтые окна Бризингера светились в густых сумерках. Странно – но отчего-то слабый свет в окне горницы дома, где остановились служители Всеединого, потух и затем загорелся вновь и так повторилось с три или четыре раза.
Вслед за тем, три конных фигуры показались из тени квартала и, преодолевая бурю, направились к одиноко стоявшей на окраине хибаре калеки-песиглавца.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 05 Сентябрь 2019 - 03:50


  • 0
Флешбэк
(за 11 лет до реального времени)
~ начало Серпена
3045 год от прихода первородных в Амалирр


Флешбэк:

- Идем, мальчик… - сухая шершавая рука уводит его куда-то. Короткая седеющая борода закрывает от него лицо. Что за лицо? Кто этот человек?..

За спиной - норовистый белый конь нетерпеливо роет копытом землю, солнце играет бликами на богатой упряжи и золотом шитье восседающего верхом господина. «Это твой отец» - снова пролетает в маленьком уме родной голос матери, но глаза до сих пор не верят, весь лик богатого господина как бы лукавит и играет с ним переливами дорогих тканей и металлов.
- Берегите его, святой отец! – пыль, ржание, звон кольчуг свиты и сказочный господин вместе с солдатами растворяется за желтеющим холмом.
Впереди – высокая каменная стена и за ней – чернеющий шпиль и перекрестие. Рыжий паренек вдруг замер посреди суглинистой дороги.
- Это храм?
- Да, мальчик, храм – внутри монастыря – ветер раздувал серые одежды Бороды.
- Там живут сквалыжники и пустословы?
Борода наконец показала лицо, когда человек с шершавыми руками остановился и опустился перед ним. Лицо оказалось нахмуренным, тревожным, но не злым.
- Кто же тебе такое сказал, Господь святый?  - зашевелилась борода и сдвинулись пуще брови, словно снюхались две мохнатые собаки.
- Мама, - и почему-то слезы вдруг заблестели на рыжих ресницах. Собаки бровей разбежались от носа и на лбу разгладились морщины. Глаза под бровями потеплели и сухие руки прижали его к колючей бороде.
- Ну-ну, дитя, Господь с тобою.
Ладони крепко обхватили плечи – и снова глаза. Мягкий, но серьезный взгляд.
- Послушай, Финнек. Так ведь тебя зовут, да, дружок?.. Тебе нечего со мной бояться. И там куда мы идем много хороших людей, которые позаботятся о тебе. Я позабочусь. А теперь – идем. Тебя оденут в чистую одежду и накормят.

Снова шершавая рука, но теперь за нее держаться гораздо приятнее. Финнек поднял вверх просохшие от слез глаза – страх развеялся пуще: теперь он знал, что за бородой скрывалось доброе лицо.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 28 Октябрь 2019 - 04:16


  • 2
Что вообще здесь происходит?!:
Для тех кто любит быстро и по существу, теперь краткое описание предыдущих событий в Хронике
28 день месяца Верес
3056 год от прихода первородных в Амалирр


Тень в капюшоне качается монотонным тактом на бегу скакуна. Сполохи света факелов – то слева, то справа вырисовывают летящие над головой обнаженные ветви деревьев.
- … в утробу…
Скрипит голос, доносящийся будто бы из-под старой гнилой половицы. Сполохи, сполохи и голые ветви, что несутся над головой все быстрее.
- … зашивает раскаленною иглой…
Дикая скачка, неистовые вспышки и голые окровавленные ветви.
- ... в утробу влагает!..
- Отец Уильям?..
Почему-то голос изменился… стал тоньше, ну просто мышиный голос… И снова - дикая скачка, неистовые вспышки и голые окровавленные ветви деревьев. Ветви?.. Нет, тянущиеся к нему запятнанные кровью руки. На полном скаку безумной пляски фигура впереди по-совиному обращает голову вспять.
- Ересь! – разрывается хищно птичий желтый клюв на человеческом лице с пустыми глазницами.
- Кого ты жалеешь, мальчик?!
Нет, нет, не слушать этот крик, снова доносящийся из темноты, закрыть уши… Господи святый и милостивый, избавь!
- Богохульник! Посмотри же, кого ты жалеешь?!
Нет, не слушать, не слушать!..
 
Финнек вскочил в холодном поту, с клокочущим в часто вздымающейся груди сердцем. Холодный дневной свет, льющийся из стрельчатого окна, ослепил  глаза. И только спустя несколько мгновений, послушник осознал, что проснулся в чистой и теплой постели, гораздо более мягкой и приятной, чем те, что были в монастырских кельях и уж тем более чем та лавка, на которой он уснул вчера… Вчера ли?.. Единый, что вообще произошло, где он?.. Мысли начали возвращаться к нему, но в них не было ни порядка, ни утешения: холодные улицы Бризингера, хромой кинокефал, приютивший его и отца Франсина…
 
Озираясь по сторонам в поисках ответов, Финн понял лишь, что находится в просторных покоях, какие, по его представлениям, могли бы быть внутри замка или крепостной башни: масляные светильники, гобелены, закрывающие каменные стены…
Наскоро одевшись в собственную рясу, которая, как и остальные вещи, к счастью, оказалась подле кровати, он метнулся к приоткрытому окну и, опасаясь быть замеченным кем-то, прижался к стене, искоса выглядывая наружу. Логика его не подвела: крепостная стена охватывала подножия донжона, а за стеной лежали необхватные убранные поля с чернеющими точками крестьянских построек, к которым бежал от крепости кривой тракт. Боже милоистивый, может быть, это все еще какой-то безумный сон?
Внезапно послышавшиеся за дверью покоев шаги вернули его в действительность. Рука будто сама собой потянулась к стоящему на столе подле него подсвечнику: «на Единого надейся, а сам не плошай», - среди сонмища нравоучений, он вдруг вспомнил отчего-то лишь слова покойной матушки. Шаги замерли, толчок, скрип двери. Финн с физиономией какого-то яростного испуга, встретился взглядом с Франсином, за спиной которого стоял  кто-то из крепостной прислуги.
- Финнек, Господи, убери это… - проповедник поспешил к нему и заключил в короткие объятия, - мы в безопасности, слава Единому… - увещевал он, взяв послушника за плечи и глядя в его не вразумляющие ровным счетом ничего глаза.
- Святой отец, вас обоих – тебя и мальчика, желали видеть. Лучше нам не задерживаться,  - донесся с порога голос прислуги.
- Идем, я уверен, все будет хорошо.
 
По дороге через лестницы, залы и коридоры, отец Франсин поделился с Финном тем, что успел узнать сам: той ночью, когда они двое уснули у приютившего их песиглавца, явились некто и образом некоего магического действа переместили их сюда, по всей видимости, во владения одного из ундервудских лендлордов. Большего вызнать у немногословного слуги не удалось, но его, Франсина, заверили, что никто в этих стенах не желает им зла и не посмеет причинить его. Однако Финнеку покою эти слова не прибавили.
- Я бы не полагался на эти заверения так всецело, отец, - шепнул он проповеднику, - будем на стороже…
- Молись, мой друг. Да пусть все будет так, как устроит Исайя, - Франсин был непоколебим в вере, чем устыдил послушника, однако сомнения у того никуда не исчезли. Какому доброжелателю, и главное зачем – понадобятся такие изощренные меры, если разумнее и порядочнее было бы пригласить к беседе при свете дня и в лицо, а не творя магией невесть что под покровом ночи… но что еще оставалось делать? И Финн все же прижал крестик к телу и принялся читать про себя молитву. Однако звук собственных шагов, эхом разлетающийся по каменному коридору, стеснял его так, что трудно было удержать в узде разбредающиеся мысли.
 
Вскоре, через высокий портал трое вошли в просторную, залитую светом из больших окон эркера залу, где собралось уже некоторое количество людей. Кто-то очевидно из самых простых, вроде мелкого торговца или деревенского старосты, но был среди них и темнокожий купец и некий бородатый господин при небольшом эскорте, очевидно из титулованных. За их спинами – на помосте в дальнем конце залы, в окружении свиты, восседала бледная молодая дама. При виде нее, Финнека поразило нечто необъяснимое. Ему на мгновение показалось, словно бы он видел эту женщину ранее, но этого, очевидно, быть не могло, и он уставился под ноги, все еще пытаясь закончить хотя бы одну молитву. 
- Не падай духом, брат, - тронул его за локоть проповедник, тоже склонивший голову и предавшийся безмолвному прошению к Единому.
- … и точка. Я не собираюсь сидеть сложа руки, пока ваш родитель добывает славу и золото в этом треклятом Атраване, мы теряем время! – доносился до Финна грубоватый голос бородатого господина, с горячностью обращенный к даме. Послушник мельком поднял взгляд. Она выглядела уставшей, но глаза выдавали убежденную решимость и твердость духа.
- Ты теряешь время, Хродвар, а не я! И не нужно мне всякий раз поминать отца, будто бы я делаю что-то вопреки - ты прекрасно знаешь, что все это – согласно его воле.
- Но, во имя же Исайи, пусть Лукан поторопится. У меня уже воины обросли жиром…
- Твоя беда. Не нужно было откармливать их краденым у моих крестьян скотом. Скажи спасибо, что я глаза закрыла на эту мерзость.
- Это все лесовики! Клянусь, ты клевещешь, женщина! – брызнул слюной бородатый и в этот миг, Финну отчего-то вдруг стало стыдно за этого человека.
- От лесовиков не слышно ничего уже больше года, Хродвар…
- Так почему бы им не объявиться вновь, пока мы просиживаем зады… - не унимался тот.
Бледная дама устало прислонила стан к креслу и вскинула брови, сверху вниз глядя на упрямого спорщика.
- Уходи. Хочешь дождаться моего отца – дожидайся, до его прибытия же – носу сюда не суй, прощай.
Тогда тот, кого назвали Хродваром, без колебаний развернулся и, в угрюмом молчании утягивая за собой свиту, направился прочь. «Стерва…», - выругался он себе под нос, проходя мимо Финнека и проповедника, едва не сталкивая их со своего пути, отчего тем пришлось поспешно уклониться в сторону.
- Уходите все, господа, продолжим в следующий раз, - прозвучал ее голос и остальные, нехотя и ворча принялись покидать залу. То же собирался сделать и слуга, приведший Финнека и отца Франсина, жестом велев и им теперь следовать своему примеру, однако дама остановила их. – Святой отец, вы со своим спутником останьтесь, я бы желала поговорить с вами и более не томить в ожидании.
Финн почувствовал, как сердце в груди затрепетало горлицей. Мгновения по пути к помосту показались вечностью. Что предполагает это убранство, эти одежды на ней и ее свите, как он должен смотреть, как разговаривать? И разговаривать ли вообще. А ежели спросит и вынудит говорить? Единый, смятения достойные чистилища...
И, наконец, бок о бок с проповедником оказавшись прямо перед помостом, Финн замер и отвел глаза, чувствуя на себе взгляд дамы и обнаружив вдруг на своих плечах ставшие совершенно лишними руки. Сомкнув их, пряча ладони в рукавах рясы, он показался себе ещё более никчемным. Провалиться бы куда-нибудь...
- Не бойтесь, вы здесь гости, - начала она, голосом уже более смягченным, чем тот, что твердо велел Хродвару выйти прочь, - мне очень жаль, что пришлось доставить вас сюда именно таким образом. Дело в моих, а также и ваших недоброжелателях, а вовсе не в вас…
- Мы не держим обиды, госпожа, - отвечал тогда отец Франсин с кроткой улыбкой, безбоязненно устремив светлый взор прямо в ее глаза, - но разве есть у нас недруги, о которых говорите вы?
Тогда дама впервые улыбнулась в их присутствии. Однако было в этой улыбке что-то снисходительное и печальное.
- Святой отец, вы - наивный человек.
Финнеку в этот миг отчего-то очень захотелось взглянуть на нее, словно бы, он не уразумел до конца – вполне ли серьезны ее слова и желал найти ответ в ее лице. Только сейчас он приметил, что ее убранные волосы - золотятся рыжим, а цвет глаз напоминает два осенних озера…
- Я - Боудицея де'Авлия, дочь барона Лукана де'Авлия, - произнесла она ровно в тот миг, когда Финн поймал себя на безумной догадке. Но произнесенные имена мгновенно положили конец спутанным мыслям. Теперь сомнений быть не могло: волею провидения и какого-то необъяснимого замысла, он и проповедник, сами того не ведая, оказались во владениях барона де’Авлия, его родного отца...
И мои недруги, ровно как и ваши, - продолжала леди Боудицея, разумеется не замечая, как брови Финна вылезли на лоб, а глаза, вновь устремленные долу, сделались по просфоре, -  желали бы скорейшего вашего отлучения от Святой Церкви, а возможно – скорой смерти. К чему скрывать, когда вы уже в беде.
Финнек, как оглушенный, застыл, не в силах уразуметь – что именно потрясло его больше – известие о недругах, желающих смерти Франсину или же осознание того, что перед ним прямо сейчас восседает его кровная сестра по отцу. 



5bed6ee9fe17.png


Барти Фир
Барти Фир

    Понял, что его внутренние демоны - интересные ребята.


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Анкета
Инвентарь
Хроника
Книга заклинаний
Раса: Вудман
Специализация: Охотник

Откровение Богослова

Отправлено 01 Ноябрь 2019 - 00:09


  • 0
21 день месяца Рютен, 3056 год.
Марен.




 Он не помнил когда заходил к матери последний раз. Месяц? Два? Больше? Да и как она там вообще? Как она жила всё то время, что он добывал деньги потом и кровью... в прямом смысле этих слов? А в награду за всё - двадцать шесть лей. Доля, которую он в жарком споре и ругани выпросил у Хларена. Старый охотник упирался точно баран, огрызался, таскал несносного мальчишку за уши и достаточно ясно выражал свою позицию: Барти не видать денег. Особенно, после случая в Шербоне, когда мальчика обдурили как последнего идиота. По крайней мере, так говорил ему Хларен.
 Ситуация та до сих пор вызывала у Барти дрожь в коленках, и он до мельчайших деталей помнил тот день, когда впервые столкнулся с проблемой его скромного ремесла. Тогда ничего не предвещало беды, обычный день в лесу, охота, а затем торговля пойманной дичью. Крупные животные всегда отправлялись в мясницкую лавку в обмен за щедрый мешочек монет, а более мелкая живность сбывалась на рынке. Именно там-то у мальчишки и возникла некоторая... сложность. И непременно тогда, когда Хларен отошёл от их прилавка всего на пару минут, по нужде.
 Мужик, мощный и высокий, походящий на быка всё ещё навещал Барти в кошмарах. Остриё ножа, упирающееся под ребро до боли, злой взгляд и тихие слова, высказанные угрозой. Он помнил, как дрожащими руками складывал в мешок с прилавка всю дичь, помнил, как потом отдал её в руки незнакомца. А тот просто исчез, скрывшись в толпе.
 А потом пришёл Хларен...
 - Дрянной мальчишка! На что тебе язык, раз ты и помощи крикнуть не можешь?! - орал он на него.
 "Не мог," - честно признавался сам себе Барти, стоя коленями в горохе в углу комнаты трактира тем же вечером. Но он был готов стерпеть любое наказание наставника. Ведь он остался живым и невредимым. Это уже было наградой.
 Криво улыбнувшись воспоминаниям, мальчик плотнее закутался в козью шкуру и торопливо зашагал в сторону пивной. Табличка над дверью гласила "Хмель". Сомнительное заведение с отвратительной выпивкой. Несмотря на это, даже в разгар рабочего дня народу здесь было достаточно. Как-никак, Хмель был единственным более-менее приличным заведением, где можно было укрыться от рабочей суеты, выпить и закусить.
 В зале пивной было едва ли теплее, чем за дверью. Замёрзший, Барти растирал ладони и щёки, глазея по сторонам. Его любимое место в самом конце помещения уже было занято группой таких же как он детей. Перед ними стояли кружки, и Барти даже не сомневался в их содержимом. Пиво.
 - Негоже детям... А, енто ты, ушастый, - голос с заметным акцентом, раздался справа, и Барти повернул голову. Анвар - тьессарец и молодой путешественник, кочующий из одного города в другой. Мальчик знал его. Анвар держал путь в Айронхерт, но вот уже три месяца как застрял здесь, в Марене, из-за проблем с деньгами. И с законом. Так говорили соседи, но Барти предпочитал сам судить своих знакомых.
 - Лучше им скажи чего делать негоже, - хмыкнул мальчик, кивнул на детей за дальним столом и сел напротив. - Как ты, Анвар?
 Анвар выглядел скучающим и утомлённым. Болтал в руке полупустую кружку, подпирал голову рукой и лениво моргая смотрел на Барти. Мальчик робко улыбнулся ему. Он относил Анвара к той категории людей, которые были ему приятны. Тьессарец ещё ни разу не насмехнулся над ним и всегда относился по-доброму. Это многого стоило.
 - Херово, - вздохнул Анвар, пригладив ладонью тёмные волосы, собранные в хвост тонкой верёвкой. - Я ещё вчера в Бризингер должен был свалить, а торчу тут. Повозки не дождался.
 - Ты мог нанять извозчика здесь, - недоумённо вскинул брови мальчик, наблюдая за тем, как Анвар стягивает блестящее серебряное колечко с пальца и крутит его в ладони.
 - Здесь - дороже, а у меня не такой толстый кошель.
 Тьессарец бросил на него какой-то странный взгляд и вдруг спросил:
 - Сколько тебе лет? Семь? Восемь?
 - Одиннадцать.
 Он наблюдал как бледное лицо удивлённо вытягивается, но совсем не понимал резкой смены темы разговора. Анвар, только раскрывший рот, чтоб что-то сказать, получил по затылку мокрой половой тряпкой и разразился ругательствами. Испуганный Барти едва не свалился со скамьи.
 - Опять ты тут лезешь ко всем?! - гаркнула Зинерва, стоя позади тьессарца с таким грозным видом, будто собиралась сжечь его заживо. Она быстро схватила племянника за руку и потащила куда-то в сторону, в более оживлённую часть зала. - Совсем башка не варит? Какого сархана ты забыл за одним столом с ЭТИМ?
 Вывернувшись из крепкой хватки, Барти поражённо уставился на свою тётку. Конечно, Зинерва была далеко не такой милой и доброжелательной как его мать, но такой мальчик видел её впервые. Она, уперев руки в боки, возвышалась над ним как гора. 
 - Приблуда, - с презрением выплюнула Зинерва. - Такому сброду здесь не место, только вот Хильде это не понимает.
 - Он не сделал ничего плохого, - неожиданно грубо, даже для самого себя, возразил Барти. Он беззвучно охнул, плотно сжал губы и уже хотел извиниться... но не смог выдать ни слова.
 Тётку его поведение не задело, она будто и не заметила. Громко фыркнула и сказала:
 - Ты мал, чтоб понимать. Чужакам дай волю - всех нас замучают. Помяни моё слово. 
 Теперь мальчик смотрел на неё с раздражением. Он терпеть не мог, когда кто-то отзывался о нём как о маленьком. Барти не считал себя ребёнком с тех пор, как взял в руки лук и пошёл обучаться ремеслу. Но это была не единственная причина, почему слова Зинервы так задели его.
 Он вступился за Анвара, потому что тьессарец нравился ему. А тётушка так дурно отзывалась о человеке, что был добр к нему. И этого Барти не мог терпеть.
 - Где мать? - резко спросил он. Продолжать их разговор дальше было бесполезно. Зинерва была невероятно упряма. - Я отправлял ей письмо ещё из Шербона.
 Тётка странно на него покосилась, покривила губы и после небольшой заминки огорошила его новостью:
 - Её нет в Марене, Барти. Она вот уже четыре дня как уехала в Бризингер. А вернётся в лучшем случае ещё через два.
 Внутри будто что-то оборвалось. Замерло. Барти почему-то вдруг не поверил. Какие ещё дела могут быть у бедной крестьянки в другом городе, где у неё и друзей-то толком нет?
 - Почему она не отправила мне письмо в ответ? Если б я знал... Я бы сразу поехал в Бризингер, а потом вернулся бы с ней вместе.
 Тётка только потрепала его по плечу.
 - Не знаю, Барти, даже и не спрашивай. Но не горюй, через пару деньков все вместе соберёмся.
 Ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть, коротко проститься и выйти прочь, глядя под ноги. Он замер только у двери, обернувшись на мгновение, но так и не заметил тёмных глаз, всё это время неотрывно следивших за ним.



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 05 Ноябрь 2019 - 00:28


  • 1
28 день месяца Верес
3056 год от прихода первородных в Амалирр
Крепость барона де'Авлия


- Отец Франсин, о тебе я наслышана, но как твое имя, монах? – леди Боудицея склонила голову, ловя взгляд Финнека, усердно изучавшего собственную изношенную обувь. Холодная капля пота прокралась от виска до щеки и, поспешно смахнув ее ладонью, он с трудом, будто бы из тугого меха волынки, выдавил из себя, наконец, звук:
- Финнек… из Марена, - звук этот вышел каким-то сдавленным и сиплым - лгать ему приходилось не так часто, но теперь он почувствовал, как собственная ложь сильнее стянулась на нем петлей. «Боже, ведь Франсин до сих пор не знает, что я беглец. Неужели мне снова врать ему, будто бы я представился так лишь из недоверия, а вовсе не потому, что опасаюсь снова оказаться...там, в монастыре? Нет, нет больше сил».
- Финнек из Марена, отец Франсин, будьте здесь как дома…
«Как дома, Единый...  интересно, что сказал бы достопочтенный родитель, увидь он меня здесь? Финнек, ты что, отправился в священное паломничество? Будь здесь как дома на пути к святым мощам? Нет, он устыдился бы меня и отослал обратно».
- … оставайтесь моими гостями, сколько пожелаете, добрые люди, - тем временем продолжала леди Боудицея, - святой отец, вряд ли открою тем самым тайну, но Ундервуд полнится слухами о тебе и твоих проповедях. Люди любят тебя, но оттого недруги алчут зла лишь более. Вам знакомо имя Жака де’ Лавейни?
То ли решив тем самым уйти от пожирающего все нутро стыда, то ли, подстегнутый обуревавшим его волнением, Финн выпалил ровно в тот момент, когда и Франсин уже хотел было что-то ответить:
- Этот господин - предводитель восстания справедливщиков… - произнеся это, он растерялся, оглянулся на проповедника, затем бегло скользнул взглядом по баронессе и ее свите, но понял, что останавливаться поздно. И вот - уши зарделись как зимняя заря, но рот продолжал говорить, - три года тому назад, сир Лавейни одержал победу над Жулем де Лоссоном, но пал от... предательства Кая Альтберри, бывшего тогда еще виконтом…
Надо упомянуть, что для Финнека имя Жака де’Лавейни было отнюдь не пустым звуком, но вот уже пару лет возбуждало в нем жгучий интерес. Ему едва минуло четырнадцать, когда из-за стен монастыря прилетели тревожные слухи о том, что восстание потерпело неудачу и его вожак хитростью убит собственным союзником. Старшие братья перекрестились и выдохнули – никому эта междоусобица на дух не сдалась, все молились о скорейшем ее окончании. Монастырь не мог отказать ни империи, ни простым обывателям, пострадавшим от раздоров, ни даже повстанцам, которых проносили в его стены тайком, боясь преследований людей Лоссона - всех страждущих от ран и голода приходилось принимать, кормить и выхаживать. Однажды Финнек видел одного из солдат Лавейни. Видел, как горят его глаза и когда тот, будучи жестоко ранен в бедро, умирал от кровопотери и заклинал в бреду все еще живого вожака закончить начатое и добыть правду у сильных мира сего, послушник, тронутый и опечаленный, склонился к нему и поцеловал в горячий лоб. Солдат так и умер с именем своего вождя на губах. Это еще долго не давало покоя Финнеку, который был научен, что кроме имени понтифика и благословленного императора на земле нет святых имен. Сомнения, к тому времени уже нашедшие в нем прореху, тогда укоренились и вскорости взросли терном - меланхолией, тоской и чувством постоянного одиночества и ненужности никому, ведь даже отец Уильям отказывался говорить с ним о чем-то, что не касалось богословия и закона Божьего.
Однако высказав свои познания теперь, он лишь винил себя за то, что не смог сдержать язык за зубами: «Зачем только я открыл глупый рот… а что если, она прямо сейчас испытывает нас. Мол, не «из этих» ли мы?.. И надо же было так завернуть – «предательство Кая Альтберри»… теперь нас точно заподозрят в каком-нибудь нежелательном пристрастии. Наверняка люди справедливщиков до сих пор в гонениях у наместника... Знать бы, на чьей стороне мой отец… Единый, прошу, дай же мудрости молчать впредь!»
Франсин конечно заметил его волнение, ведь Финнека буквально начало лихорадить.
- Финн? – он обеспокоенно тронул его за локоть, но тот, уставившись под ноги, видно теперь читал молитву и не ответил. Вопросы меж тем продолжались:
- А доводилось ли вам слышать, что тебя, святой отец, называют призраком Лавейни? Вы считаете также? Ты его призрак?
Тут уже и самому Франсину впрок было бы подумать что-то неладное, но проповедник был сдержан и ровен в ответе:
- Нет, госпожа, пусть так и полагают, но я раб Всеединого и более никто. Исполняя волю Его, молю, чтобы Он избавил меня от гордыни, дабы я не преследовал ни в проповедях, ни в деяниях своих ничьих идей, кроме заповедей Его. Я не был знаком с Лавейни и в пору тех волнений еще преподавал философию и богословие в одной из семинарий Айронхерта.
Некоторые из свиты переглянулись, кто-то даже едва слышно о чем-то переговорил меж собой.
- Мне было бы интересно иметь с тобой беседу, святой отец. Я не могу настаивать, чтобы вы с другом остались, но… - голос леди Боудицеи будто бы дрогнул, - мое сердце болит за вас, - она сказала это тихо и как-то робко, что не могло не удивить даже Финнека, на мгновение вырвав из сонмища его собственных тревог, - мои люди донесли вести, что снаружи, за пределами земель моего отца, вас уже с нетерпением поджидают люди епископа. Вряд ли бы вы смогли покинуть Бризингер невредимыми.
Вполне похоже на правду. С самого начала пути Финн будто бы знал, что это темное время настанет для него и Франсина. И оно не заставило себя долго ждать. Но почему, почему здесь появилась она? Неужели в ее интересах защищать их? Не часть ли это какого-то скрытого замысла?.. От неразрешенных вопросов болела голова, уже и без того гудящая роем мыслей, словно бы пчелиный улей, в который залетел полакомиться медком шершень.
- Я и некоторые наши соседи, прослышав про твои проповеди, решили, что ты и вправду имеешь знакомство и общие взгляды с оставшимися сподвижниками покойного Лавейни. Теперь я вижу, что это не так, разумеется. Но по-прежнему не хочу вам вреда и если в моих силах - уберечь вас от опасности, я не могу остаться в стороне. Клянусь, - с этими словами, она поднялась с кресла и, достав из-под одежд перекрестие Исайи, осенила его поцелуем, - нашим Богом и его заповедями, что ни я, ни мои люди не причинят вам вреда. В вашей воле покинуть нас и продолжить свой путь, но я прошу вас – не принимайте решений поспешно.
 
 
Прохладный и сырой ветер обвевал лицо. Финнек закрыл глаза. Все произошедшее утром в сотый раз повторялось в его мыслях от начала и до конца. Выходит, что Лукан де‘Авлий, его отец, был в дружбе с людьми Лавейни? Скоропалительная, но казавшаяся очевидной догадка. Иначе для чего они, по ошибке принятые за последователей его идей, были вызволены из Бризингера?
- Финнек, - вывел его из раздумий мягкий голос Франсина, показавшегося на тропинке сада во внутреннем дворе крепости, где послушник выжидал окончание его аудиенции с баронессой. Наконец, их вдвоем оставили наедине, после того как леди Боудицея говорила с проповедником лично. Без огорчившегося тому Финна, которого вежливо попросили переждать это время здесь или в любом другом месте.
Франсин остановился на некотором отдалении от него, потому что лежащая на выложенной камнем тропинке сухая ветвь садовой ивы преградила ему путь. Очевидно, он уже хотел было что-то сказать, но послушник остановил его, подняв глаза – в них читалось глубокое, едва ли не болезненное раскаяние и страх чего-то. Тогда проповедник поднял мертвую ветвь и, откинув ее к сухой траве, приблизился, положив как всегда теплую ладонь на плечо Финна, давая понять, что готов выслушать все, чего бы ни нес этот разговор.
- Я назвался сегодня Финнеком из Марена. Но не только потому, что опасаюсь излишнего доверия этим людям, отец Франсин, - словно бы перед тем как нырнуть в воду, Финн глубоко забрал воздух и продолжил: каждое слово давалось ему нелегко - Я бастард де’Авлия. Отец отдал меня в монастырь, когда мне было семь. И я сбежал от пострига, а вовсе не был отпущен настоятелем служить в миру. Я не монах, а беглый послушник. 
Франсин молчал. Испуганный тем, что тот вдруг отвернется от него, уйдет, не примет такого, какой он был на самом деле – вечно сомневающийся, слабый в вере и к тому же, как оказалось, лгун, Финнек поспешно поднял на него взгляд. Но Франсин только вздохнул и... улыбнулся ему. Коротко и, как казалось Финну, печально, но беззлобно. Но что более обнадеживало - не изменился его взгляд, но был все так же мягок и внимателен.
- Передо мной ты ни в чем не виновен, - просто ответил проповедник, - мы все не совершенны, но это не повод отказываться друг от друга. Ты был со мной рядом все это нелегкое время служения и, видит Исайя, не напрасно. Есть во всем этом святое провидение, вот увидишь, мой друг.
Тогда, осененный нежданной радостью и не в силах возобладать над собою, Финнек заключил Франсина в крепкие объятия, благодаря и в то же время, словно боясь потерять, выпустив из рук. У него не было никого, кроме того человека, что стоял сейчас рядом с ним. Он вполне осознавал это, но такое осознание было на грани ужаса отчаяния сейчас, когда над проповедником нависла угроза от самого епископа.
- Что ты намерен делать теперь? О чем вы говорили с… моей сестрой?  
Франсин взял его за плечи, заглядывая в глаза, будто с просьбой оставить волнение.
- Нам следует побыть здесь некоторое время. Здесь мы в безопасности, но более того, я мог бы говорить с людьми твоего отца, кажется, они расположены слушать.
 
Они прошлись вдоль выложенной галунами тропинки, обмолвившись еще парой фраз. Летом эта тропинка, должно быть, вела сквозь сад, но теперь тут были лишь голый терн розового кустарника, облетевшие серые яблони, да тенью нависшая над пустым цветником ива, полощущая на слабом ветру длинные ветви. Однако внимательный глаз разглядел бы одинокие белые цветки вербены. Единственного цвета, что еще не умер.
Вскоре их встретил вестовой, пригласив за трапезу вместе с баронессой.
- Знаешь, если бы нас хотели убить, не сделали бы этого сразу, еще там, в Бризингере, подмешав не снотворных трав, а сразу чего похуже? - шепнул Финн, когда они двое уже следовали за посланным от Боудицеи слугой. - Однако, может быть, им нужна была эта беседа с тобою от недостатка оснований на…
- Финнек, от осторожности своей мы умрем не от яда и меча, но с голоду. Не хочешь ли ты пешком дойти до ближайшей деревни и просить о подаянии?
- И все же. Бери только то, что берут другие. И только руками. Я слышал кое-что зловещее о ядах от нашего травника при аббатстве.
- Да у тебя просто дар скептика, видит Единый. Может быть, ты и прав. Так или иначе, Исайя свел меня с тобой не случайно.
Финнек и Франсин безмолвно переглянулись, как бы соглашаясь меж собой, впредь быть на стороже: очевидно было одно – ведь выбора-то и нет, и вопрос доверия людям барона все же придется проверять на деле рано или поздно.



5bed6ee9fe17.png


Барти Фир
Барти Фир

    Понял, что его внутренние демоны - интересные ребята.


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Анкета
Инвентарь
Хроника
Книга заклинаний
Раса: Вудман
Специализация: Охотник

Откровение Богослова

Отправлено 10 Ноябрь 2019 - 21:12


  • 0
22 день месяца Рютен 3056 года;
Марен.
Погода:
Истинное гадство. Не особо холодно и не особо тепло, зато ледяная корочка, что местами покрывает сырой снег с грязью, с лихвой добавит острых ощущений.


- И в чём подвох? - он склонился ближе, подпирая голову кулаком. Анвар стоял совсем близко, прислоняясь плечом к деревянному столбу, кормил лошадь в стойле свежей морквой и заговорчески улыбался.

- Ни в чём. Ноэль довезёт тебя бесплатно, но только если ты не на козлы сядешь, а в повозку. Ну, с грузом то бишь поедешь, - сказал он, а предвидя следующий вопрос мальчика добавил:
- Камни там, мелкие. Не думаю, что они там тебе уж сильно мешать будут.

Барти выдохнул, соскочил с бочки на которой сидел и заходил по скромной конюшне от одной двери до другой. Азарт внутри него боролся с опасениями и страхом, и, кажется, побеждал.

- Ну? Ты мать-то хошь повидать?

- Не знаю, - он обернулся и широко развёл руками. - Она ж и так приедет сюды скоро. Так вроде и ездить не за чем.

- А ты хорошенько поразмысли, - хмыкнул тьессарец. - Вы и в дороге можете повстречаться. Ты в повозку к ней пересядешь, вместе и доедете обратно. Моё дело предложить... Короче. Ты, ушастый, думай, часок у тебя ещё есть. А я пойду готовиться.

С этими словами он распахнул дверь конюшни ногой и вышел прочь, оставляя Барти в компании пегой кобылы. Мальчик осторожно протянул ладошку к её морде и погладил жесткую шерсть. Громадные ноздри начали нюхать его руку, а затем кобылка резким движением попыталась кусануть его за пальцы.

- Совсем сбрендила? - сердито поинтересовался Барти. Благо, он вовремя успел одёрнуть конечность. Даже животные были настроены против него!.. 

Отойдя, для надёжности, подальше от стойла, он снова уселся на бочку и стал постукивать пальчиками по колену. В голове у него шла напряжённая работа, и, как казалось мальчику, по итогу которой решится не меньше, чем его судьба. Анвару он, конечно, доверял (и плевать на все остережения тётки), но где-то глубоко в душе Барти почему-то не мог окончательно решиться на это небольшое путешествие до Бризингера.

Идея, предложенная тьессарцем, была потрясающей. Что может быть лучше, чем повстречать мать в дороге и поехать с ней обратно в Марен? У него ведь будет куда больше времени поговорить с ней на свежем воздухе, а не в душном и провонявшем Хмеле. Только что-то было не так. И мальчик это чувствовал.

- Подумаешь. Это же будет в первый и последний раз, - он даже не заметил как стал бурчать себе под нос. - И Анвар будет рядом...

На глаза ему вдруг попался длинный кнут, тот, которым подгоняют лошадей. Не долго думая, Барти схватил его в руку, встал посреди просторной конюшни и резко ударил от плеча. Кнут хлестнул по воздуху, но затем вдруг больно коснулся лица. Мальчик ойкнул, выронил грозное оружие под ноги на сено и стал ощупывать щёку.

Нет, сам себя он не защитит. Особенно без лука. Анвар почему-то запретил брать его с собой.

- Может всё и так будет в порядке? - Барти повернулся к кобылке. Пегая громко фыркнула и повернулась к нему задом, почёсывая бок о стойло и размахивая хвостом. - Вот и я так думаю.

Он прибежал к хате Хларена как раз тогда, когда охотник грёб дорожку снеговой лопатой. Вернее, размазывал грязь по сторонам. И грязно ругался, не замечая своего подмастерья. Барти с интересом вытянул шею, подходя поближе.

- Хларен? - позвал он, изрядно напугав наставника.

- Барти, - выдохнул охотник, прекращая грести сырой снег. - Я чуть дух не испустил. А ты чего так рано, ты ж к Зинерве опять собирался?

- Я уже был у неё, - ответил мальчик, потупив взгляд. На самом деле, конечно, к тётке он не ходил, ограничившись вчерашней вылазкой в Хмель, но рассказывать Хларену про Анвара ему не хотелось.

- Я пришёл отпроситься, - добавил Барти. - Марта просила меня прибрать её хату в порядок. Можно? Это надолго.

- Марта? Кто енто?

Марта существовала действительно и жила на самом краю Марена в такой же бедной лачуге как они с Хлареном. Она была старой, с помутнённым рассудком женщиной, страдающей провалами в памяти. Неудивительно, что наставник её не знал. Он, небось, в тот угол города ни разу в жизни не заглядывал. 

- Она живёт в хате напротив большого курятника Шона, - объяснил Барти. - Так можно? Она обещала заплатить.

Глаза Хларена просияли, стоило заговорить о деньгах. Он сразу же закивал и даже не возразил, когда мальчик робко сказал, что если не успеет оправиться с работой, заночует у Марты.

- Спасибо! - заулыбался Барти, когда наставник сам стал подгонять его поскорее идти и добывать деньги.

Мальчик быстро добежал обратно до конюшни, как раз тогда, когда Анвар грузил небольшой сундук в повозку.

- Ну что, ушастый? Надумал? - спросил он.

- Я еду с тобой, - выпрямил плечи Барти, подходя ближе. - А где Ноэль?

Ноэль - их возчик, нанятый тьессарцем. Мальчик хотел увидеть его, прежде, чем садиться в повозку. Но никакого Ноэля он не увидел, в этом небольшом переулке не было ни души.

- За жратвой для конины попёр, - усмехнулся Анвар и махнул рукой на повозку. - Залазь, устраивайся поудобнее и постарайся заснуть, дорога всё-таки долгая. Но запомни: устанешь - не вздумай ныть, не то Ноэль тебя выбросит прям на дороге.

- А...

- Увидим какую повозку - обязательно спросим возничего едет ли там твоя мать, - оборвал тьессарец. - Ну, лезь уже.

И Барти полез. Осторожно, по небольшим, необработанным камням он пробрался в самую дальнюю часть повозки, устроился в углу, замотался в свою шкуру и стал греть руки. Мальчик прислушивался к любому шуму снаружи, пытаясь уловить голоса, но вскоре окончательно пригрелся, и сам не заметил как заснул.

Он никогда не забудет того, что увидел, когда открыл глаза. Рядом с ним, оперевшись коленями о камни, стоял мужик. Он был толстым, лысым и выглядел полным уродом. Он улыбался, выставляя напоказ кривые жёлтые зубы.

Барти понял, что попал в беду, но убегать было уже поздно - мужик схватил его за ноги, подтянул ближе и стал стягивать с него штаны.

- Не надо, пожалуйста, не надо, - срывающимся голосом заумолял мальчик. Он намертво вцепился в собственную одежду, а мужик, не желая с ним церемониться, размахнулся и с силой ударил по лицу.

Пронзительно завизжав, Барти откинулся спиной, чувствуя, как острые камни впиваются в спину. Мужик резким движением стянул его штаны до колен. С тихим звяком кинжал мальчика слетел с пояса на камни.

- Куды? - грозно рыкнул мучитель, хватая Барти за руку, успевшую хватануть оружие. В следующий момент запястье встретилось с холодным, твёрдым камнем, и мальчик, непроизвольно разжав пальцы, захныкал. Кинжал был отброшен в сторону.

Мужик навалился на него, ударяя по лицу ещё раз, ещё сильнее. 

- Хватит, - сжался Барти, жмуря глаза. - Я... я согласен.

Толстые, крепкие руки отпустили его, и мальчик рискнул посмотреть на своего насильника. В глазах у мужика заиграли азартные огоньки - ещё бы, он же был согласен.

- Только... я... с-сам разденусь, не смотри, - пролепетал Барти.

Ему позволили подняться. Мужик отошёл от него на шаг, ещё раз окинул плотоядным взглядом и отвернулся. Барти стал расстёгивать верхние пуговицы на рубахе, попутно рыская взглядом по камням. Выбрав самый крепкий и самый острый, он осторожно подобрал его, стянув с себя последние остатки одежды.

Тощая ручка медленно обняла мучителя со спины.

- Повернись, пожалуйста, и наклонись, я хочу тебе кое-что шепнуть на ушко, - Барти постарался сказать это нежным, сладким голосом. Мужик довольно хрюкнул, повернулся, наклонился ближе, а мальчик, со всей силы, на которую был способен, ударил его по голове, попав точно в висок. Пошатнувшись, насильник даже не успел опомниться, как Барти снова приложил его.

Из уха мужика потекла струйка крови, а сам он безжизненно рухнул.

Мальчик растерянно смотрел на него, сжимая в руке камень. Он всё ещё стоял абсолютно голый, но совсем не чувствовал холода, наоборот, ему было жарко, но Барти понимал, что ему нужно было срочно убегать.

Собрав одежду, он судорожными рывками натянул её на себя, нашёл кинжал и открыл дверь повозки, осторожно выглядывая наружу. Никакого города. Никакой дороги. Только лес, и эта повозка, стоящая посреди него.

Барти осторожно выполз из неё, обошёл вокруг и увидел небольшой костерок, над которым в котелке, держащимся на железных прутьях, что-то варилось. По обе стороны от костра было по лежанке. Справа, раскинув руки в стороны, спал Анвар.

Над расслабленным лицом нависла тень. Тёмными глазами мальчик вглядывался в его черты, прежде, чем грубым движением уколоть остриём кинжала шею. Анвар вздрогнул, открывая глаза и заметно побледнел.

- Ты... Ты...

- Я, - мрачно сказал Барти. - А эта толстая свинья, стало быть, Ноэль?

Ему будто снесло крышу, и он не чувствовал ничего кроме переполняющей ненависти.

- Где он, Барти? Что происх... - тьессарец заткнулся и резко втянул воздух, когда мальчик надавил на рукоять кинжала.

- Он пытался меня трахнуть, но я, кажись, его убил, - ухмыльнулся он, наблюдая как быстро меняются эмоции на лице Анвара. - Рассказывай давай, куда вы ехали и чего собирались сделать со мной.

- В Аустенит, это в Лавидии. Ноэль он... он ненормальный, но...

- Ты знал что он собирался сделать?

- Да.

- Так почему ты, сука, ему не помешал? Ты...

И тут его накрыло внезапное осознание.

- Ты ведь поэтому запретил мне взять с собой оружие, - ледяным тоном высказал он свою догадку.

Анвар вытянул губы в слабой, дрожащей улыбке.

- Ушастик...

Договорить он не успел. Кинжал с хрустом вошёл в его шею. Тьессарец захрипел, широко раскрыв зенки. Последнее, что он увидел: мертвенно-бледное лицо, обрамлённое светом луны и два чёрных омута, пылающих немой яростью.



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 10 Ноябрь 2019 - 22:07


  • 1
3056 год от прихода первородных в Амалирр
5 Рютэна, день
Крепость барона де'Авлия


И доверие людям барона постепенно оправдывало себя. Беседы Франсина и Боудицеи стали в какой-то степени даже привычны, когда минула неделя пребывания в крепости де’Авлия. Начинались они обыкновенно вместе с утренней церковной службой, заканчиваясь к полудню. Собственно, для проповедника они и стали своего рода исполнением его богословского служения. Совершав недолгий молебен, он отправлялся сразу же в приемные покои, где, по его словам, его выслушивала сама баронесса, а также пресвитер одной из местных церквей и писарь, чьим пером важнейшие части беседы отмечались в рукописях. Финнека к беседам не приглашали.
– Но и я вёл запись многого из того, что было сказано тобой, - огорчился как-то он, указав Франсину на скрепленные страницы собственных рукописей, сделанных им во время странствий и бережно сохраненных, сокровенно пронесенных через ундервудскую слякоть и сырость - почему бы и вам не воспользоваться этими рукописями? И… я бы мог так же записывать за тобой, как прежде... - Франсин взял эти рукописи.
- Я сделаю все, что смогу, Финнек. Увы, не только в моей воле – присутствовать тебе там или нет. Полагаю, они лишь хотят до поры до времени сократить количество любопытных ушей…
- Но я слышал все и знаю о чем твои проповеди! Я понимаю многое и размышляю как должно.
Тогда Франсин, у бровей которого сложилась глубокая складка,  склонился к нему и произнес у самого уха:
- Я боюсь за тебя. То о чем мы говорим с пресвитером Валенсием в частности, касается возможности преобразований внутри церкви, ты пока не причастен к этим беседам и это правильно. Мы все предаем себя угрозе, но тебя я хочу от нее уберечь.
- Я все это время был с тобой, нас многие видели вместе, разве в этом не было мне угрозы? Ты словно бы хочешь тем самым… искупить какую-то вину, но это был и мой выбор – идти с тобою, - Финнек медленно отстранился, не сводя недоумевающего взгляда с Франсина и затаив дух, словно бы не веря в ту перемену, что происходит в их привычном порядке вещей. После недавно случившегося разговора, в котором он открылся в том, что не монах и не проходил пострига, их общение стало доверительным как никогда, и поэтому теперь слышать подобное было просто невыносимо.
- Ты думаешь, я слишком юн и недостаточно образован для таких бесед? Или, может быть, недостаточно верую?
- Финн…
Последние слова он произнес, глядя проповеднику в глаза, а его собственные тотчас словно бы заплыли туманом. Он смахнул предательскую пелену рукой и, осознав, что завел разговор слишком далеко, досадливо отвёл взгляд.
- Прости, отец… я уже сам не знаю что говорю, - Финнек ссутулился, как лесной сычик опустив голову в плечи, и весь сник. Затем молча, глядя под ноги, развернулся и вышел прочь, оставив проповедника одного, с его рукописями в руках. Когда шаги Финнека смолкли в коридоре, Франсин бережно перебрал страницы, бегло осмотрев строки. Слово в слово, грамотно повторяющие то, что некогда произносил он сам, выведенные мелковатым, спешащим, но довольно ясным почерком.
- Исайя, помоги нам, - Франсин, склонив голову, медленно опустился на колени. Ладонь проповедника сама собой крепко прижала рукописи к телу, - Я был слеп в своем тщеславии, но сейчас... неужели я так поздно одумался,.. Господи, возможно ли простить такое? Мальчик не должен нести мое бремя.
 
Стены. Холодные стены. Снова серые камни, плотно подогнанный один под другой, застят горизонт, лишая взгляд возможности убежать вперед, к черте, где небо касается земли. Что-то в этой линии всегда внушало род болезненного трепета, когда кажется, будто что-то безмолвное, в своем отчаянном крике немого безъязыкого рта просится, рвется наружу, вырывая с собою самую плоть, сначала где-то меж ребер, потом медленно и непреодолимо подступая к горлу. Хочется одного – унестись вместе со взглядом, но тело и разум предательски держат на месте, словно постоянно говоря - не сейчас, не время. Но будет ли это «сейчас» и будет ли время?..  Минул полдень и Финнек, слоняясь от скуки и пытаясь развеять тоску, взобрался на крепостную стену и брел вдоль зубцов, за которыми то и дело пропадал серый горизонт. Интересно, ведь если бы он рос здесь, а не в монастыре, эти стены день за днем окружали бы его ровно так же. Или нет? Что было бы дозволено больше чем в монастыре, или, может быть, от большего пришлось бы отказаться? Вряд ли. Тоскует ли так же как он дочь барона, его отца, наверняка выросшая в этих стенах? «Боудицея». Он впервые произнёс про себя это имя просто, без титулов. А ведь, мог бы произносить его так же и вслух. «Боуди. Сестра». Финнек остановился и притулился меж зубцов. Горизонт, ну что там, за тобой, что так болит дух?.. 
 
Из безрадостных мыслей его вывел звук. Музыка. Он обернулся туда, откуда прилетали тихие переборы струн и мелодия, напеваемая чьим-то весьма приятным тенором. Давно Финнек не слышал пения. Пройдя далее вдоль стены, по направлению к одной из крытых башен, где должен был находиться тот, кому принадлежал голос, Финнек вскоре увидел его хозяина. Он и раньше примечал менестрелей в Бризингере, но этот, небрежно прислонившийся к камню человек, должно быть не разменявший ещё и трёх десятков, ладно сложенный, с чернявыми, как смоль кудрями, как-то сразу пришёлся ему по духу, своим видом располагая к беседе. Завидев приближающегося монаха, тот обернулся, не прерывая движений пальцев по серебрящимся струнам лютни:
- Эй, святоша! - позвал он беззлобно, но с лукавой улыбкой. - Чего нос повесил? Нынче не страстная седмица и даже не пост.
Финнек приблизился и сел на каменном выступе подле него. Но только молча пожал плечами, одними глазами дав понять, что сказать-то и нечего, и как бы говоря: «ты лучше поиграй ещё, а я послушаю».
Менестрель спел о женщине-тролле, что влюбилась в рыцаря. Тот оказался неподступен. Под конец и Финнек, легко подхватив мелодию, тихо подпевал себе под нос. Закончив, лютнист вскинул брови и громко выдохнул, издав какое-то медвежье рыканье, выражавшее, наверное, род крепкого удовлетворения собой.
- Вот такая любовь, парень. Эй, да не сохнешь ли ты по кому? – Финн получил ладонью в плечо и вздрогнул, снова вырванный из течения мыслей, - Брось тоску и сочиняй песни. Слух у тебя отменный. Пой - когда отвергнут, пой - когда в карманах ветер, пой - когда будешь в лапах у смерти. Попробуй! – с этими словами, музыкант вручил ему свою лютню, едва Финнек успел опомниться. Гладкие деревянные бока инструмента приятно легли в ладони.
Смотри, вот как надо, - Лютнист навис над ним и его длинные жилистые пальцы скользнули под гриф, обхватив его сноровисто и легко, и уперлись в струны, расположившись в занятной позиции, которую пальцы Финна, привыкшие разве что к плотницкому теслу или писчему перу, повторили с трудом. - Теперь второй рукой – проводишь вот так, - большой палец менестреля легко скользнул сверху вниз по струнам, - пока этого тебе будет достаточно, но, может быть, научу и чему повеселее, - он поудобнее подобрался к инструменту, не забирая его из рук Финнека. В следующий миг его пальцы бегло прошлись по струнам так, что Финну оставалось лишь изумиться той трели, что будто магическим образом была добыта из лютни. 
- Я бы задержался здесь еще на пару недель – пока меня жалуют и кормят. Приходи, глядишь и научил бы тебя чему, уверен - схватишь ты быстро, боженька-то тебя не обделил ухом.
 
И Финнек приходил и учился, пока беседы Франсина уносили день за днём, обращали их в недели. Очарование инструментом и этим человеком  было сродни приятному забытью наедине с текстами монастырской библиотеки, которым он предавался в такие же серые и однообразные будни там, в монастыре. Также как и знания и истории с желтых страниц, они волновали дух, так отличаясь от того, что окружало его день за днём. И также лишали покоя, но Финнек предпочёл бы это смятенное беспокойство тысячу раз тому тупому чувству замкнутости в собственных мыслях, стонущих в голове, словно мятежные духи, запертые каким-то мужланом в тесной и грубой деревянной бочке. И он приходил и учился.
 
3056 год от прихода первородных в Амалирр
22 Рютэна, вечер
Крепость барона де'Авлия


Вечер выдался на удивление тихим, безветренным и сухим для ундервудсуого Рютэна. Облака разошлись, открывая пунцовое небо на горизонте, проглядывавшем через бойницы, потрескивали в сиреневых сумерках смоляные факела под одной из крепостных башен, подле которой послушник и музыкант избрали себе место для встреч. Время от времени грея пальцы над ведром с углями, добытым в башне, Финнек сосредоточенно извлекал звуки из лютни, ставшие уже вполне сносными для пары незамысловатых песен, которым его научил менестрель, одновременно ведя с тем беседу.
-...а иные из братьев сочли бы этот инструмент греховным.
- Так ты у нас грешник великий, выходит, - подтрунил из-за спины Финнека голос лютниста, отправившегося за полешком к дровне.
- Ни ряса, ни благочестивые речи ни даже благие помыслы не могут избавить нас от этого звания, мы все, согласно Писанию, рождаемся во грехе.
- А понтифик?.. А Исайя, аагх возьми? И тот ведь считал себя человеком!
- Его жертва дала нам выбор - следуя Ему, каждый может получить прощение, - Финнек отвечал ровно, без тона увещевания. Эти схоластические догмы он прекрасно знал из богословских книг и, разбуди его ночью с подобным вопросом, он ответил бы то же.
- И ты веришь в это, а? - голос лютниста совсем удалился, послышался шорох дров. Пальцы Финнека, ороговевшие с непривычки, больно и неловко соскользнули со струн, но тотчас он поспешил вернуть их обратно, старательно ставя в позицию. 
- Я верю в человека, которым был Исайя.
После некоторого молчания, нарушаемого только робким треском факела, да тихим пением струн, снова послышался голос лютниста, приближающегося к Финнеку:
-Я раньше думал - эта вера, убеждения, только лишний повод попускать друг другу кровь. Но сейчас…
 
Глухой удар, тихое «трень», выпавшей из обмякших рук Финнека лютни… Менестрель переложил из ладони в ладонь увесистое полено, оглянулся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, взял бесчувственное тело послушника под руки и в сгустившихся сумерках оттащил к стоящей подле телеге для хвороста, в которую уже был запряжен мул. 
-...сейчас я думаю, это истинно орудие Сатаниэля, а нашего брата менестреля он любит, я слышал… Трогай, - тряпьем прикрыв монашка, уложенного в телегу, бросил он вознице, служившему в крепости дровосеком и хлопнул рукой по крупу мула, безропотно тронувшегося вперед.
-Открывай, Свен! Госпоже холодно, - послышался голос возницы у ворот, которые затем не спеша отворились, выпуская телегу, казавшуюся пустой, на большой тракт на Марен, упирающийся невдалеке в чернеющую полосу леса.
 
3056 год от прихода первородных в Амалирр
23 Рютэна, утро
Лесная чаща

Медленно и болезненно утренний свет прорывался сквозь темноту тяжелых век. Борясь с желанием вновь провалиться в бессознательный мрак, Финнек не сразу осознал, что сидит верхом, накрепко, привязанный к конскому седлу в кистях и коленях. Голова раскалывалась тупой болью и он вспомнил вечер в крепости, лютниста и тяжелый удар по затылку... Впереди слышались мерные шаги и, с трудом изогнув шею из-за конской головы, он разглядел троих. Один из них, всадник и двое пеших, все трое были хорошо вооруженны и имели опасный вид. Заслышав их речь, Финнек снова обмяк, решив не подавать виду, что пришел в себя. 
- Может разбудить рыжего и пустить пешком? Я устал как мразь...
- Неет, ты же слышал, он нужен людям епископа целехоньким. 
- И чего им надо от такой сошки.
- Да, прознал я, что он дружок еретика-проповедника. И в общем-то мне плевать, что с ним собираются делать, пока за мою работу платят.
- И то верно. 
И только тут сердце Финнека ушло в пятки и в глазах снова начало темнеть. Кто-то из людей епископа, должно быть, заплатил менестрелю за то, чтобы тот выдал его из крепости барона. И теперь только Единый знает, какие испытания ждут его впереди.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 13 Ноябрь 2019 - 20:14


  • 1
Совместно с Барти Фиром
3056 год от прихода первородных в Амалирр
23 Рютэна, день
Лес близ Марена


Вскоре трое остановились, чтобы справить нужду в придорожных кустах.
 
Финнек, по расчетам которого минул полдень, все еще держался под видом спящего, собрав всю силу воли, чтобы не шевелиться, в то время как затекшие до онемения члены тела ныли и мерзли на стылом морозце все больше. Он все же надеялся вызнать из редких и скудных разговоров наемников куда его везут, но покамест тщетно.
Заметив, что трое отлучились к обочине и повернулись к нему спиной, он попытался растереть хотя бы пальцы рук об луку седла, не поднимаясь телом с лошадиной шеи и вновь сомкнув веки.
- Ага, очнулся, монах, - несмотря на усилия Финнека остаться незамеченным, один из наемников все же раскрыл его намерения. Приблизившись вразвалку, он ухмыльнулся во всю свою не бритую физиономию, расчерченную шрамом, и пару раз грубо хлопнул Финна по щеке, отчего тот вздрогнул и зажмурился, - будь хорошим мальчиком, и мы тебя не тронем. Усвоил?
Финнек отвел голову, стряхнув руку наемника:
- Куда вы меня везете?
- Эй, парни, рыжий спрашивает, куда мы его везем. А что, тебе не нравится прогулка? – усмехнулся верзила, через плечо оглянувшись на товарищей. Он, видно, ожидал услышать их смех в ответ, однако, вместо этого лес вдруг разрезал громкий вопль одного из них.
- На помощь, Хэв! Это медведь-шатун!!!
Финнек не видел того, что происходило на обочине. Он лишь слышал грозный медвежий рев и гомон, застигнутых врасплох наймитов. В следующее мгновение лошадь под ним, стоявшая без привязи, испуганно взметнулась на дыбы, заржала и стремглав понесла в чащу.
 
В жизни не ездивший верхом в одиночку, Финнек благословил путы, которые хоть и врезались болезненно в тело, но все же, по-крайней мере держали его в седле. Ветви разъяренно хлестали по бокам, ему казалось, что безумная скачка длится уже целую вечность, но вот, испуганное животное, наконец, замедлило бег,  перешло на рысь, а затем и вовсе на шаг. Они оказались на лесной опушк, и, сквозь накатывающую на глаза темную пелену, Финнек разглядел оставленную кем-то повозку. Подле нее лежало лицом вниз грузное мужское тело, а поодаль потрескивал костерок, возле которого, уставив незрячие глаза в небо, распластался еще один, с зияющей раной на горле.
- Ты ещ-щё кто? – вдруг донеслось до слуха Финна и он, наконец, заприметил рядом с кострищем ребенка, который, завидев его, съежился и тут же схватился за окровавленный кинжал, - Ты с ним? – кивнул мальчик на застывшее тело подле себя.
Финнек, с трудом собрав остатки воли, приподнялся в седле, насколько позволяли путы, и оглянулся. Преследования не было слышно, да и малый лесной тракт, судя по всему, остался где-то далеко позади. Он снова глянул на паренька.
- Я не знаю кто ты. Но, умоляю, помоги мне сойти вниз.
Мальчик недоверчиво оглядел его с головы до ног, затем все же приблизился и, встав под седлом, медленно распилил кинжалом, оказавшимся совсем тупым, путы на руках и ногах Финнека. Послушник стек вниз по крупу лошади и упал на колени, но, возобладав над слабостью и болью во всем теле, медленно выпрямился:
- Благодарю. 
Он получил, наконец, возможность рассмотреть своего спасителя. Худой и нескладный, как и многие в его возрасте, паренек был также рыж, как и он, а на лице у него была щедрая россыпь веснушек. Бледные ручонки сжимали тупой кинжал, а чуть выше на рукаве были запёкшиеся пятна крови. Финн снова бросил опасливый взгляд на труп за спиной мальчонки. – Где мы? –поспешил задать он резонный вопрос.
- Не знаю, - повел плечом паренек. - Считай, что меня похитили.
- Думаю, надо нам уйти отсюда как можно скорее…
 
Затушив костер и оставив лошадей и повозку на опушке, двое двинулись по ее следу, чтобы выйти на большой Маренский тракт. Так предложил мальчишка, и Финн, посчитав это вполне разумным, согласился.
И действительно –  впереди меж деревьями, вскоре заблестело серебряное небо, обещая  вывести их к широкой дороге.
- Полагаю, ты знаешь, куда собираешься идти дальше?
Продравшись вместе с Финнеком через кусты и выйдя на тропу, паренек оглянулся по сторонам.
- Да, только… я понятия не имею, как далеко меня могли утащить. Какой сегодня день?
- Я не знаю. Не знаю. Очень надеюсь -  все еще двадцать третий Рютэна… - с этими словами, Финн приложил ладонь к гудящему затылку, и она встретилась с большой и свежей шишкой, вызвавшей в памяти подлый удар поленом по голове, - да, пожалуй, двадцать третий.
- Тогда мы вряд ли уехали далеко, - мальчик мрачно усмехнулся, - отсюда пешком часа четыре до Марена.
- Те, кто похитил тебя. Это их тела были у повозки?.. – Послушник ненароком оглянулся. Но позади по-прежнему было тихо. Затем он помедлил мгновение и добавил с досадой, - Единый, должно быть, грешно так мыслить. Но я надеюсь тех, кто пленил меня, надолго задержит этот медведь…
- Медведь? – встрепенулся мальчик, - Холера! А те трупы… Да. Да, это они украли меня. Я не хотел их убивать.
Холод пробежал по позвоночнику. Финнек кинул на паренька беспокойный взгляд, пытаясь соотнести здравый смысл, слова мальчика и виденные в чаще леса тела двух взрослых мужчин, у одного из которых было вспорото горло.
- Не уверен, что хочу знать, что именно там произошло. Но, думаю, нам обоим будет лучше, если мы ускорим шаг…
Остаток пути шли молча. Но когда впереди, в спустившихся сумерках, показались тени изб и огни внутри окон, Финнек задал своему спутнику давно гложущий его вопрос – найдется ли ему в Марене место для ночлега.
- Найдется. Идем, - мальчик поманил его рукой и уверенно зашагал куда-то в сторону одной из крестьянских хат.
 
Скрипнув дверью, они оказались в скромной хибаре. В очаге плясал огонь, бросая тени на бугристый земляной пол. Пахло смолой и овечьей шерстью. Из-за бараньей шкуры, висящей в проеме стены слева, обнесенной досками, показался, как сразу догадался Финнек, хозяин хаты.
- Эт кто? – с недоумением уставился он на послушника и затем перевел взгляд на мальчугана, оставшегося в тени у входа и отвернувшегося боком, будто бы прячущего разбитую щеку от глаз мужчины.
- Благослови тебя Единый, господин, - начал было Финн, но ручонка паренька показала ему на такой же проем в стене справа, а сам он, взяв хозяина избы за рукав, потянул его в сторону. Неловко оглянувшись на мужика, Финнек все же покорно последовал за жестом мальчика. Отведя пахучее овечье руно, он оказался в тесной клети. Под ногами было что-то колючее, глаза не смогли разобрать с непривычки, но Финн догадался, что пол устелен здесь звериными шкурами. Сжав зубы от тянущей боли в теле, не успевшей сойти после тугих пут и малоприятной поездки верхом, он медленно опустился и сел, нащупав рукой теплый мех. Усталость, наконец, начала брать свое, и, оказавшись в теплом полумраке, словно растекшимся по жилам, послушник уронил голову на колени и быстро задремал.
 
Очнулся он оттого, что его шеи  коснулось что-то колючее. Мальчик набросил ему на плечи одну из звериных шкур и направился в другой угол, видно, тоже собираясь ко сну. Финнек окликнул его:
- Как твое имя?
Паренек ответил, не оборачиваясь:
- Я – Барти. А ты? – он осторожно вытащил кинжал из-за пояса и стал поскабливать его ноготком, убирая засохшие следы крови.
- Финнек Авлий… просто Финнек, - поспешил исправиться он, чувствуя себя глупо всякий раз, произнося род своего отца. – Вы спасли меня. Но мне совсем нечем отблагодарить вас. Завтра как можно раньше, я должен буду уйти, - здравый смысл подсказывал ему, что преследователи могут не заставить себя долго ждать. И тогда не поздоровится не только ему, но и этим добрым людям.
- Незачем благодарить, Финнек, - тихо ответил мальчик и обернулся, делая несколько шагов ближе к Финну. Глаза у него были опухшими, а на щеке темнел внушительного размера синяк.
Тебе ведь пришлось нелегко. Они не ранили тебя?
- Я… Со мной все в порядке,  – голос его дрогнул, и он поспешно опустил голову. – Я не хотел их убивать, - едва слышно добавил он. Но Финнека сейчас больше заботили эти ушибы. Дурно, что удары пришлись по голове паренька, он знал, чем это может грозить.
- Жаль мой лечебный бальзам остался в крепости, - выдохнул Финнек, прикладывая ладонь ко лбу Барти. Тот, к счастью, оказался не горячим, как он опасался обнаружить. - Обожди немного, – сказав это, он встал, тихо, дабы не будить хозяина, к тому времени уже похрапывающего за овечьей шкурой, пробрался к двери и вышел наружу. Ночной морозный воздух ударил в лицо. Финнек нагнулся к земле и собрал ладонью горсть заледеневшего снега, крупными холодными каплями потекшего по локтям в рукава рясы, когда он пронес его в теплую хату. Притянув мальчика ближе к себе, он приложил снег к его ушибу, отчего Барти немного дернулся в сторону, но все же позволил себе помочь. – Слава Единому, жара у тебя нет, значит - голова цела, - продолжая держать холод у ссадины, Финнек заглянул в его темные глаза, - Я уверен те люди… у тебя ведь не было выбора.
- Я сам виноват. Тот, который… лежал рядом со мной, был моим другом. Но он ничего не сделал, чтобы помочь мне. Я сам захотел ехать с ними. Я думал, что они отвезут меня к матери.
Малое уразумев из слов мальчика, Финну было ясно только одно –  что настрадался он, видно, поболе него самого. Но важно было выяснить - не угрожает ли пареньку преследование так же как ему.
- Кто-нибудь видел тебя, когда ты сделал это?
-Надеюсь нет,  - выдохнул Барти. – Но их могут хватиться, - в слабом свете свечи на полу, его лицо казалось бледным и напуганным.
- Тебе бы отдохнуть, дружок. - снег в руке Финнека, тем временем, совсем растаял, обернувшись маленькой скользкой льдинкой. Тогда он мягко взял ладошку паренька в свою, - я никогда не забуду твою помощь. Теперь спи, тебе сейчас нужен покой.
Мальчик вдруг неожиданно больно схватил его за палец, не давая убрать ладонь:
- Финнек. У тебя есть с собой оружие?
- Нет, - коротко ответил он.
- Точно? – Барти напряжённо заглянул ему прямо в глаза.
- Разве что духовное, - постарался пошутить в ответ на такой пристальный взгляд Финн, на что мальчик выдавил из себя кислую улыбку.
- А я чувствую, будто бы у меня отняли душу, - послышался вслед за тем его безрадостный смешок, и паренек тут же вскочил на ноги, и, прихватив с собой шкуру, направился в соседний угол. – Ложись спать.
Эти слова из уст ребенка больно тронули Финнека. Он проводил мальчика взглядом и медленно опустился с колен на спину, подложив руки под голову. Тело до сих пор ломило и, растянувшись, наконец, Финн даже почувствовал себя немного спокойнее. Он помедлил недолго, наблюдая за тем, как свечной огарок тлеет на полу, отбрасывая долгие тени на неровные стены, и произнес тихо:
- Никто не может отнять твою душу, Барти.
Что-то внутри него не позволило ему сейчас вот так просто сомкнуть глаза. Он будто ощущал ответственность за этого мальчика, но не знал, сомневался в том, что сможет правильно сказать ему о том, что думает сам, и все же продолжил:
- Это то сокровенное, что всегда с тобой, если только ты сам не решишь отдать ее.
Но паренек, видно, уже уснул, отвернувшись лицом к стене. Так показалось Финнеку. И вскоре он и сам погрузился в сон, тревожный и беспокойный. Ему снова снился ночной лес, который вновь и вновь пронзал крик схваченной инквизицией ведьмы. Девочки, с темными от ужаса глазами и оголенными из-под разорванных одежд тощими плечами и нежной грудью. «Единый! Спаси, умилостивись, прошу Тебя!» - кричала она, тщетно вырываясь из рук солдат, в кровавом свете факелов, а он ничего не мог сделать. Лишь стоял поодаль и смотрел, как ее уводят во тьму.
 
Его разбудил шум за стеной хаты. Будто кто-то с силой стучал в дверь соседнего дома. Но, заслышав знакомые голоса, сомнений не оставалось, ровно как и времени. Финн живо поднялся и на коленях метнулся к спящему мальчику.
- Эй. Барти, - он легко, но настойчиво трепал его за плечо, пока тот не проснулся, резко дернувшись и ударившись головой о стену. Его глаза блеснули, верно, бедняга подумал, что на него напали. Финнек тут же приложил пальцы к его губам:
- Тише, тише, я тебя не трону, - и он пустил в ход все свои умение говорить ясно и доходчиво.  - Там снаружи. Они пришли за мной, их трое и все вооружены, мне нужно убираться отсюда. Есть у вас черный ход или окно, чтобы я мог выбраться во двор позади? Что угодно, только тихо.
Взгляд Барти прояснился, но последовавший вопрос был очень не вовремя:
- В чем ты виновен, раз они пришли за тобой?
- Я не знаю! – выпалил Финнек, с досадой, - наверное, считают меня еретиком.
Не вполне будучи уверенным, что именно подействовало тогда на мальчика, вскочившего тут же и потянувшего за рукав его рясы, Финнек последовал за ним, когда тот повел его к стоящим в углу избы ящикам, под которыми, благодаря небольшим усилиям паренька открылся люк.
- Это погреб, - шепнул он тихо, - там нет хода, но тебя никто не найдет. Лезь быстро.
Не успевая мыслями за ходом событий, Финн скользнул в открытую дверцу в полу. Едва свет над его головой исчез, и он оказался в полном мраке глухого и пахнущего плесенью подпола, снаружи послышался грубый и настойчивый стук в дверь. Что происходило далее, Финн слышал с трудом. Он затаил дыхание. Рука сама собой потянулась к перекрестию под рубахой.
 
 
Наймит не сразу сообразил кто открыл ему дверь. Наконец догадавшись опустить голову, он бросил на Барти угрюмый взгляд и буркнул:
- Эй, малой. Не пробегал у вас тут рыжий монах, а?
- Рыжий, в рясе такой? – хмыкнул Барти. – Пробегал.
- Да? – скосился на него верзила, - ну и куда побег?
- Мы его к себе с наставником взяли, - гордо заявил мальчик. – Токмо, он, шельма, убёг. В лес, в обратку.
- А где ж этот твой наставник, мне б и с ним словом обмолвиться… - мужчина почесал заросший подбородок, окидывая хату пристальным взглядом.
- Он дрыхнет. Разбужу сейчас, - Барти шмыгнул вглубь дома и привел с собой сонного Хларена. – расскажи им, куда монашек сбёг, - попросил Барти. -  Они, гляди, заплатят за него.
- Заплатим. Ага, - кивнул наемник.
- Слышь, мужик, куда монах сбёг? – раздался из-за его спины нетерпеливый голос одного из товарищей.
- В лес, - повторил он слова подмастерья и махнул рукой куда-то в сторону. – Вон, по тропе той. Весь город по ней ходит по ягоды да грибы…
- А я знаю этот лес, как свою пятерню, - влез мальчишка, не давая ему закончить. – Могу проводить.
- Проводить?.. Хэв. – наймит кивнул одному из своих товарищей, дав знак тому войти внутрь, - он здесь останется. Идём, малец, живо. И не вздумай шутить.
Паренёк мигом метнулся за луком и колчаном стрел.
- За мной, пока этот ваш монашек совсем не упёр, - и он исчез за дверным косяком, увлекая за собой двух наёмников.
Оставшийся же видно был ранен. То и дело прижимая руку к окровавленной одежде на боку, он бросил на Хларена упреждающий взгляд:
- Я осмотрюсь здесь, старик. Только без фокусов, - он принялся обыскивать хату – угол за углом, бубня себе под нос, но в то же время, обращаясь, к хозяину, - Нельзя упустить этого парня. Никто не хочет якшаться с еретиками, верно? А так, глядишь, и сам епископ спасибо скажет вам…
С этими словами повернувшись к Хларену больным боком, он взялся за ящики, под которыми должна была открыться дверь погреба. В следующее мгновение он сверкнул глазами и выхватил кинжал, но охотничий нож был уже глубоко в его свежей ране под ребром. Хларен надавил еще раз всем телом, вогнав лезвие по самую рукоятку. Изо рта наемника брызнула кровь, зрачки яростно стрельнули  ненавистью и ужасом и… остекленели. Он завалился набок, и Хларен медленно уложил его на пол.
 

Финнек, слышавший неясный шум снаружи, догадался, что дело дошло до драки. Ожидая уже самого худшего, он выдохнул и перекрестился.
- Эй, парень. Ты где? – послышался вдруг приглушенный голос хозяина избы. Финн дал о себе знать и, вскорости оказавшись наверху, посторонился от трупа, обежал беспокойным взглядом хату.
- Где мальчик?
- Ушел по твоим следам в лес, - мужчина тем временем вытер кинжал о тряпье и принялся копошиться в своем углу.
- Единый, так нельзя… надо было мне сдаться им, он еще ребёнок! – то, что ударило в голову Финнека и побудило его рвануться к двери, нельзя было назвать здравым смыслом. Хларен метнулся к нему, крепко схватил за шкирку и гаркнул:
- Тихо ты, дурачина! Куда в одного собрался? – с этими словами он вложил хорошо наточенный нож в руки остолбеневшего Финна, - держи это, да за мной иди.
За плечами охотника появилась и легла до самой двери крестообразная тень арбалета, снятого с гвоздиков на стене. Охотник залил тлеющий очаг, угли зашипели, хата оказалась в полной темноте.  
- Идём, - коротко позвал мужик, тихо приоткрыв дверь на улицу. Финнек убрал холодящий кожу нож в широкий рукав рясы. Двое бодро двинулись навстречу ночной мгле.



5bed6ee9fe17.png


Барти Фир
Барти Фир

    Понял, что его внутренние демоны - интересные ребята.


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Анкета
Инвентарь
Хроника
Книга заклинаний
Раса: Вудман
Специализация: Охотник

Откровение Богослова

Отправлено 17 Ноябрь 2019 - 22:27


  • 1
Совместно с Финнеком
23 день месяца Рютен, 3056 года;
Маренский лес;
Погода:
Всё так же не радует. Ночью похолодало, а грязь припорошило свежим снегом. Лес точно воплотили в реальность из детской книги: белоснежный, с покрытыми инеем ветками.


- Эй, парень. Далеко ещё? - Барти обернулся на него, глянув только мельком, а затем, не сбавляя шага, уставился вперёд и пошёл дальше, твёрдо заверив:

- Я покажу где видал его последний раз.

Тон наёмника показался ему уж больно странным, но в чём именно заключалось странность мальчишка не мог объяснить, а разбираться в этом - дело потраченного впустую времени. А оно было сейчас очень ценным, учитывая, что Барти толком и не разработал хорошего плана, действуя исключительно импульсивно. Впрочем, как всегда.

Он ловко вилял между деревьями, ведя наёмников за собой и незаметно озирался вокруг. Путей побега, конечно не было, лес ведь как назло накрыло отвратительной белизной, а на её фоне мальчишка, навязавший на себя тёмную шкуру, был бы лёгкой мишенью.

- Ага, - тихо буркнул один из ведомых. А потом одной фразой заставил Барти замереть на месте и раскрыть рот:
- А по-моему до волчьего логова мы уже почти и дошли... Как ты думаешь?

Следом раздался его смех, а другой наймит сплюнул:

- Паскуда мелкий, а так не хотелось грех на душу брать...

Барти не успел увернуться, когда он схватил его за плечи, развернул к себе и врезал так, что перед глазами затанцевали звёздочки. Свалившись на землю, мальчишка не раздумывая выхватил кинжал и всадил его обидчику в носок сапога, заставляя того согнуться. На бледном, детском лице проступил нездоровый, дикий оскал триумфа, - ещё бы, ведь уловка сработала. Но радовался Барти не долго, оказавшись прижатым к земле уже через мгновение.

Туша наёмника, налёгшая сверху, показалась неимоверно тяжёлой. Мальчишка захрипел, задёргался, пытаясь выползти и вдохнуть. Второй мужик наступил ему на кисть руки, всё ещё сжимающую оружие. И никакая ненависть в тёмных глазах не была ему помехой. Вырвав из ослабевших синюшных пальцев кинжал, он выбросил его в кусты.

В этот же момент Барти вздёрнули на ноги, резко встряхнув.

- Знаешь, мы не будем тебя убивать, - наёмник был настолько близко, что мальчик чувствовал его смрадное дыхание у себя на лице.  - И будет не грех, а так - маленький грешок, малыш. Мы разденем тебя и привяжем к дереву, где ты будешь стоять, пока не превратишься в ма-а-аленькую жалкую ледышку. Или, может быть, придёт серенький волчок и куснёт тебя за бочок, а!

По-волчьи оскалившись, он снова хорошенько тряхнул его за плечи. Глаза Барти поражённо расширились, и он почувствовал, как тело вдруг пронзило холодом. Страхом. Он не готов был к такой участи. Худшей, чем просто смерь от рук этих... людей?

Да хрена с два он проведёт остатки своей жизни в обнимку с заиндевевшим бревном!

Разозлившись, Барти что было сил врезал мужику промеж ног, и тот в очередной согнулся. Видимо, это и спасло ему жизнь. Арбалетный болт, предназначавшийся именно для этого наймита, по случайности поразил его товарища, влетев бедолаге прямо в голову. 

Из темноты леса к ним стремительно приближались два силуэта, в одном из которых Барти сразу узнал Хларена. А вторым наверняка был его новый знакомый, Финнек. На тонких губах появилась искренне радостная улыбка, а потом мальчишку снова хватанули, только теперь более яростно, крепко... И с лезвием кинжала у шеи.

- Стоять! - взревел наёмник. - Ещё шаг и, клянусь, я убью его!

Барти в угрозе не сомневался. Хларен тоже. Хватанув Финнека, он приставил к его горлу кинжал и под ошарашенный взгляд своего подмастерья заявил:

- Убьёшь мальчика - прикончу монаха.

Барти понадеялся, что это был не более, чем хитрый ход со стороны наставника. Зато наймит поверил ответной угрозе:

- Обмен, - коротко бросил он, вставая с колен. Одна его рука перехватывала мальчишку за плечо, другая держала кинжал у шеи. В следующую секунду Барти толком не понял, что случилось, но наёмник зарычал снова, а лезвие в кожу впилось ещё сильнее.
- Бросай нож, монах! Пусть бросит нож!

Мальчишка завертелся, пытаясь убрать чужие руки от себя. Наконец он извернулся, и маленькие зубки впились плотную кожу запястья. Действо не принесло должного эффекта, напротив. Стало ещё хуже, когда мужик с раздражённым оскалом на лице перехватил кинжал и наставил Барти в спину, а другой с силой оттянул его голову за волосы. Остриё упиралось в лопатки, а сам мальчик не видел ничего кроме тёмного неба и белых веток деревьев.

- Давай, парень, иди к нему, - услышал он Хларена. Охотник цедил сквозь зубы. - И брось нож.

Послышался шорох, хруст снега, который медленно приближался.

- Оставь его. Я здесь, - Финнек стоял совсем рядом, а Барти едва подавил желание вывернуться и посмотреть на монаха. 

Барти пнули в спину прямо к ногам Хларена. Мальчик немедля стал подниматься на ноги, судорожно цепляясь за наставника, но когда он обернулся, Финнек был уже схвачен наймитом.

- Глупцы, - сплюнул мужик. - Не знаю, чем вам сдался этот рыжий выблядок. Могло быть гораздо меньше шума. Теперь мы уйдём. Спокойно и бех лишних движений, ясно?

Он прошёл мимо Хларена и Барти, не поворачиваясь к ним спиной. Отдалившись футов на десять он ненадолго остановился и спросил:

- Где Хэв?.. Он мёртв, да, старик?

- Мёртв, - охотник ответил ему мрачным кивком. Барти переводил яростный взгляд с наставника на наёмника, явно недовольный тем, какой жопой оборачивались происходящие события. Все старания были коту под хвост, но хуже всего было то, что мальчишка до сих пор чувствовал неимоверную тягу спасти этого рыжего монаха. Казалось бы, что было её причиной, особенно, когда у Барти уже был печальный опыт дружбы со взрослыми дядями? Но Финнек был другим... Или так только казалось?..

- Два добрых парня откинули копыта. А у Хэва жена на сносях... Где грёбанная справедливость? Как тебе такое, святоша? А ты, мальчик. Дурак.

Глядя на то, как отдаляется наёмник со своей добычей, мальчишка разрывался на части. Он не простит этого. Не простит, если монаха уведут. Ни себе, ни Хларену, ни наймиту, ни даже самому Финнеку. Краснея от распирающей злости на всё и вся, Барти пропустил тот момент, когда наёмник с руганью споткнулся и повалился на землю, едва не утянув монаха за собой, но Финнек устоял и даже успел отшатнуться в сторону.

Мужик, казалось, запутался в корнях. Он барахтался, пытаясь встать, но падал на спину раз за разом, то ли снова спотыкаясь, то ли соскальзывая по снегу. Хларен, подойдя ближе, выстрелил из арбалета, угодив прямо в незащищённую шею. Наёмник обмяк, широко распахнув глаза.

- Это последний раз когда я иду у тебя на поводу, мальчишка, - от тона наставника веяло холодом, но он даже не обернулся к Барти. Но мальчика уже не волновали его слова - он смотрел на Финнека. Сам монах таращился на мертвеца.

- Что будем делать господа? - ядовито окликнул обоих Хларен. Его терпение, видно, закончилось, дав волю сорвавшимся нервам. Он больше обращался к Финнеку, чем к Барти.

- Я похороню их.

- Нужно за лопатой сходить, - невесело усмехнулся Хларен и добавил:
- Я схожу. Приглядь за ним, Барти.



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 22 Ноябрь 2019 - 02:55


  • 3
Совместно с Барти Фиром
3056 год от прихода первородных в Амалирр
23 день Рютэна
Лес близ Марена


Холодно. Пальцы леденеют. Чёрная земля мешается с белым снегом, снег тает и серая грязь забивается под ногти пальцев рук, в обувь. От ударов лопаты по стылой земле разбегается меж голых темных стволов призрачное эхо.
 
Хларен, немногословный и угрюмый, только что вместе с мальчиком спасший его из рук наемников, расправившийся с каждым из них по очереди, ушёл за лопатой, растворишись в безмолвных предрассветных сумерках. Под ногами, с распахнутыми, но мертвыми глазами лежал человек. Мертвый человек. Алая кровь все ещё бежала из раны, пропитывая снег. Да, не один испустил на его глазах бренный дух в монастырском лазарете во время войн Лавейни. Но отчего только сейчас стало так… пусто внутри. Словно бы провалилось все в необъятное чёрное ничто.
 
Чёрные комья земли ложатся в ложбины глазниц, пока ещё сбегают со лбов, подбородков, плечей, колен. Но вскоре из-под грязи и снега остаются видны лишь складки сыромятных одежд. 
 
- Он тебя не ранил? 
Кто ранил? Мысли путались... Финнек обернулся и увидел паренька. Ранил? Нет, тот был цел, хоть и бледен, видно от холода. За его спиной темнело ещё одно тело, распластавшееся на снегу, арбалетный болт, как ветка болотного тростника, торчал вверх. Из головы. 
 - Так не должно было быть.
- А ты хотел, чтобы тебя увели? - резкий и холодный голосок так некстати тормошил замёрзшие мысли, путал их. Нет, сейчас нельзя думать. И стоять тоже, что-то требует вернуться взглядом к трупу под ногами. Распахнутые глаза - закрыть их. А теперь взять и донести тело к тому, второму. В ботинки, безвольно волочащиеся, оставляющие за собой две бороздки, набивается снег. Вряд ли он оттает там, под землёй, до самой весны. Вот так. Скорее бы дождаться этой лопаты. Забросать эти руки и лица, все ещё скорченные в агонии.
- Это были живые люди, - в никуда, словно бы про себя сказал Финн, в то время как мальчик, прислонившийся спиной к стволу дерева и скрестив руки, стоял поодаль у сосны, наблюдая за ним.
- Они бы убили тебя, если забрали? - не поворачивая головы спросил он. - Они хотели раздеть меня и привязать к дереву, чтоб волки сожрали.
И этого едва не случилось. Из-за него. Из-за того, что не хватило ни сил ни ума не останавливаться у этих людей на ночь. Хотелось провести ее под тёплым кровом, а вот - как все обернулось. Тёплой кровью. Пущенной из-за его порочной слабости. Ноги обмякли и, словно ища опору, он опустился на сухой пень подле мертвых тел.
- Это чудо, что ты остался жив, что жив твой наставник, понимаешь? - он обернулся к мальчику. Так не должно было быть. Это были живые люди. И этот малец едва уцелел. Малец. Которого он встретил вчера подле мертвецов. Опять мертвецы. Убиты им? Все это было похоже на бред. Финнек встряхнулся, возвращая себя в действительность. А мальчик, кажется, замёрз.
- Ты бледный весь. На, держи, - он снял шерстяной плащ и протянул ему. Тот замотал головой:
- Тогда ты сам замерзнешь…
- Согреюсь. Благодатью Божией.
 
Вот и все. Свежая могила похожа на монастырскую гряду с репой. Только вместо репы - три мертвых головы внутри. Слова заупокойной вспомнились нелегко. “Saletum definitus in Pater gratia…” [1]
 
Мальчик упрямо отказался принимать его плащ. Вместо этого, он теперь прижался рядом, накинув одну половину на себя, другую на него.
- Финнек, - окликнул он тихо. А наверху, меж кронами, светало. 
- М? - не опуская головы и не отрывая глаз от бледного лоскута неба, проглядывающего сквозь ветви, отозвался Финн.
- Тогда, когда тебя принесла лошадь... ты был связан - это они, да? Они привязали?
- Пожалуй. 
Он не знал, кто это сделал, да и разве… разве это было теперь важно? Благодать Божья...  что это за сила, неосязаемая, бесплотная. Возможно ли, чтобы существуюя, пребывая в мире рядом с несправедливостью, глупостью и бесчинством она оставалась незапятнана ими?..
 
Мальчик молча выпутался из- под плаща, взял в руки лук.
- Пойду соображу чего пожрать. Недалеко и быстро, - заявил он, беспечнее, чем этого хотелось. И Финнек схватил его за ускользающий костлявый локоть.
- Можно попросить тебя об одном одолжении?
- Каком? - удивился мальчик.
Финн заглянул в его большие карие глаза. Почти по слогам разделил каждое слово:
- Сидеть здесь, пока не придёт твой наставник, - и добавил устало, - покамест могу рассказать тебе что такое волюнтаризм.
- Волю...чего? - малец нахмурился, глянул в лесную чащу, вздохнул и нехотя вернулся под плащ. - Валяй.
Что ж, даже если паренек не поймет к чему это слово, по крайней мере, оно ненадолго задержит его рядом. И, может быть, убережет тем самым от новых недоразумений. Финнек вздохнул, склонил голову к коленям и медленно начал историю, бывшую не больше чем вымыслом, так, будто это и вправду происходило когда-то давным-давно и наяву:
- Жил-был один король. И было у него много земель и большое сильное войско. Но, как-то состязался он с могущественным королем соседних земель, в шахматы. Это такая игра с доской и деревянными фигурками, - пояснил он, показывая на пальцах размер фигурок, - И, поссорившись всего лишь из-за одной такой, самой жалкой и самой маленькой, с другим королем, решил собрать все свое войско и идти с ним на войну. Он знал, что у того короля войско не меньше, а конница и того лучше, да крепче латы на войнах. И так и проиграл он все свое войско и все свои земли. Из-за того, что не смог простить жалкую фигурку.
- А причём здесь во... во... ну это... - раздражённо взмахнул рукой мальчик.
- Это он и есть во плоти. Ну, может быть, подрастешь - поймешь, что я имел в виду. Если запомнишь, разумеется, это слово, впрочем, само по себе оно тебе ни к чему... – Финнек как мог боролся с той бессмыслицей, что оплетала язык от усталости и тупого чувства собственной никчемности. Он опустился локтями и головой на колени. Но совсем скоро невдалеке послышались шаги на снегу.
- Это еще чего? – Барти сощурился, всматриваясь в темный силуэт с лопатой и большим мешком замаячивший меж деревьями. – Дьявольщина, - он вскочил и быстро зашагал навстречу наставнику, - это третий? – донесся до Финна требовательный голос паренька.
«Господь всемилостивый…». Финнек глубоко забрал в легкие воздух, прежде чем смог перебороть это жуткое чувство, возникшее от осознания того - что именно было в мешке.
- Поймай жратву, Барти. Пока мы тут хоронить будем.
 
Холодно. Пальцы леденеют. Чёрная земля мешается с белым снегом, снег тает и серая грязь забивается под ногти пальцев рук, в обувь. От ударов лопаты по стылой земле разбегается меж голых темных стволов призрачное эхо…
 
- In nomine Patri et Isaiah Sankti. Amen. [2]
Вот и все. Финнек перекрестил могилу. В это время Хларен, помогавший ему тем, что отгребал мозолистыми руками землю и потом засыпал ее обратно, сидел на пне, напевая тихо и мрачно какой-то кабацкий мотив.
- Вы все? – послышался за спиной нетерпеливый голос мальчика. В руках тот держал насаженную на стрелу лисицу. 
- Все.
- Тогда… назад в хату? – неуверенно спросил он, - Финнек, ты с нами?
- Не хотелось бы вас обременять собою. Со мной к вам в дом и так уже пришла беда.
- Побери тебя… Ты шутишь?!.. – не хуже змеи зашипел паренек, но Хларен, уже направившийся по тропе прочь из леса и поравнявшийся с ним, тот час толкнул его локтем:
- Молчи, давай, пока чего дурного твой язык не выдал, - и прибавил, обернувшись на Финна. - Думаю, он хотел сказать, что мы втроём щас в одной лодке. А это всё, - он кивнул в сторону свежей могилы. - Моих рук дело. Да и куда ты пойдёшь?
Идти действительно было некуда… Он оглянулся на вскопанную землю, затем вновь на тех двоих. Возможность выбора была не больше чем бесплотным призраком.
- Через пару дней, я бы выдвинулся в путь к владениям барона де’Авлия. Меня там ждут. А пока, господин, нашёл бы, чем вам пригодиться, - сказал Финн покорно и со смирением.
- Так-то лучше, - удовлетворённо кивнул тогда Хларен, а мальчишка же молча развернулся и направился в сторону Марена, быстрым шагом. Мужчина проводил его взглядом, вздохнул, хмыкнул и обернулся к Финну:
- Кажись, обиделся. Ну, идём. 
Когда мальчик удалился от них немного вперёд, Финн вполголоса заговорил с Хлареном:
- Он многое перенёс. Сильный паренёк, но ему сейчас нужен покой. Хотя бы на пару дней, - Финн вспомнил те ссадины на его голове.
- Сильный? - недоверчиво хмыкнул Хларен. - Не, парень, он не такой. Разве что... - Он зашагал вперёд, поманив Финна рукой. -  Его не любят в Марене. Издеваются все кому не лень шевельнуть языком, и это со временем сыграло на его... этом... восприятии мира. И людей. Он редко выходит в город без меня, к мамке только шурует временами. Все сторонятся, говорит, не любят его.
Он помолчал, задумавшись о чем-то своем и добавил, - но охота... С луком в руках он другой.
- Вы же не отец ему, верно? – высказал свою догадку Финнек.
- Верно. Его папаша свалил, когда у матери мальчика вырос живот.
- Со мной рядом тоже никогда не было отца. Но всегда были те, кто говорил что правильно, а что нет. Благо, у него есть вы.
- Благо, - согласился мужчина. - Но розгами по жопе он все равно получит. За самонадеянность.
Светало. Над головой, меж ветвями, исчезла последняя утренняя звезда и где-то в чаще послышался одинокий волчий вой.
под пометкой [] или "здесь что-то на церковном, не могу разобрать":

[1] "Покой усопшим в благодати Божией..."
[2] "Во имя Отца и святого Исайи. Аминь."



5bed6ee9fe17.png


Многоликий
Многоликий

    Путник


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 23 Ноябрь 2019 - 22:09


  • 1
Откровение Богослова Syuzhet_01




Обыкновенно не предвещающий чего-либо кроме тревог и страданий звон «Святого Джозефа», едва рассвело, охватил улицы Марена, еще белые от нетронутого снега. Народ повыглядывал из окон и дверей, самые расторопные выбрались поскорее занять места поближе к лобному месту, ожидая обычно следующей за звоном этого колокола прилюдной казни. Однако, к огорчению многих, вместо кровавых зрелищ перед взорами толпы от церкви постепенно растянулась длинная процессия в темных хитонах, возглавляемая пресвитером и конными служителями инквизиции.
Под монотонный и угрюмый голос канонарха и следующие за ним призрачные распевы священных текстов, над покрытыми капюшонами головами священников медленно плыли крестные знамения. Слабые рыжие отблески свечей плясали в утренних сумерках на любопытных лицах обступившей процессию толпы. Кого-то из зевак она даже утягивала за собой, все удлиняясь и растягиваясь вдоль улиц. Вскоре простой сброд начал теснить даже лошадей инквизиторов, так что одна из них, испугавшись, встала на дыбы и едва не сбила с ног какую-то дряхлую старуху, отчего впредь кому-то из воинов-служителей Исайи пришлось спешиться, чтобы всеми необходимыми мерами освобождать путь перед впередиидущими священниками.
Старушка же, отпрянув, попала в руки поддержавшему ее, идущему позади служке.
- Господь с вами, матушка, осторожнее, - попрекнул он ее.
- А что, милок, случилось?
- Не знаешь разве, сколько ереси и ведовства развелось? Время молить Исайю, чтобы защитил нас, молись и ты.
Вскоре разлетелся слух, что несут здесь и святые мощи в ковчеге. Кто-то начал преклонять колени и креститься, повылезали калеки и убогие, послышались в закоулках трещотки прокаженных. Словом, день для городской стражи был предвещен немалыми беспорядками и волнением, а для торговцев ладанками и оберегами с ликами святых – приятной прибылью.
Когда, ближе к полудню, обойдя главные улицы города, процессия вернулась в храм, у ворот остались многие из тех, кто не успел пройти внутрь, пока ворота не пришлось закрыть наглухо от царящей внутри тесноты. Однако даже это вкупе с зимним морозцем не помешало народу, обступив церковь, сопричаститься долгой последовавшей за этим службе, проводившейся, по слухам, самим епископом, и кому-то из диаконов пришлось выходить на улицу, чтобы целовать мир прихожанам и отпускать грехи в исповеди.
И куда не приткнись, повсюду в этот день, были слышны возгласы вроде «смерть ведьмам и еретикам!» или «на костер!». Собственно, покамест никто не спешил возводить помосты для сожжения всяческих гадов, но пламя сердечного гнева уже хорошенько было сдобрено и без того. Угрюмо и тайно летал дух вожделения от предстоящего возмездия.



У меня много лиц и много имен

 

Арена - Страница 10 211e292f817cАрена - Страница 10 C6522f869dd6Арена - Страница 10 Sa10Арена - Страница 10 0dbe0c1263a0Арена - Страница 10 Af8ec1683c64


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 26 Ноябрь 2019 - 04:11


  • 3
Совместно с Барти Фиром
3056 год от прихода первородных в Амалирр
24 день Рютэна
Марен

Колокол прозвенел ровно тогда, когда последние слова заутреней молитвы слетели с губ, растворяясь в его звоне. Чего бы это ни предвещало, думать уже не оставалось сил: мысли мучали и не давали уснуть - согревшись в хате охотника, пока мальчик и хозяин еще дремали, Финнек вышел и уединился.
Помимо тех вопросов, что снедали совесть после гибели пленивших его, приходилось задумываться и о более насущных делах. Что-де сейчас происходит там, в крепости? Ищет ли его Франсин? Не думает ли, что он оставил его? Что затевали люди епископа и не грозит ли опасность самому проповеднику? Все это не давало покоя, требовало безотлагательно выяснить - как вернуться в крепость отца и далее выдвинуться туда, едва представится возможность. Быть может, он еще успеет предупредить что-то страшное и Франсин останется невредим…
Возвращаясь в избу, он пересекся с мальчиком. Еще сонно потирая глаза, тот протиснулся в дверь, но, увидев Финна, нахмурился и быстро шмыгнул мимо. Финнек проводил его взглядом. Он понимал, что этот порыв, заставивший паренька увести наёмников в лес, шел наверняка от лучших побуждений и сейчас мальчик, должно быть, считает его, спасенного от рук «злых людей», неблагодарным и слабым. Что ж, по крайней мере, в одном, в последнем, его детское чувство справедливости не ошибалось, а било на поражение в уже и так изъеденную совесть. Финнек выдохнул, на мгновение закрыв глаза, и прошел внутрь.
 
Хозяин тем временем, кажется, готовился выйти в лес. Завидев его, мужчина мрачно кивнул на лежащую в углу, покрытую пятнами запекшейся крови одежду.
- Нужно все это отмыть, парень.
 
И как же напоминало это времена войн справедливщиков. Когда с закатанными по локоть рукавами, он сидел над такой же бадьей, полной кровавого тряпья. Как и тогда кровь напрочь не хотела отмываться, приходилось ждать, пока ткань не размокнет и пятна не начнут медленно отходить. Выжидая, Финнек достал руки из воды. Кожа на пальцах сморщилась и побелела, как и старый шрам от тесла на правой ладони. Все было куда проще тогда.... Просыпаться с утра со словами молитвы, вырезать по дереву и строить, отводить службы с отцом Уильямом, изучать монастырские книги… Нет, все же, как бы ни напоминала эта бадья о временах его послушания в аббатстве, сейчас все было другое. Сложнее, запутаннее. И сам он был другим, но что именно в нем изменилось, он не мог осознать вполне. Чувствовал лишь досаду и... неприязнь к самому себе.
- Рыжий! Рыжий! Ты куда собрался, уродище ушастое?!
Ему на мгновение показалось, что этот крик был обращен к нему. Но, вернувшись в действительность, он осознал, что тот доносится снаружи и принадлежит, судя по смешанным пронзительным тембрам, какой-то горстке детей. Любопытствуя, Финнек отвлекся от работы и тихо выглянул в приоткрытую дверь. Тотчас Барти пронесся мимо, а за ним следом – орава ребятни: мальчишек и девчонок, азартно грозящих ручонками и воющих наперебой одно и то же.
«Бедный паренёк…»
- Эй, - дождавшись, пока детвора минует порог, Финн  вышел тихо и окликнул того из ребят, кто показался ему заводилой. Тот остановился на мгновение и обернулся. Но этого было достаточно. Финнек понизил голос до заговорщеского. - Вы с товарищами не видели случайно серебряный северен на дороге у моста? Хотел сегодня поутру сделать пожертвование в храм, да, кажется, обронил его там случайно.
Как и ожидалось, хитрость удалась: глаза ребятёнка загорелись:
- Вы за лопоухим! – скомандовал он остальной кучке детей.
- Чой-та?! – воскликнул другой, и тут же всей толпой сорванцы бросились в обратную сторону, словно позабыв о Барти, тощая фигурка которого к тому времени уже скрылась за соседней хатой.
 
Вскоре, мальчик с наставником ушли.
А когда чистое тряпье уже колыхалось под слабым холодным ветром, Финнек, взяв пару ведер, отправился к колодцу. Помнится, был он где-то на пути от тракта и до охотничьей хаты. Так он минул мост, надвинув капюшон рясы по самый нос – там, на мосту, до сих пор копошились самые настырные из детей, и вскоре действительно оказался у колодца. По дороге приметив, что улицы были чересчур уж пустынны даже для холодного рютэновского полудня, Финн не ожидал встретить кого-либо и здесь, поэтому голос подошедшей со спины женщины, кажется, окликнувшей ко всему прочему, именно его, застал врасплох. Едва не упустив в колодце полное ведро воды, он все же вовремя перехватил рукоять ворота и обернулся.
- Благослови, - повторила она тихо, едва не плача. Право же, как некстати. Ему бы не хотелось, чтобы кто-либо видел его здесь, в Марене.  
Однако, достав ведро, Финн приблизился и, зачем-то прежде оглянувшись по сторонам, молча и спешно осенил женщину знамением Исайи, не в силах отказать ей в этой просьбе. «In nomine Patri et Isaiah Sankti» - про себя трижды, по обычаю, повторил он.
- Сегодня такая толпа в храме… - как-то несчастно дрожа всем телом, начала она, смахнув белой ручкой слезу с круглого лица и убирая длинную толстую темно-русую косу под шерстяное платье, - сам владыка Гарен отводит службу и такая толпа, такая толпа!
Сам епископ? Верно поэтому так трезвонил колокол…
- Мне даже не хватило места чтобы исповедаться. А я… исповедуй меня, ради Исайи - она снова заплакала, стыдливо опуская лицо и закрывая его руками. Финнек недолгое время молча наблюдал за ней, совершенно потерявшись, ведь ему не положено было отводить исповедь. Но и уйти, оставив ее так было бы... Что бы сказал Франсин?..
Он вновь оглянулся. Там - пустая узкая улица, мощенная заледенелым камнем, а там – безлюдный тупик, упирающийся, в трактир, в окнах которого и то безмолвствовала темнота. Должно быть, народ действительно бросил дела ради какой-то важной церковной службы. И, удостоверившись, что вокруг – никого, Финн приблизился к женщине, перекрестился и коснулся ее покрытой шалью головы, а в мыслях тревожно пронеслось: «Да простит меня Исайя…».
- Я так люблю своего маленького сынишку. Но он, право и не знает, может быть, даже ненавидит меня, ведь, - она запнулась, всхлипнула, но тут же собралась с силами и продолжила, - я бросила его, сказав, что уехала в Бризингер, - и она снова замолчала, видно с трудом подбирая слова.
- Зачем ты это сделала? – Финн спросил это без тени увещевания или осуждения, желая только помочь ей собраться с мыслями. Если уж кому-то и осуждать ее пороки, так точно не ему. Она отвела взгляд, заметавшийся по земле.
- Все это время я была с кузнецом… он хороший человек и ухаживает за мной, но я не хотела, чтобы рыжик видел нас вместе, потому что… с тех пор как его отец бросил нас и уехал в Бризингер, у меня было много других мужчин... Я знаю, что это неправедно! – поспешила добавить она, и Финн видел, что это-то меньшее из зол, что ее беспокоят. Гораздо болезненнее ей давались слова о сыне.
- Мальчик может позаботиться о себе сам?
- Он умный и смышленый. Он не один, а живет с наставником, с охотником. Но я обманула его!
В это мгновение в мыслях, мелькнула, казавшаяся очевидной догадка. Финнек едва заметно вздрогнул и подался назад, что женщина, все же почувствовала, но видно приняла на свою долю и зашлась в рыдании.
- Лучше бы вам скорее увидеться с ним. Пускай, мальчик хотя бы не тревожится о тебе. Приходи к нему завтра поутру и дай знать, что жива и здорова.
Когда он, наконец, перекрестил ее, женщина, кажется, заметно успокоилась и впервые взглянула ему в глаза своими, черными, мокрыми от слез. Но Финн только отступил назад и, подняв ведра, полные воды отправился прочь быстрым шагом, смотря прямо перед собой и не оборачиваясь. «Единый, за что мне все эти тревоги… однако же что это, как не само провидение, о котором так любит говорить Франсин".
 
Когда под вечер мальчик с охотником вернулись, Финнек успел переделать немало дел – подбил развалившийся порог, подлатал скамейку, заменив треснувшую от сырости ножку на новую, добротно обтесанную и подогнанную так, чтобы скамейка не шаталась и стояла крепко.
Барти ругнулся, едва войдя в дверь:
- Сраные болота, - но, увидев Финна, строгающего деревянный брусок у очага, мгновенно смолк, тут же получив оплеуху от старика.  
- Топай к себе, потом разберусь с тобой, непослушный мальчишка,
Паренек бросил тушку рябчика на стол и молча и угрюмо ушел восвояси. Хларен, не менее мрачный, перемазанный в болотной тине, прошел внутрь. Увидев работу Финнека, произнес, не оборачиваясь и принявшись устало снимать с себя куртку и пояс с охотничьим ножом:
- Золотые руки, парень… Всё имя твое никак не спрошу.
- Финнек, господин.
- Да какой я тебе господин, - махнул рукой охотник. – Просто Хларен. Эх, жаль Барти так не может. Мать его только дыры в штанах латать учила.
- Каждому своё, да и все у него впереди, я уверен, - откладывая свою работу, ответил Финн, между тем мыслями возвращаясь к встрече у колодца… Оставалось надеяться, что, если та женщина и впрямь матутшка Барти, его слова все же не пропадут зря. И что они не пересекутся здесь, в избе, на глазах у мальчика. Но, если все сложится и будет на то воля Единого, завтра его уже здесь не будет. 
Финнек пальцем попробовал лезвие ножа – не затупил ли. И, вернув его туда где взял, решил покамест не беспокоить уставшего Хларена с порога и спросил только. – Мог бы я чем-то помочь?
- Если только умеешь наказывать непослушных детей, - невесело хмыкнул охотник.
- Вряд ли… - Финнек пожал плечами.
- Тогда можешь отдохнуть, а пожрать я сам приготовлю, – и потом добавил, уже заметно теплее, растягивая слова, - люблю готовить.
Прихватив то, что стругал, Финн приблизился к овечьей шкуре, за которой слышалась тихая возня.
- Барти. Пустишь меня? – спросил он серьезно, но на губах проступила едва заметная улыбка.
- Входи, - тихо раздалось в ответ. Финнек отвел руно и прошел в клеть. Мальчик сидел в одних штанах на шкурах, натягивая на плечики лука новую тетиву. Позвоночник и ребра проступали через бледную кожу, кое-где на тощем теле все еще темнели старые синяки и совсем свежие ссадины.
Финнек устроился напротив него, опустившись на колени.
- Красивый лук.
- Его сделал Хларен, - так же тихо ответил мальчик, а затем отложил оружие в сторону. – Ты чего-то хотел?
Откинувшись головой на руки сложенные за спиной, Финн прикрыл глаза.
- Да растянуться на пару минут, - и после недолгого молчания добавил, - Помнишь, я говорил про шахматы? Это пешка, - он вытянул руку с деревянной фигуркой ближе к пареньку. – Все из-за нее, помнишь? Самая слабая фигура.
Мальчик осторожно взял ее из рук Финнека, разглядывая со всех сторон.
- Ты… Сам сделал её?
- Ага. Забирай если хочешь, ведь на самом деле есть у нее одно… необычно качество.
- Какое? – как завороженный пролепетал мальчик, не отрывая взгляда от деревянной пешки.
Финнек приподнялся на локте и улыбнулся ему.
- Если она выдержит битву и доберётся сквозь неё до конца поля, она может стать почти кем угодно, даже самой сильной фигурой после короля - ферзём.
Малец оторвался от фигурки, медленно переведя взгляд на Финнека и подался вперёд. Тонкие ручки сомкнулись на нем на мгновение. Финн, не ожидая этого, сперва стушевался немного, но тоже тепло приобнял мальчика. Потом Барти так же резко отстранился и вновь заинтересовался фигуркой.
- Спасибо, я заберу её.
- Ты б отдохнул, охотник, - вернув голову на руки, Финн насколько позволяли ему беспокойные мысли, наслаждался приятной темнотой и слабостью, разлившейся по жилам после дневной работы.
- Поможешь почистить рубаху?  - вскоре донесся до него снова голос мальчика, - Хларен сказал, что не будет помогать мне, потому что я опять его не послушался. Я вляпался в болото, представляешь?
 
И вскоре они оба оказались на дворе.
- Бросай в снег, - кивнул Финнек на рубаху, зажатую в пальцах мальчика, кутающегося в шкуру. Барти послушно бросил ее и уставился на него выжидающе. Финн забросал ее снегом и поскреб о заледеневший наст так, что большие комья болотной грязи совсем скоро отошли и дело сталось за малым.
- Теперь кинем ее в горячую воду. Глядишь, не начисто, но все же отстираем, - он достал рубаху из снега.
- Да мне надо чтоб воняла не так сильно, - поморщился мальчик, на что Финн легко усмехнулся. – Не важно будут ли там какие-то еще пятна.
- Не будет вонять, - пообещал Финнек серьезно. - Засияешь как юный наследник престола.
- Это хорошо, - довольно кивнул Барти. – А я завтра в Хмель пойду… Это пивная в нашем городе, у меня там тетка работает. Пойдешь со мной?
Как ни печально, нужно покинуть охотника, да отправиться в путь как можно скорее… Хорошо бы вызнать у Хларена дорогу.
- Барти, думаю, я не могу.
- А что у тебя есть дела? – удивился мальчик, - Будешь опять делать табуретки? Ты наш гость, а не зодчий.
- Ну до «зодчего» мне покамест еще далеко, твоя правда, -  отшутился Финн, на это не вполне уместно произнесенное пареньком слово, однако про себя сожалея, что не может провести с этими уже успевшими полюбиться ему славными людьми хотя бы на день дольше.
- А где ты научился этому? – Барти глянул на него с искренним интересом.
- Служение обязывает монахов не только к молитвам, но и к труду. В монастыре мой наставник многому меня научил.
- Так ты правда монах? А почему тогда они искали тебя? Ты ж не еретик.
Хотелось бы надеяться, что так оно и есть и они с Франсином все еще состоят в лоне церкви... Все последние события, увы, говорили об обратном. Однако надежда еще теплилась внутри.
- Мотивы, то-есть, причины по которым совершаются те или иные поступки иногда покрыты тайной,  - Финн взглянул на него серьезно, - Я не знаю, что именно было нужно этим людям, но можешь быть уверен –  не желаю никому зла.
- Я верю, - тихонько кивнул мальчик.
Уже направляясь обратно в хату, Финн окликнул его.
- Давно ты с Хлареном?
Паренек, видно, немало озадачился вопросом и ответил, помедлив:
- Уже… четвертый год? – словно спрашивал он сам себя, - … или пятый?.. Не помню.
- И ты всегда при нем? У тебя есть родня в Марене?
- Есть. Мать, тетка… А еще есть отец, но он в Бризингере, кажись. И я ему не нужен. В лицо я его не видел, но мать  рассказывала, что он там местный богатей.
Финнек едва слышно выдохнул. Все совпадало. Та женщина, что встретилась ему у колодца, действительно была матерью Барти.
- Я не скучаю по отцу… Это нормально? – вывел его из раздумий голос мальчика. Финн резонно заметил:
- Ты даже не видел этого человека, - и добавил тише, уже приоткрывая дверь в избу, -  И у тебя есть Хларен. Иногда близкими нам становятся, казалось бы, совсем чужие люди.



5bed6ee9fe17.png


Барти Фир
Барти Фир

    Понял, что его внутренние демоны - интересные ребята.


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Анкета
Инвентарь
Хроника
Книга заклинаний
Раса: Вудман
Специализация: Охотник

Откровение Богослова

Отправлено 30 Ноябрь 2019 - 22:55


  • 1
Совместно с Финнеком
24-25 день месяца Рютен, 3056 год.
Марен.

Аппетитный, крупный рябчик, пойманный Барти, уже стоял на столе, а от него, под крышу уходил пар. Хларен с искренним воодушевлением крутился вокруг приготовленной птички и поливал её какой-то тёмной вязкой жижицей с деревянной ложки. Готовить охотник действительно любил, и был крайне недоволен, когда Барти резво оказался в опасной близости от еды, отхватил пальцами крупный кусочек и отправил в рот, не страшась обжечься.

- Куды хватаешь! - грозно прикрикнул Хларен, но мальчишка проворно увернулся от очередной оплеухи и примирительно улыбнулся. Вытащив по три деревянных миски и стакана, он расставил их на столе и равномерно разложил по ним рябчика, налил молока. Поглядев на стол и почесав затылок, он аккуратно переложил ещё немного птички из своей крынки к Финнеку. После подаренной деревянной фигурки, мальчик просто растаял чувствами.

Послушник, сложив руки перед собой, тихо молился перед едой, и Барти, успевший привыкнуть к этому его постоянному ритуалу, всё равно не смог сдержать удивления. И зачем он это делает? Молить того, кого даже не существует - как глупо!

Да, он не верил в Бога, так же, как не верил и Хларен, но они с наставником оба при людях часто в трактирах молились перед едой, чтобы не показаться другим неверующими. Мальчика почему-то неимоверно раздражала эта вся религиозность. 

- Хларен, - закончив с молитвой, обратился Финнек, сев за стол. - Как далеко Марен от Бризингера?

- Дня три пешим, - не раздумывая ответил Хларен, пододвигая миску с едой поближе.

Тёмные глаза недовольно уставились на послушника, но тот даже не заметил. На языке вертелись грубые и острые слова, но Барти смог удержать их и не превращать трапезу в театральное представление. Почему-то одна мысль о том, что Финнек вскоре уедет, отдавала внутри холодом и как будто затягивала узел на его тощей шее. 

Откуда взялась эта дурацкая привязанность к послушнику, мальчик не знал. Он знал этого человека всего пару дней, но уже считал за друга. Как Анвара. 

- И соединяет их, должно быть, Маренский тракт, по которому мы с Барти прибыли сюда? - продолжил Финнек, а мальчишка даже не заметил того, как раздавил пальцами птичье мясо.

Заткнись, - именно это собирался выдать приподнявшийся с табурета ребёнок, но Хларен опередил его. Охотник, замерший всего на секунду, поднял тяжёлый взгляд сначала на послушника, а потом и на мальчика:

- Прибыли? - с тихим удивлением переспросил он и стал повышать голос с каждым сказанным словом:
- Как - прибыли с тракта?! Ты сказал, что к какой-то там Марте хату убирать пойдёшь, а Финнека по дороге повстречал!

Кулак громыхнул по столу, а Барти всей душой пожелал провалиться под землю. Лицо наставника пошло некрасивыми красными пятнами, когда он стал подниматься над столом, подобно громадной морской волне, готовой сожрать маленький кораблик.

- Я потом объясню, - пролепетал мальчик, неосознанно отодвигаясь всё дальше и дальше.

- В том что произошло, вряд ли его вина, Хларен, - поспешил вступиться Финнек. Барти повернул к нему голову и столкнулся с голубыми глазами. Послушник смотрел на него так, будто взглядом пытался объяснить, что всё, что происходит сейчас - правильно и разумно. - Мы встретились, когда оба нуждались в помощи. Я был связан, а мальчик... Должно быть кто-то похитил его.

- Кто? - требовательно гаркнул охотник.

- Анвар, - не поворачивая головы, ответил ему Барти.

- Анвар? Тот тьессарец? Сучья кровь... И что теперь с ним?

- Я убил его.

В хате повисла мёртвая тишина. Мальчик был бледен как снег, вжимал голову в плечи и смотрел в стол. Наконец, Хларен сплюнул, грязно выругался и тяжёлыми шагами ушёл к себе, едва не сорвав висящее на проходе овечье руно.

Барти хлопнул лбом по столу и закрыл глаза. Сердце в груди грозилось пробить ему рёбра, и он чувствовал, что просто задыхается как рыба без воды. Что-то тихо шаркнуло, а на плечи опустились тёплые руки.

Финнек легко обнял его, но мальчик не почувствовал ни капли успокоения.

- Барти, так будет разумнее, - услышал он тихий голос над головой. - Хларен - тот человек, которому ты можешь доверять. Пойдём лучше отдохнём, день у тебя был нелёгкий.

Рябчика они так и не съели. Барти пришлось скидать всё мясо обратно в большую миску и накрыть сверху жёстким полотенцем, прежде, чем пойти вместе с послушником в темноту маленькой каморки.

- Скажи, что будет, если кто узнает, что это я убил их в лесу?

Его вопрос ударил Финнеку в спину, когда тот миновал трапезный стол. Бледное лицо едва заметно помрачнело, но ответил он только когда опустился шкуры. Барти устроился рядом, опираясь спиной на холодные брусья и укрыл ноги. Он замёрз и мелко дрожал, а зимой в хате охотника было не на много теплее, чем снаружи. Поэтому он всегда спал в одежде, укрывшись почти с головой шкурами.

- Знаешь, Исайя учил не обманывать... но он ничего не говорил о молчании. Лучше будет, если никто больше об этом не узнает. 

- Анвара могут искать, - подметил мальчик. - Он куда-то ехал. И вёз камни.

- Камни? - удивился Финнек.

Эта мысль не отпускала его с того самого момента, когда они ушли из леса. Она мучала его даже больше и сильнее, чем мысль о том, что он был убийцей сразу двух людей. Барти совсем не желал получать наказание за содеянное, ведь он сделал это ради собственного спасения.

- Мелкие необработанные булыжники. Не знаю на кой они вообще могут кому-то пригодиться, - поморщился он.

- Ты знаешь куда они везли эти камни и зачем?

- Не спрашивал. Но я боюсь что кто-то сможет найти меня по следам.

Послушник выглядел задумчивым.

- Хотелось бы надеяться, что это был простой груз на продажу. Завтра мы с Хлареном поговорим об этом. Думаю, коль он уж знал этого Анвара, удастся выяснить - стоит ли вам чего-либо опасаться, - с этими словами он задул свечу. - Утро вечера мудренее. Постарайся уснуть.

˙·٠•●Ƹ̴Ӂ̴Ʒ●•٠·˙

- Финнек, - Барти, сидя на коленях, осторожно расталкивал мирно спящего послушника. Тот, промычал что-то нечленораздельное, едва разлепляя глаза.

Мальчик встал задолго до восхода солнца, но не находил себе места в хате. Просидев больше нескольких часов за столом в компании сухого зажаренного рябчика, он счёл отличной идеей разбудить Финнека и снова задать ему тот вопрос, на который в прошлый раз послушник дал отрицательный ответ.

- Финнек! - чуть громче позвал он.

- А? В чём дело? - спохватился послушник. Веснушчатое лицо нависало над ним в полной темноте, а глаза и вовсе казались двумя чёрными омутами.

- Ты пойдёшь со мной в Хмель?

С облегчением выдохнувший Финнек, осознавший что ничего серьёзного не случилось, тут же запнулся:

- Барти, я... Я должен уйти сегодня до полудня.

- Что? - черты детского лица вмиг ожесточились, а пальцы крепко сжались на плечах послушника.

- Слушай. Слушай, - дважды повторил Финнек, пытаясь успокоить его. - Мой друг может быть в большой беде. Ещё в большей, чем оказался я сам, когда ты встретил меня в лесу. Если я не потороплюсь может произойти что-то необратимое.

Пальцы разжались, позволяя плюхнуться на спину, а сам Барти поднялся на ноги. Внутри клокотала ярость и обида, но мальчик держался, не позволяя ей выйти наружу. Развернувшись, он остановился всего на секунду.

- Тогда уходи.

Вытащить ящик, сесть на скамью и, как обычно, готовиться к охоте. 
Мальчик старался думать о чём угодно, но только не о том, что произошло. Спешными, нервными рывками, он доставал стрелы и пихал в колчан, кусая нижнюю губу до кровавых подтёков.

- Барти.

Он замер, точно опасный хищник, готовящийся к прыжку. Злые глаза уставились на послушника, медленно приближающегося к нему из темноты.

- Прости меня. Я знаю, ты, должно быть, думаешь, что я неблагодарен тебе и Хларену, но на самом деле я благодарен, даже очень. Если бы всё было гораздо проще и от меня зависело бы ме…

Барти даже не дал ему договорить. Слова стали последней каплей - огоньком, подорвавшим пороховую бочку. Мальчик, оказавшись на ногах, опрокинул ящик, а всё его содержимое покатилось по полу. 

Остриё стрелы было опасно направлено туда, где должно быть сердце, но Барти держал её в паре дюймов от одеяния Финнека, так, как будто в его руке был клинок.

- Ты понятия не имеешь о чём я думаю! - выплюнул он, а послушник замер. Не оборачиваясь, он опустился на табурет позади, оказавшись глазами на одном уровне с мальчиком. В его взгляде не было ни холода, ни раздражения поведению Барти. Только усталость.

- Мне не нужна ничья благодарность, - покачал головой мальчик. - В ней нет толку, если я тебя больше не увижу.

Забрав лук, он холодным ветром исчез из хаты, тихо захлопнув дверь. Не прощаясь, ни мирясь, и даже забывая накинуть на плечи тёплую накидку. Бороздя налетевший на дорогу снег, он даже не чувствовал холода, а люди, оборачивающиеся ему в след, крутили пальцами у виска.

Громыхнув входной дверью пивоварни, он едва не сбил кого-то с ног, и уже было собирался идти дальше к стойке, как тонкая женская рука ухватила его запястье.

- Солнышко?

Пухлое, обеспокоенно-удивлённое лицо матери взирало на него сверху-вниз. Барти, опешив лишь на секунду, стиснул её в крепких объятиях. Хильде нежно гладила его по волосам и спине, счастливо улыбаясь и совершенно не обращая внимания на множество взглядов, обращённых к ним.

- Барти, ты в порядке? - тихо спросила она. Поведение сына её удивляло, ведь он никогда не любил сюсюкаться при людях. - Мне показалось, ты расстроен. Пойдём, сядем и поговорим.

Оглядевшись, она повела его к самому дальнему столу. Несмотря на раннее утро, народу здесь было так, что не протолкнуться, и их любимое место было занято компанией старичков. Хильде с милой улыбкой на губах, попросила их потесниться на одной скамье рядом. С противоположной стороны стола Барти уместился рядом с матерью.

Грохнул поднос. Зинерва с бодрой улыбкой прижала его ближе к родительнице.

- Настойка на травах, - гаркнула она, указав на три больших кружки, принесённых ей. - Гадость, но вродь как полезная. Я Элли велела нас подменить ненадолго, но всё ж девка она никудышная. То хлеб, то пиво роняет! Руки, видать, кривые!

- Перестань! - округлила глаза её младшая сестра. - Она не виновата!

- Да ну! Тогда дело, должно б'ть, в скользком подносе, - съязвила Зинерва. - Но да ладно, молчу. Давно мы так не собирались, ага? Хорош зенками хлопать, Барти, на, пробуй!

Она пододвинула к нему кружку. Мальчик с сомнением посмотрел на тёмную жидкость, на запах отдающую чем-то кислым, вздохнул и сделал глоток. Горечь коснулась языка и потекла в горло. Сморщившись, Барти закашлялся под звонкий смех тётки.

- Как дела у тебя?

- Всё хорошо, - хрипло сказал мальчик. - Мама, а что ты делала в Бризингере?

Хильде переглянулась с сестрой, а затем опустила взгляд к сыну.

- Я ездила к давним друзьям. Выбраться куда-то, посмотреть что интересного...

- Ты могла бы взять меня с собой! - нахохлился Барти.

- Прости, - рассмеялась его мать. - Не думала, что ты захочешь терпеть эту долгую возню.

Кривая улыбка растянулась на его губах. Прости. Последнее время он слышал это слово всё чаще и чаще. А верил в его искренность всё меньше и меньше.

- Метнусь за чесночными пампушками, - выразительно глянув на сестру, Зинерва поднялась из-за стола и поспешила вернуться к стойке. Хильде проводила её взглядом, поскребла кончик носа пальцем и снова обратилась к сыну.

- Мне нужно тебе кое-что рассказать.

- Что такое? - непривычно серьёзный и напряжённый тон матери напугал Барти.

- Ты... ты ведь получил моё письмо... из Бризингера, да?

Покопавшись в карманах рубахи, мальчик положил аккуратно сложенный пергамент на стол. Хильде тяжело вздохнула, повертев её в руке.

- Знаешь, на самом деле, я… Я не была...

- Вон она!

Среди обычного гундежа и шума, послышались стальные шаги латников. Вытянув шею, Барти увидел четверых людей, стоящих в дверях пивоварни: молодой мужчина в богатой меховой накидке на плечах и трое в облачении стражей Святой Инквизиции - на двоих, поверх кольчуги, было сюрко с крестом Исайи, а третий был больше похож на священника, чем на воина. Народ расступился, а инквизиторы направились прямо к ним.

Внизу живота завязался плотный узел, когда священник с орлиным носом и выбритой лысой макушкой, одетый в хитон, обратился к его матери:

- Хильде, дочь Финея, - сухо сказал он. - Апостольской властью, данной нам совершать суд, мы налагаем на тебя оковы отлучения, как на упорствующую в делах веры и ведовством оскверняющую имя Исайи и Святой Церкви.

Тишина, повисшая в Хмеле была оглушительной. Кто-то так и замер с ложкой во рту, а Барти же с раскрытым ртом сидел на скамье. Хильде спохватилась первой, бросившись священнику под ноги.

- Это ошибка! Прошу, помилуй! Я не колдунья! - вскричала она, низко склоняя голову. 
Маленькие глазки сухо моргнули. Священник по-птичьи склонился над женщиной:

- Молись, и, может быть, Единый снизойдёт до твоей души, преданной очищающему огню.

Барти плохо понимал что именно сейчас происходит, но последнюю фразу инквизитора он разобрал без всяких ошибок. Подорвавшись со скамьи, он загородил собой мать:

- Она не ведьма! Я не дам вам её...

По одному лишь жесту руки священника, двое в латах толкнули его в сторону, с силой поднимая Хильде на ноги. Женщина вырывалась, умоляла, но это не помешало мужикам увести её прочь. От очередного глупого поступка, Барти удерживала тяжёлая рука подоспевшей тётки. Зинерва, бледная как камень, даже не вмешалась в происходящее.

- Почему ты стоишь?! - прикрикнул на неё мальчик.

- А что я могу сделать? - прошептала женщина. - Они даже не станут меня слушать, если и вовсе не...

Он замолкла, а пивоварня вдруг взорвалась криками:

- Без суда и следствия, ну и ну!

- А чё ты хотел? Их вона скоко развелось, каждую ещё допрашивать - только кота за хвост тянуть!..

- Надо же, знал, конечно, что за ней кой-какие грешки, но чтобы ведьма... ну и времена...

Хлюпнув носом, Зинерва потащила его к выходу, буквально волоча племянника по земле за собой. Народ из пивоварни поплыл рекой за ними, к каменному помосту, на котором уже возвышались три деревянных шеста, обложенные хворостом. К двум из них уже были привязаны женщины. Одна - старуха с космой немытых, скатавшихся волос, другая - девушка, молодая, бледная и худая, как сухой тростник. На обеих - синяки и ссадины, оставшиеся после пыток. 

- Мама! - один из стражников, не позволяющим никому чужому пройти к помосту, выпихнул их с Зинервой обратно в толпу, а та, в свою очередь, оттеснила их ещё дальше. Хильде втащили на помост, связывая её руки за шестом за спиной. Старуха, увидев её, дико захохотала во всю свою щербатую физиономию. 

Барти почувствовал невероятный пилив сил, но помчаться на помост ему мешали чужие руки местных, что удерживали его на месте. Мальчик выл, кусался и крутился, всерьёз намереваясь причинить им боль, лишь бы только освободиться. 

- Барти! Барти! - кто-то вдруг оказался прямо перед ним, обхватывая за плечи, и в этом человеке мальчик с трудом узнал Финнека. - Ты слышишь меня?! В чём её обвиняют?!

Он не мог выдавить из себя ничего кроме рыданий.

- В чём обвиняют эту женщину?!

- В колдовстве! - мальчик услышал над ухом отчаянный крик Зинервы. - Моя сестра - не ведьма!

На помост уже взошёл палач, но все будто ждали чего-то, а по толпе прошёлся шёпот, что скоро сюда прибудет сам епископ. Услышав это, Барти попробовал вырваться из рук послушника, но тот смог удержать его. Передав мальчика тётке, он пошёл к помосту.

Барти видел, как Финнеку удалось пробраться к инквизитору. Видел, как он что-то пытался ему доказать. Но совсем скоро позади собравшихся раздался стук копыт, и над толпой появились конные фигуры свиты, в окружении которой на белом, покрытым красной попоной коне, в красном облачении восседал сам епископ. Его конь едва не задавил мальчика и державших его людей, когда проезжал мимо. 

И тут он увидел, как инквизитор уходит от Финнека, а послушник что-то кричит ему в ответ. Епископ, взойдя на помост, обернулся к нему, а затем уселся в кресло, вынесенное ему свитой. Совершив молитву, он обратился к народу:

- Именем Единого и Святого Исайи, сегодня, данной нам апостольской властью, мы совершаем праведный суд над этими служительницами порока. Поддавшись искушению, они уклонились от благочестия и праведности, и дабы делами и ведовством своим далее не чинили козни и не совращали с истинного пути других, да будут они преданы очищающему огню.

- НЕТ! - прогремел Барти, осыпая епископа проклятиями. По его щекам уже давно катились слёзы, но он не бросал попыток вырваться и побежать. Палач нёс факел, чтобы поджечь шест, к которому была привязана девушка, и едва огонь коснулся хвороста под её ногами, мальчик не выдержал и упал на колени, закрывая глаза. Затрещал занимающийся костёр, а Барти затрясся в немой истерике.

Следом - снова треск огня и ужасающий хохот помешанной старухи. Не желая слышать, мальчик закрыл уши ладонями.

А едва запах жжёной человеческой плоти ударил в нос, он почувствовал как проваливается в забытье.



НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 04 Декабрь 2019 - 06:09


  • 2
Совместно с Барти Фиром
3056 год от прихода первородных в Амалирр
25 день Рютэна
Марен


Мальчик ушел, пустив в избу поток холодного ветра, и из пустой черноты внутри начал проситься крик, захотелось кричать, сжав зубы. Не справедливо. Никто не хотел зла друг другу, напротив. Но тогда откуда злоба и отчаяние? Финнек просидел, сжав голову у колен наверное больше получаса, подавляя в себе нечто: пылающее, обжигающее все нутро, оно рвалось наружу и пугало тем, как поглощало собой все иное, любую, самую крохотную мысль.
 
Когда все же удалось взять себя в руки, решив не тратить время впустую и выжидая пока проснется охотник, Финнек наколол дров во дворе и подтопил очаг. Хларен застал его сидящим у огня. Дав хозяину прийти в себя, Финнек напомнил ему, что вынужден уйти и на последок, уже прощаясь, рассказал ему все, что видел, когда встретил Барти в лесу. Охотник был мрачен.
- Я мало знаю об Анваре, но в народе ходит слух, будто он связан с разбойством, - он почесал щетину.
Уходя и благодаря Хларена за все, Финн обернулся, едва дотронувшись до входной двери.
- Берегите его, - охотник конечно понял, о ком идет речь.
- А ты – себя, - хмыкнул он. И вот уже дорога легла под ногами и теперь уводила все дальше от избы. Тревога от промедления только едва начала отлетать от души. Даже, было, появилась внутри толика воодушевления от предстоящего пути.
 
Но, однако, стоило из-за городских построек показаться воротам, дорогу преградила многолюдная толпа, растянувшаяся откуда-то с соседней улицы. Пробираясь сквозь запах лука, грязной одежды и пота, Финнек вдруг услышал знакомый голос. Крик.
 
Все что происходило дальше, напоминало кошмар наяву. Будто бы тот дурной сон, что часто будил его по ночам, преследуя, теперь вырвался наружу и воплотился здесь, в Марене. Три женщины были привязаны к деревянным шестам, обложенным вязанками хвороста. Одна из них была знакома ему, а доносившийся откуда-то из-за спин неистовый крик складывался вместе с ее образом в невыносимо мучительный вывод. Исходившее от других связанных женщин, было сродни тому, что он чувствовал когда-то давно, оказавшись рядом с теми, кого старшие братья называли ведьмами. И теперь снова – одна была лишней. Как и в этом проклятом сне.
 
Продравшись через толпу на голос, Финнек бросился на колени перед мальчиком, с силой сжал его за плечи.
- Барти! Барти! – он попытался поймать его взгляд, - ты слышишь меня?! В чем ее обвиняют?!
Тот, превозмогая бред, уставился на него сквозь пелену слез, узнал. Но не смог произнести ни слова, только содрогался в рыданиях.
- В чем обвиняют эту женщину?!  - с бешено клокочущим сердцем, Финнек окинул взглядом  обступивших мальчика и удерживавших его людей.
- В колдовстве! – выкрикнул кто-то, - Моя сестра – не ведьма!
Удержав Барти от очередного порыва кинуться к матери, Финнек передал мальчика той, чей голос ответил ему и тотчас покинул их, пробираясь теперь к помосту, где он завидел фигуру священника. Барти позади дико взвыл. Должен быть какой-то выход. Не справедливо!  
 
Слава Единому, никто не стал препятствовать ему, когда он вышел из толпы к стоящему у самого помоста сановнику, облаченному в одежды Святой Инквизиции. Тот удивленно вскинул брови, завидев его, но все же молча кивнул, дав понять, что готов слушать. Впервые собственная ряса Финнека творила такие чудеса. Тогда, по уставу отдав поклон, он выдохнул и ясно и коротко произнес, превозмогая чувство, будто сердце вот-вот вырвется из груди:
- Святой отец. Я знаю эту женщину, - он кивком головы указал на Хильде, - вчера она исповедалась мне. Среди ее грехов нет того, в чем ее обвиняют.
Не виновна. Он это знал. Но был не в состоянии объяснить. Тем временем, позади послышались восклицания народа и стук копыт о мостовую. Священник вскинул голову, высматривая чего-то над головами толпы, но Финнек снова окликнул его, удерживая внимание.
- Я всего лишь монах, но сам Исайя говорил о справедливости и милосердии. Неужели вы допустите, чтобы её казнили без следствия?
Он заглянул прямо в глаза инквизитора. Но к своей горечи, увидел только снисходительную назидательность.
-  Мальчик, не в моем разумении, что сподвигло тебя защищать нечестивицу... юности простительна слабость и сердоболие, но ты - служитель Господа, так не растрачивайся на тщету и будь тверд в служении.
И он повернулся к нему спиной, следуя за кем-то, кто всходил теперь в окружении свиты на каменный помост.
- Она не виновна, - вырвалось ему вслед.
Только теперь, Финнек осознал, что к казни прибыл сам епископ. Он никогда не видел его прежде, но ошибки быть не могло – его выдавало красное облачение и словно бы тревожно напоминало собой о том, что ему здесь не рады, что надо бы уносить ноги пока не поздно, что где-то там Франсин может быть в беде…
- … и не совращали с истинного пути других, да будут преданы они очищающему огню, - едва до его сознания донеслись эти обрывки фраз владыки Гарена, вырвав из омута мыслей, белая перчатка епископа отдала приказ палачу. За спиной послышался невыносимый крик мальчика.
Не справедливо!!!
Когда костер уже коснулся ног плачущей женщины, не повинной в колдовстве, грудь охватила пылающая ярость. Поглощенный ею, Финнек и не заметил, как та же белая перчатка епископа сделала и другой жест, но теперь в его сторону.
- Она не виновна в том, в чем ее обвиняют, клянусь именем Исайи! – стоило выкрикнуть ему в порыве пламенной вспышки меж ребер, как стальная рукавица тяжело легла на его плечо, а потом вторая обхватила за локоть. Ошеломленно оглянувшись, он обнаружил себя в суровой хватке латников.
- Владыка велел тебе не сопротивляться и пройти с нами, монах.
 
Ощущая позади пламя, слыша треск пожираемого им топлива, неистовую мольбу и звериные вопли боли, как рыба оглушенная об лед, Финнек, не сопротивляясь, теперь уже шел за конвоем сквозь толпу, оставляя ужасающее зрелище все дальше за спиной. Уже не было сил что-либо осознавать или возражать. И только когда его провели мимо кучки людей, сгрудившейся над лежащим на земле бесчувственным маленьким телом ребенка, какой-то несознательный и тщетный порыв дернул его из хватки стражи в сторону. Там уже был и Хларен, но они с охотником даже не пересеклись глазами, его провели дальше, и вскоре за спиной послышался цокот копыт и вот совсем рядом, сбоку показался белый конь в красной попоне. Финнек поднял опустевший взгляд на всадника и столкнулся им с самим епископом Гареном.
- Воистину, неисповедимы пути Господни, - покачал тот головой, оценивающе окинув парня взглядом.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 05 Декабрь 2019 - 04:19


  • 2
3056 год от прихода первородных в Амалирр
25 вечер Рютэна
Марен

Горгульи Маренского собора разинули серые пасти и выставили крючковатые когти над головами вошедших внутрь. За большим садом, умершем на три долгих месяца зимы, последовала вереница коридоров и лестниц, и когда Финнека привели в небольшие внутренние покои, вроде кельи, с маленьким решетчатым окном, наглухо заперев дверь, он сомневался, что смог бы при всём стремлении найти дорогу назад без чьей либо помощи.

За маленьким оконцем давно стемнело, он оказался бы почти в полной тьме, если бы ни лунный свет. Сколько он просидел так, пусто уставившись в каменный пол - два часа или все пять? Сказать наверняка он бы не смог, время словно перестало существовать, как и все, что совсем недавно поглощало его разум и дух, кануло в небытие; осталась только оглушающая пустота, словно бы в куполе литого исполинского безъязыкого колокола.


Поэтому когда спустя бесконечное, как казалось, время за дверью послышались шаги, Финнек вздрогнул, подобрался всем телом, словно бы просыпаясь от тяжелого сна. К нему вошли епископ, писарь и двое из стражи.

То что последовало дальше, аудиенцией назвать было сложно, язык не поворачивался. Скорее допросом с пристрастием, хоть и было все облачено в смягчающие формы этики.

Принесли свет. Маленький писарь с восковой дощечкой сел в углу, стража осталась у двери. На удивление Финнека, представлявшего себе главу епархии, почему-то обязательно внушающим одним своим видом трепет седовласым человеком в возрасте, владыка Гарен оказался достаточно молод, а сутулость и какая-то выраженная в медленных движениях астения, вкупе с бледным и узким горбоносым лицом с редкими бровями, довершала образ человека болезненного и слабого телом. Его темные глаза напротив смотрели прямо и по-орлиному решительно. Речь была строга, последовательна, без лишних изысков. Голос же спокоен, тих и довольно высок.
- Финнек Авлий из Руа. Надеюсь, представляться мне избавит случай.
Финнек застыл, не зная, что теперь следует говорить. Он просто встал и молча смиренно поклонился, не поднимая глаз, как велел священный устав.
- Сядь, - и вместе с Финнеком, епископ опустился и сам, в приготовленный для него напротив небольшой портшез.
- Друг и сподвижник некоего Франсина Маса, бывшего лектора философии и богословия при семинарии Айронхерта, ныне странствующего проповедника-схимника, - он поймал робкий взгляд Финнека, задержал его на себе легким мановением властной воли. - Все ли верно в моих словах?
- Все, - ответил Финн, не чувствуя подвохов.
Стило писаря замелькало в свете светильника.
- Крепок ли ты в убеждениях, что этот человек не искажая Слово Божье и не упорствуя в делах веры, несет истину?
На этот раз Финнек молчал. Потому что не знал что ответить. Он любил проповедника наверное так горячо и преданно, как только может любить человеческое сердце, но никогда не задумывался над правотой и истинностью толкования им Писания всерьёз, с точки зрения богословия, схоластики[1] и закона Божьего. Это никогда не было его насущным вопросом, Франсин просто был. Был рядом, когда он остался один, когда некуда было идти. Всегда добр, справедлив, милосерден к каждому. 
- Ты молчишь. Но долгом своим обязан открыться мне. Разделяешь ли ты убеждения своего друга?
- Я не знаю.
- Или не хочешь сказать, опасаясь наказания. Значит твоя совесть омрачена, Финнек из Руа? Так убеждения Франсина - ложны? 
Финнек помотал головой, вновь опуская взгляд.
- Ты принимаешь их.
- Может быть, - ответил Финнек искренне, - я не знаю. 

Наступило недолгое молчание. Писарь выжидающе замер. Наконец, епископ заговорил вновь, но теперь голос его стал на полутон ниже: пришло время откровений.
- Через три дня на Синоде[2], ты должен будешь дать показания против деятельности и проповедей Франсина Маса. Они противоречат Писанию и привносят смуту, ты же, юноша, сделаешь благое дело и очистишь себя от бремени греха, которое нёс за своего друга все это время. От имени Западной Церкви я прощу тебя и ты будешь отпущен с миром. 
Финнек поднял на владыку Гарена беспокойный взгляд и столкнулся с его темными проницательными глазами. Конечно не трудно было догадаться, что епископ видел его страх и сомнение, но оставалось только гадать, как он их толкует. Финнека же заботило то, что-де сейчас с Франсином и грозит, будет ли грозить ему что-либо.
- Где он, что с ним? Что будет, если я откажусь?
- В этом нет никакого смысла. Франсин будет лишён моего разрешения на проповеди и отлучён в ином из исходов. Ты же сможешь спасти себя от необходимости страдать за него. 
В светлых глазах Финна застыл вопрос. Владыка обременённо выдохнул:
- Ты и представить себе не можешь, что испытывают те несчастные, отказавшиеся от способствования в моих, а значит Божьих, делах.
Финнек все понял без лишних пояснений. Так вот в чем был замысел. Выкрасть его, разлучив с проповедником, убедить говорить против него перед церковным Собором доброй волей или… под пыткой. И тут же другая мысль озарила сознание. Встретив тогда мальчика, освободившись от пленителей с его помощью, он выиграл более двух дней в этой жестокой игре. От недели, на которую рассчитывал владыка Гарен, осталось лишь три дня. “Барти, друг мой, знал бы ты, что на самом деле сделал для меня. Я смерти не страшился, но спасая меня, ты спасал Франсина, того, кто дорог мне больше жизни.”
- Так каков будет твой ответ?
“И как могу я свидетельствовать против того, кого ценю превыше себя? И что хотят вложить в мои уста? Отречение от слов, которых не говорил, от мыслей, которых не имел? Я дам показания. И расскажу только правду. Больше него терять мне нечего.”
- Я дам показания против Франсина Маса.
Под []:

[1] - философская система для упорядочивания и систематизирования религиозных догм.
[2] - регулярное собрание высших и рядом стоящих по рангу церковных епархий в Западной Империи.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 09 Декабрь 2019 - 01:27


  • 2
Чтобы не заблудиться в чинах:

Понтифик - самый главный дядька исариан, за ним - принятие ключевых решений Синода.
Епископ Гарен из Марена, которому была дана клятва Финнека - как и епископы других провинций, находится на два ранга ниже понтифика, но стоит гораздо выше обычного священника.



Согласовано со Слагателем.
3056 год от прихода первородных в Амалирр.
28 рютена. День.
Часовня Маренского собора. 

 
- Именем Единого и Святого Исайи, клянусь.
Сегодня слова священной клятвы были произнесены Финнеком трижды: первый раз, когда вставая из под знамения креста с каменного пола часовни он получил отпущение грехов, в том числе и греха сподвижничества ложным, как его заверяли, проповедям Франсина; второй раз - когда осенил поцелуем перекрестие и Священное Писание, закрепляя тем самым клятву перед Богом; третий - когда целовал руку владыки Гарена, перед свидетелями признавая над собой епископскую власть, данную Единым.
Эта клятва обязывала его неукоснительно исполнить обещанное. Финнек знал, что нарушение же ее - вероломное предательство священного соглашения между ним и епископом, а значит поступление именем самого Бога, перед знамениями которого клятва была дана, что можно было бы уподобить только добровольному отречению от Единого.
Накануне, стоя три дня кряду больше часа в присутствии епископа и его приближённых, он должен был повторять заученную речь до тех пор, пока это небольшое собрание не было вполне удовлетворено. Слова, заведомо вложенные в его уста должны были сегодня без сомнения очернить имя Франсина, обличив того в тяжких преступлениях против веры перед всеми членами Синода, в особенности же перед понтификом.
 Тебя видели с Франсином повсюду, начиная от глухих деревень, заканчивая Бризингером. Твои слова - ценная монета, так отдадим же Божье  Богу.
Так сказал ему владыка Гарен, когда вместе с ним, в окружении ещё нескольких священников, минув длинные коридоры и лестницы, Финнек наконец оказался в епископской кафедре, огромной освещённой десятками светильников залы Маренского собора, где уже собралось множество других служителей Западной Церкви. Воздух был тяжелый и плотный от дыхания и расплавленного воска сотен свечей. 
Когда, наконец, все места глав епархий были уже заняты и в противоположную епископу Ундервуда кафедру, блистающую великолепием белоснежного мраморного барельефа и тканых красных стягов, тянущихся с балкона до самого пола, вступил сам понтифик, наступила тишина, затем отчитали молитву, знаменуя тем начало нового Собора; послышался нетерпеливый шелест одежд, шарканье ног и длинных деревянных лавок, занимаемых множеством уставших от долгого пути и ожидания присутствующих.
 
28 рютена. День.
Кафедральная зала Маренского собора. 
Синод Западной исарианской Церкви.

Слова, слова, слова. Каждый говорит по своему уму: кто-то прост и не стыдится простоты; кто-то хитер и блуждает меж высказываний брошенных ему в ответ, как лис запутывая след; иной, и вовсе говорит одно, но на уме держит другое. Занимая место в возвышенной над залой кафедре, рядом с доверенными епископа, Финнек видел многих и многое. Но все перестало иметь значение в тот миг, когда среди прочих лиц он увидел его. Франсин был здесь. И он был жив и невредим, а рядом был пресвитер и ещё несколько священников из владений барона де’Авлия, из чего Финнек заключил, что наверняка леди Боудицея не оставила проповедника без поддержки и теперь. Франсин же, будучи немного близорук, о чем послушник конечно знал, не мог различить лица Финнека из залы и даже не догадывался, что он может быть здесь. Как не догадывался и о том, что тот задумал.
Конечно, то был обман. Не быть замученным до смерти и оказаться здесь, на кафедре, но с иными помыслами и словами на устах. И даже клятвы не смогли бы сегодня удержать его от намерений. Большего чем Франсин, Финн потерять не мог, но и отсрочить собственные мучения было бы разумно, ведь после того, как завершится Синод, любое признание, которое палачи смогли бы выжать из него уже не может быть использовано против проповедника так эффективно. И все же он ещё питал надежды, что суровых для него последствий удастся миновать. Время в этих обстоятельствах было другом.
Финн закрыл глаза. Шум оживлённого спора внизу словно перестал существовать, растворяясь в черноте спокойного и удивительно умиротворенного сознания. Словно бы бесконечное звездное небо разверзлось потоком небытия и нежно, по-матерински объяло разум и сердце.
«Всеединый, благодарю Тебя, он жив, - молился он мысленно, не замечая, как вдоль щеки пролегла тонкая блестящая дорожка. - Только Ты знаешь мои помыслы и мою печаль. Я сомневался в Тебе много раз, но теперь вижу: мы сами несём несправедливость и страдания друг другу с Твоим именем на устах. Разжигаем костры, поднимаем мечи и точим слово на друзей, поддавшиеся слабости, глупости и отчаянию. Я презираю эту несправедливость, но не смею судить. Я клялся, так же используя святость Твоего имени. Посему, суди меня так, как должно, но я же отныне, до скончания дней буду верить в милосердного и любящего Бога и надеяться на Твоё прощение».
Когда, наконец, предметом разговоров и обсуждения стали проповеди и деяния Франсина и пришло время говорить Финнеку, о чем тот узнал, получив знак от епископа Гарена, покой растворился снова в шуме человеческих голосов, сердце екнуло пару раз и словно бы вовсе остановилось, упало в пятки. 
Как раз в это мгновение в зале наступила случайная пауза. Собственные слова отлетели эхом от камня, отозвались словно многократно усиленные, и когда Финнек произнёс строки послания одного из Апостолов из Священного Писания, когда только до епископа начал доходить смысл происходящего, останавливать его было уже поздно.
- «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…» - говорит Священное Писание. Таков Франсин.
Услышав знакомый голос, проповедник замер, как стоял, после собственной речи. Вокруг него послышались тихие перешёптывания навроде: «это ещё кто?» или «этот рыжий был с Франсином все время». Но более же изумлялись тому, что рыжий монах делает на кафедре епископа. Кто-то меж собой пришёл к выводу: «Гарен доверяет ему», и этот тихий слух также разнесся по зале, в то время как Финн не слышал и не видел перед собой уже ничего. 
Преодолевая мучительное волнение вначале, но все больше укрепляясь духом далее, он просто и не кривя душой, поведал о том, что видел своими глазами. Как Франсин был справедлив и милосерден к каждому, кто просил его о помощи, не отказывая даже прокаженным. Как строга к нему была его же добродетель, как готов был отдать последний кусок хлеба тому, кто нуждался в нем. И как его вера и деяния были смиренны - никогда он не просил ничего взамен ни от Единого, ни от того, кому приходил на помощь. 
- Что ты делаешь?! - послышался яростный шёпот одного из приближенных епископа, кто был к нему ближе всего, а сам же Гарен, застыл в ледяном безмолвии, крепко вжав руки в епископское кресло. Но Финнек, даже завидев эти тревожные для себя знаки, был твёрд и закончил начатое до конца. 
Едва держа свою волю в руках, чтобы тут же не провалится в беспамятство от перехваченного дыхания и бессилия, свалившегося на него тяжёлым валуном, стоило ему произнести последние слова, только уже вернувшись на своё место, он снова ощутил биение сердца.
Что происходило дальше, осталось для него за пределами осознания, хоть он и силился уловить смысл услышанного среди безумия собственных мечущихся мыслей. Он только чувствовал, как стал неуверен Гарен, как закипел бурный спор там, внизу и на других кафедрах.
- Один из известных нам всем богословов, размышляя над идеей праведности, приходит к выводу, что личная святость не совместима вполне с деятельностью нынешнего священства и церковными чинами, но более близка тем, кто отрекаясь от земных благ, следует апостольскому образу жизни, - говорил, кажется, пресвитер Валенсий, человек от Боудицеи, - И эту мысль, напомню вам, признал в своё время его Святейшество Сарабанз, как указано в летописном своде от 3040 года, и эта же мысль, как мы видим, проходит через все служение Франсина, обозначая крайность в его суждениях.
- Милосердие - вот ключь к пониманию его деяний, - прозвучало уже с совсем другого края залы, от вовсе неизвестного Финнеку священника, - и когда это оно было под сомнением у благочестия? 
- Пускай мысли его и радикальны в некотором роде, но не противоречат Писанию. Я, как вам известно, консерватор, но не опасаюсь за будущее возможного ордена в этом случае, - узнав дрожащий и одновременно зычный баритон своего старого знакомца, аббата Бартоломео Аустеннитского, из монастыря которого он бежал почти полгода тому назад, Финнек даже нашёл в себе силы тихо улыбнуться. Но потом он провалился куда-то в старые воспоминания, когда он мучился от невысказанного там, за стенами аббатства. И даже глубже: убежав воображением до самого детства, он обнаружил себя мальцом, бредущим рядом с братом Уильямом к монастырю. Голос старика, словно был совсем рядом, успокаивал его. «Послушай, Финнек. Так ведь тебя зовут, да, дружок?.. Тебе нечего со мной бояться. И там куда мы идем много хороших людей, которые позаботятся о тебе. Я позабочусь...».
Слова понтифика, произнесённые над стихшим собранием, вывели его, наконец, из забытья, почти из полудремы. За окнами уже к тому времени давным-давно стемнело.
Понтифик, и вслед за ним все присутствующие встали со своих мест, обозначая окончание собрания, вслед за чем были перечислены многие выводы, принятые сегодня и наконец, последний. - Следующим же решением, принятым нами в согласии от двадцать восьмого рютена, властью данной мне, постановляю учредить духовный орден Франсиниан или Мерсеровто-есть милосердных, с назначением Франсина Маса магистром ордена. 
Финнек не поверил своим ушам. 
Засим, благословляю это присутствие и отпускаю с миром во имя Отца и Святого Исайи до нового Собора, по прошествии четырех лет.
Послышался шум, в котором сливались и возгласы радости, и ворчание и нетерпеливые и утомлённые вздохи. Прежде чем Финну пришлось покинуть залу вслед за епископом, он бросил последний взгляд на своего друга. Тот был в объятиях пресвитера, а на его лице светилась та самая простая и смиренная улыбка, с которой он встретил того когда-то давно по пути на Бризингер, под ярким солнцем серпена, среди дорожной пыли и стай мошкары. В последнее мгновение Финн даже готов был пренебречь порядком и уставом, желая окрикнуть Франсина прямо с кафедры, но тут же почувствовал на запястье крепкую ледяную хватку одно из доверенных епископа. 
Когда шум залы остался за дверями кафедры, лицо Финнека обожгла крепкая оплеуха от владыки Гарена.
- Вероломный мальчишка, - теперь всяким уставом пренебрегал сам епископ, - уведите его с глаз моих, а завтра же, пусть передан будет в монастырь под Доленом
И Гарен уже спешно удалялся прочь. 
- Бедный и глупый юноша, на что ты обрёк себя... так порочить имя Господне... - покачал головой седой старик, один из священников, проходя мимо Финна, которого уводили двое других, крепко обхватив за плечи, но в чем однако не было нужды: тот не сопротивлялся. Все тело словно обмякло не в силах больше бороться с напряженным до изнеможения сознанием и предалось воле удерживавших его. Однако когда Финн поднял глаза на старца, тот смолк, оставляя за зубами то, что не успел досказать, и, как-то осев, неловко махнул рукой и поспешил пройти мимо.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 19 Декабрь 2019 - 03:44


  • 2
3056 год от прихода первородных в Амалирр.
4 освена. День.
Темницы монастыря под р. Долен. 


Только не снова, только не снова. Как его вымучал этот кошмар, кто бы знал. Но ведь и рассказать было некому до сих пор.
Снова эта скачка, факела, крики ведьм, голое, разбитое стальными кулаками бледное тело, темные, застывшие в мольбе глаза. Нет больше сил видеть, как эти жадные руки уводят ее под сальные насмешки. Что-то полыхает меж рёбер. Вот-вот вырвется наружу. 
Финн! - что?.. Ещё никогда прежде в этом сновидении она не звала его по имени.
- Ты - мой! Не отдавай им меня, слышишь?! - ее голос срывается, оборванный ударом в живот.
- Прочь от неё, - прозвучало тихо. Никто даже не обернулся. Но в следующий миг его грудь разрывает поистине аагховой болью, зрачки пронзает внезапная вспышка света, земля пламенеет под ногами тех, кого он так давно и страстно желал бы видеть в огне вместо неё. И вместо той невинной женщины, матери его друга. Да, он всегда этого желал. Но озарение почему-то решило навестить его только что.
- Прочь от неё! 
Когда все, что было ненавистно пожрал огонь и крики, наконец, растворились во мраке сна, они остались вдвоём. Ее кожа потемнела от гари, а в русых волосах запутались крупные хлопья пепла. Финн опустил взгляд, ожидая увидеть зияющую рану или ожог на рёбрах, но ничего подобного не было. А она меж тем приблизилась, не оставив и полного шага между ними.
- Я знала, - она подняла его голову холодными, как снег, пальцами, ища его взгляд. Вблизи ее глаза казались звездами, упавшими ночной порой на самое дно колодца, - Хватит.
- Что? - переспросил он, будто не расслышал. Но на деле же в это мгновение - ее дыхание коснулось его щеки. Так близко она была. И это слишком волновало. 
- Бежать от себя. Ты все время бежал. Но, наконец, перестал.
- Ясно, - застыв от потрясений не хуже ясеневого бревна, он ждал что будет дальше. И… проснулся.

Действительность встретила его неприветливым холодом каменного пола темницы, в которой не было даже окон, чтобы суметь различить - день это или ночь. Сколько он проспал - час или целые сутки? Накануне его поместили сюда, в монастырскую тюрьму, спустя три долгих и студёных дня пути через проселочные дороги и заледеневшую Долен. Заиндевелые пальцы рук и ног, натирающие запястья и лодыжки верёвки, тычки конвоя. Слабый свет отдаленных факелов сквозил через маленькое решетчатое оконце тяжелой двери. Иногда, где-то под ногами и даже над головой слышался крысиный писк.
Ещё действительность встретила его голодом. Таким, какого он не знал, пожалуй, никогда. Самое страшное, что голод-то уже и не чувствовался, пугало и пробуждало боль в пустом желудке само осознание того - сколько он провёл без единой крохи хлеба. 

Он резко одернул себя, когда обнаружил, что уже давненько грызёт кончики пальцев. Встал, прошёлся вдоль и поперёк небольшого пространства темницы, но когда в глазах начало темнеть, пришлось сесть на холодный пол снова.
В тишине и полумраке мысли шли на ум сами собой. И почему, почему, стоило ему вновь обрести веру, как он оказался здесь? “Неужели так, Ты испытываешь меня?”
И почему именно сейчас, она назвала его по имени и сказала “ты - мой”? “Бред, бред, бред… надо держать себя в руках. Не дать заморить голодом и не позволить себе нести вздор, когда придёт время… Исайя, я с Тобой, не оставь меня, прошу…”.
- Нет, ты - мой! - послышалось будто совсем рядом. Он встрепенулся, резко обернувшись. Но вокруг был только безответный полумрак.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 15 Январь 2020 - 04:07


  • 1
Совместно с Понтифием (Энац)
3056 год от прихода первородных в Амалирр.
5 освена. День.
Темницы монастыря под р. Долен.
 
Не имея ни малейшего понятия – сколько времени прошло, как он оказался за дверью темницы, уже не в силах ни молиться, ни даже думать от голода и оцепенения, которым сковал незаметно прокравшийся сквозь каменную кладку зимний мороз, Финнек сидел на полу темницы, поджав ноги, чтобы можно было сохранить то, едва ощутимое тепло в теле.
Разрывая тишину, вторгаясь в полумрак сознания, снаружи послышались шаги. Перво-наперво он конечно же решил, что вот и пришел тот горький час, который так хотелось отсрочить еще до Синода. Но вот шаги приблизились и, остановившись у двери его камеры, кто-то передал ему под дверью миску с чем-то съедобным: запах так и ударил в нос, почти сводя с ума.
Не осознавая, видит ли он это в бреду или наяву, Финн вытянул шею, подобрался и на руках подтянулся к двери. Манна небесная - не иначе. Приподнялся, выглянул через решетчатое оконце тюремной двери. То был кто-то из монахов.
- Благодарю, брат, - сказал ему Финн, встретившись с его внимательным и, как казалось, любопытствующим о чем-то взглядом. И он снова опустился вниз. Руки сами собой тянулись к миске с едой, и парень едва успел осадить себя и внутренне отдать молитву благодарности Единому, прежде чем принялся за нее.
- Помолимся Господу нашему, что одаряет нас пищей, - послышалось снаружи. Голос был спокойным и даже приятным. Но Финн все же слегка стушевался, осознав, что брат-монах ждал, что они произнесут молитву вместе.
- Угу, - тихо ответил он и принялся повторять за едва слышным бормотанием под дверью. Вслед оттуда послышался стук деревянной ложки. Тот монах тоже ел.
- Я очень обязан тебе за помощь, - закончив с пищей и чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, вновь поблагодарил его Финнек. Он во что бы то ни стало хотел услышать его голос вновь. Просто так было легче. Кто-то был рядом и этот кто-то. по всей видимости, не желал ему зла.
- Я просто принес еды. Даже готовил ее не я, - отозвался монах.
- Все-таки, ты принёс ее сюда, в темницы. Прийти и накормить того, кого считают негодяем и преступником… на такое был способен только один человек из всех, кого я знал, - Финн снова поймал себя на мысли, что отдал бы все, чтобы вновь увидеть Франсина.
- Расскажи мне о себе, - снова донесся до него тихий голос, - Я много переписывал хроник, где говорилось о колдунах, но никогда не встречал такого вживую.
- Колдуна? Вживую? Что это значит? – кровь застыла в жилах.  
- Должно быть, я ошибся тогда… колдун в соседней. А тебя за что посадили?
Переведя дух, Финн выдохнул. Ледяная капля пота медленно стекла со лба. Должно быть, этот человек и вправду ошибся.
- Я крайне не нравлюсь кое-кому... – он понизил голос до шепота, - его преосвященство Гарен после того, что я выкинул на Синоде, желал бы мне всех мук Бездны.
- А так это ты здесь сидишь? Я видел тебя там! Как же так вышло? Твои слова утвердил понтифик.
Так, значит, этот монах тоже был там. Финнек ответил задумчиво:
- Только теперь я догадываюсь о значении всего того, что приключилось со мной и братом Франсином. Понтифик, конечно, не знает о той скрытой войне, которую вел с моим другом епископ, в которой потерпел поражение. Ведь в тот момент, когда Франсин получил благословение и учредился новый орден, его преосвященство потерял немалую часть собственного влияния в этих землях.
О да, у него было время подумать о произошедшем, все взвесить, оценить. Только оказавшись вдали от бурных событий, он, наконец, сумел составить фрагменты этой истории воедино и ощутить всю несправедливость этой игры и их с Франсином собственную тщету. Как теперь казалось ему.
- Я – Понтифий, скриптор сего благословенного монастыря, - прозвучал вновь голос за дверью, и странный, так вовремя для Финнека случившийся разговор продолжался.
- Мое имя – Финнек, - просто отозвался он, ложась плечом на тяжелую и грубую дверь.
- Рад встрече, брат Финнек. Хотя условия встречи несколько... Безрадостны.
- И я рад. И как бы ни хотел избежать такой участи, теперь - противиться не могу, осталось только принять волю Единого. Я грешен и, видно, пришло время отвечать.
- Ответь мне сперва. Не про грехи, а про жизнь свою. Расскажи о себе. Исповедь мне принимать не по чину, но я многое знаю из книг, я ж тот еще книжный червяк, быть может, помогу чем.
Не видя покамест причин уклоняться от ответов, Финн начал с самой подноготной.
- Прошло больше полугода, как я покинул стены монастыря, где вырос. Я убежал оттуда. Господи, прости. Не знаешь ли ты старого монаха по имени Уильям из Лохборда, он сейчас с большой лысиной и седыми такими густыми бровями...
- Нет, про него не слышал. Я редко покидаю стены монастыря.
- Это мой учитель. Перед тем как уйти, я оставил ему письмо, в котором объяснился в том, почему не могу принять постриг, не знаю, может быть, он сжёг его в ярости...
Финн замолчал ненадолго, пытаясь справиться с грузом вины, который накатывал на него каждый раз при мысли о старом монахе. Что-де с ним теперь?
- Тебе не знакомо то чувство, что ты будто бы... неправильный, лишний, среди тех, кто должен быть близок тебе? – он страстно желал услышать определенный ответ. И он прозвучал ровно так, как этого бы хотелось.
- Очень знакомо. Не лишним я чувствую себя лишь с кем-то наедине. Потому и стал скриптором.
- Когда я нашёл Франсина, все стало по-другому; я чувствовал, что нужен, ведь никто другой не придавал значения тем мыслям, которые не давали мне покоя. Он слушал, наставлял меня, но не осуждая, как делали прочие. Не знаю уж, как это у него получалось. Что-то изменилось, когда он стал... таким значительным человеком; но он сам, конечно, никогда бы не назвал себя иначе, как рабом Божьим. И он дорог мне, как никто другой. Но вот я снова один. Наверное, мне нужно перестать искать ответ в людях. Они не заслуживают этого бремени.
- А этот Франсин, ты говоришь, он переменился, когда стал значительным? Так? Почему он не помог тебе?
- Нет, Франсин не переменился. Он остался тем же, каким я встретил его впервые, на пыльной дороге. Смирённым и кротким. Но я... мне было неспокойно от той мысли, что сотни и сотни людей веруют в него. Я порой ненавидел их. Как ни пытался смирить себя. Они все ждали от него чего-то. Что он спасет их от них самих. Наверное, это было и моей ошибкой.
- Это ревность. Она свойственна всем людям. Все мы грешны в этом мире.
И скриптор вдруг тихонько намурлыкал какие-то поэтические строки:
 
Тот лжет, кто смеет
Считать, что ревность подавлять умеет,
Одно из двух: иль он ее не знал,
Иль говоря, что подавил, солгал.
 
- Что это? Чьи это слова?
- Довелось мне как-то переписывать одну старую пьесу.
Подобных сочинений Финн, конечно, читать не мог. Житии святых, путевые дневники паломников, праведные трактаты, но никак не такого рода содержание можно было бы найти на их желтых листах библиотеки его родного монастыря. Любопытство взяло свое.
- А что ты переписывал еще? Кроме духовных книг…
- Много всего. Но в основном, конечно, жизнеописания святых нашего края. Кроме того... Доводилось переводить языческие трагедии. То, что проповедовали древние в этих текстах, нам близко, хоть они и ошибались в вере. Некоторые комедии переписывал. Те, которые не порочат добродетели. Мы расположены недалеко от древней библиотеки.
- Ты... у тебя есть разрешение брать все эти книги? 
- Я скриптор.
Внезапно, но вполне последовательно к Финнеку пришло осознание, что он мог сказать нечто лишнее. Вдруг этот человек вовсе не друг, как хотелось бы думать, но вот уже начался допрос? Сейчас он обнаружит свой интерес ко всему тому, чего лучше бы праведному человеку и не попадалось под руку, сейчас его уличат в чем-нибудь и все закончится еще и не успев начаться.
- Понтифий? Почему ты пришёл сюда? Действительно собирался навестить колдуна и ошибся камерой?..
- Ну да, никогда колдунов не видел. Только читал. Ты точно не колдун?
Точно ли этот человек, назвавший себя скриптором так прост? И Финн решил озвучить свои настоящие мысли, надеясь все же найти хотя бы зацепку в том, как монах ответит ему. 
- Я – не колдун. Только если кто-нибудь не решил таким образом… - он смолк на мгновение, - Кажется, я все понял. Мне отсюда точно не выбраться.
- Э, брат, рановато ты помирать собрался. Да и не слишком ты похож на колдуна, - неужели тревоги были напрасны? И тогда, допуская это, Финн все же решился:
- Знаешь. Если бы я мог пожелать только одного перед тем как умереть здесь. Я, наверное, предпочёл бы прочесть хотя бы одну, последнюю книгу.
- Есть вот одна книга, где... – скриптор осекся. Когда тишина слишком уж затянулась, Финн тихо, почти умоляюще позвал его:
- Не молчи. Понтифий. Пожалуйста, скажи ещё что-нибудь.
- Я принесу тебе ее. Обещай, что никому не расскажешь. Эту книгу бросят в костер, если узнают. А мной растопят. Там... Очень... Смелые мысли.
- Она - твоя?
- Почти. Я ее переписал. Но там есть и немного моего. 
- А про костер... со мной это может случиться гораздо раньше.
- Если ты не колдун, чего ты боишься?
- Я боюсь, что епископ добьётся своего.
- Попроси защиты у своего друга. Он же в расположении понтифика.
- Смогу попросить, только если он как-то узнает что я здесь или, может быть... если бы я смог написать ему послание.
- Хорошо, я принесу бумаги и чернил.
Финн не верил своим ушам.
- Я был бы благодарен тебе до самого гроба. Постой, но разве это ничем не грозит тебе самому?
- Давай миску, ты уже поел же? – явно уклоняясь от ответа, поинтересовался монах. Финнек выдохнул.
- Ты или святой или безумный. Я никогда тебя не забуду.
- Я, слава Всевышнему, не святой, я живой покуда, а к лику святых мало кого при жизни причисляли. Но меня с детства учили помогать ближнему, надеюсь, я не слишком безумно поступлю, доверившись тебе.



5bed6ee9fe17.png


НПС
НПС

    Продвинутый пользователь


Игрок Игрок Персонаж Персонаж Заслуги Заслуги

Откровение Богослова

Отправлено 15 Январь 2020 - 18:45


  • 2
Совместно с Понтифием (Энац)
3056 год от прихода первородных в Амалирр.
6 освена. Утро.
Темницы монастыря под р. Долен.


Вскоре после того, как Понтифий покинул его, оставив едва забрезжившую надежду на спасение из монастырских темниц, за Финнеком пришли. Священник от епископа, которого Финн уже видел ранее, и двое – на вид мерзкие, с крепкими мордами, всем своим видом они словно говорили о том, что о спасении на время придется забыть.
 
Минув пару сырых лестничных пролетов, отбрасывая длинные тени от масляных светильников на холодные стены, Финнек, ведомый своими палачами, оказался теперь еще глубже под землей. Насколько же глубок фундамент этого монастыря? Вряд ли какой звук из этих подземелий вообще долетает наверх… Единый, вдруг, в его аббатстве были такие же казематы и он понятия не имел, что происходит у него под ногами…
 
Когда они вошли в темное помещение, в котором конечно же угадывалась пыточная, священник присел за небольшой стол, на котором громоздился какой-то тяжелый том и кипы бумаг и обратился к Финнеку, в цепях стоящему напротив:
- Финнек из Руа. Господь милосерден к тем, кто не упорствует в своих грехах. Из сострадательной души своей, его преосвященство готов забыть о том, что ты предал священную клятву, если ты сознаешься и в других своих ошибках.
- Что вы хотите услышать? – Финн слабо поднял голову и посмотрел в глаза своего дознавателя.
- Признайся, что ты – ведьмак и занимаешься ведовством. Мы запишем это здесь – костлявым пальцем он указал на толстую книгу рядом с собой, - и все закончится.
- Я – не колдун. Как могу сознаться в том, к чему не причастен… - парень опустил взгляд. Его догадки подтвердились: Гарен собирался оклеветать его, чтобы вслед за тем нанести удар по репутации и самого Франсина.
- Еще не поздно, мальчик. Не гневи меня и просто скажи то, что следует, - голос священника был мягок, но холоден и отдавал гнильцой. Как брюхо начинающего разлагаться животного.
- Не могу, - коротко ответил Финн. Мысль о том, что из-за него может пострадать друг, все еще придавала ему сил. Однако его уже начинали подтачивать сомнения в том, насколько целесообразен был этот выбор, если в случае неудачи Франсину не угрожает ни смерть, ни пытки, а, может быть, только временное охлаждение к нему части сторонников. Ведь не могут же из-за дурной репутации какого-то там послушника, пусть и известно, что он друг проповедника, навесить клеймо и на него самого… или могут?
- Ты выбираешь страдания? – вопросом подвел всему итог священник.
Финн начал про себя молитву Единому. И медленно кивнул.
 
Это место еще долго преследовало его сознание. Сказать, что он оставил там часть своего существа, вырванную железом – не сказать ничего. Едва живого его приволокли обратно в темницу. Самому Финнеку, конечно, трудно было понять, сколько он так пролежал. Умелые палачи искусно не давали телу умереть, не доводя его до агонии. И дух, уставший и ослабленный, все еще словно удерживал это тело перед вратами Мёркхейма.


6 овена. Вечер.
 
- Финнек? – чей-то знакомый голос привел его в чувства. Разлепив веки, но не шевелясь, он повел взглядом по направлению к звуку. Тот привел к двери, доносяс оттуда, снаружи.
- Понтифий? Это ты? – позвал он, не узнавая собственный голос. Болезненно вырываясь из пересохшей глотки и видно застуженный холодом, сухой и хриплый, он напоминал больше какой-то тихий шелест.
Что-то прошуршало под дверью. Рука скриптора подтолкнула совсем небольшую книгу. Через некоторое время, найдя в себе силы приподнять плечо и голову, Финн пододвинул ее ближе к себе. На маленьком кожаном переплете значилось: «Nolwelie» [1].
- Это она?  
- Да, она, - прозвучало в ответ, - я приходил. Тебя не было?
- Ты не ошибся, когда пришёл сюда. Они хотят, чтобы я сам назвал себя колдуном, - Финн снова опустил голову на холодный каменный пол. Солома, запутавшаяся в отросших рыжих волосах, колола лицо, но эта боль была совершенно незначительной по сравнению с той, что сковывала все тело.
- Под скамьей – перо, бумага и чернила. Я немного присыпал их сеном. Если за тобой снова придут – спрячь там книгу. А теперь пиши. Нужно послать весть твоему другу как можно скорее.
Хвала Единому. Преодолевая боль, Финнек подтянулся к скамье. Мысли, да и пальцы ворочались с трудом, складывая буквы в слова. «Монастырь под р. Долен, проси помощи у сестры и выручай. Финн», - только и смог написать он. Передав послание и все остальное, что оставил Понтифий, кроме, разумеется, книги, к Финнеку словно пришло второе дыхание. Надежда не оставила его.
- Почему ты это делаешь? – этот вопрос не давал покоя даже теперь.
- Я бунтарь. И потом, если ты не прав – письмо тебе не поможет. А если тебя нечестно обвинили – может спасти.
- Я никогда не умел сотворить и одного заклятия. Не было и мысли. Но я боюсь не выдержать.
7 освена. Утро.


Когда скриптор пришел вновь, спустя ночь, Финн, передал книгу обратно, не вставая с пола, просунув ее под дверью. Вода, которую ему передали вечером собственные мучители, чтобы тот мог удержать дух в теле, вселила толику бодрости в сознание и, пододвинувшись ночью к блику факела из окна тюремной двери, Финнек действительно сумел прочесть то, что крупными знаками было обозначено на страницах «Фольклора», а именно так называлась книга.
- Я никогда прежде не встречал подобного. Ты переписываешь языческие тексты и пытаешься найти научную истину, при этом не осуждая и не пытаясь сделать из них благочестивый трактат, как делали прочие известные мне. Я был прав, ты безумец. Хранить такое в монастыре. Но это... трогает меня, - Финнек пододвинулся поближе к двери и, приподнявшись как мог, снова лег на нее плечом.
- Зачем бороться с наукой, если она не отрицает Бога в том или ином его воплощении? – Понтифий тоже сел рядом. Странный и удивительный человек, - Это не еретики, даже не язычники. Модное сейчас увлечение природой вещей только приближает людей к Всетворцу. Хоть моя книга содержит множество запретных плодов с древа знания, и я знаю как минимум двоих, кто бы отправил меня на костер за нее, все же она нисколько не противоречит существованию Единого.
- Мне очень жаль, что мы встретились здесь и при таких обстоятельствах. Я бы хотел ещё увидеть тебя живым и не из-за тюремной двери. Но ты рискуешь. Что будешь делать, если решат, что ты со мной в сговоре и, например, вздумают обыскать?
- Меня все знают как юродивого Тифи.
- Думаешь, если многие принимают тебя за такового - это убережёт тебя? Я не прощу себе, если из-за меня пострадаешь ты. Если хоть кто-нибудь ещё пострадает из-за меня.
- Не бери на себя такую ответственность. Мы взрослые люди. Пострадать можем только по своей вине.

Конечно, скриптор был прав. В чем-то. Еще была простая глупость, чужая алчность, обычный случай. В этом мире не стоит искать ни ответов, ни справедливости, ни смысла – если не готов нести их в себе сам.
 
Когда ближе к вечеру за дверью снова раздались шаги и по количеству ног, Финн понял, что это вовсе не Понтифий, его объяло страстное желание того, чтобы все это оказалось лишь сном, мгновенно закончилось, сгорело в пламени, растворилось в пустоте. Следующего раза он не вынесет. А сдавшись – никогда себя не простит.
 
Снова минуя вслед за мучителями лестницу на первом пролете, Финн слышал, как бьется собственное сердце. Подожженные масляные светильники полыхали, отражались в синих зрачках. Все нутро словно прожигало насквозь. И вдруг что-то случилось. Сначала вспыхнула ряса впередиидущего священника – огонь с масляных светильников словно пролился вон прямо на него…
 
Из подземелья монастыря донесились какие-то звериные крики. Маленькая дверь, служившая черным ходом в притулившийся по соседству с высокими стенами сосновый лесок, с грохотом распахнулась, едва ли не отлетев прочь. Открывшийся проём изрыгнул из себя нечто объятое пламенем. Горящий как факел священник и оба палача, сбивая с себя языки огня и волоча обмякшего в их руках Финнека, ринулись в снег. Однако благочестивый уже полыхал так, что позавидовать могли бы только пламенные колесницы языческого Огнебога.
 
Финнек, которого пламя также не обошло стороной, оказавшись на земле, подтолкнулся на локтях и перекатился вниз со стенного вала, сбив огонь с рукава рясы. С трудом соображая, он все же осознавал: что бы ни происходило вот он – его шанс. Оставив его, один из палачей упал в снег, а другой, которому повезло больше, застыл, одичалым взглядом уставившись на корчившегося в агонии священника. Страх, к счастью, не сковал Финнека, а напротив, придал тому сил. Он подобрался с земли, отползая в сторону леса, и искал путь к побегу. Когда его попытки убраться прочь, наконец, заметил недруг и направился в его сторону, он все же смог подняться на колени и затем на ноги.
- Не подходи,  - парень уставился прямо в глаза своему палачу и принялся ретироваться назад, к соснам. Тот, однако, отступать не собирался.
- Не подходи ко мне! – осипший голос сорвался, но прозвучал уже гораздо более убедительно.
- Ползи сюда сам, сукин ты сын, ведьмак грёбаный, - прорычал надвигающийся вражище. И тогда случилось нечто пугающее. Воздух вокруг словно накалился, задрожал и кроны пары ближних молодых сосенок тоже занялись пламенем, которое, попробовав смолу, вошло во вкус и тотчас перебралось на ближние ветви более крупных деревьев. Взяв себя в руки и воспользовавшись замешательством палача, Финнек, как мог, ринулся куда-то вглубь леса. Преодолевая зверские мучения, он уже плелся по сугробам, а вверху, над головой разгорался настоящий пожар… Когда начали падать горящие ветви, а легкие уже щипало от стремительного движения и гари, он, благо оказался у другой кромки леса, где-то восточнее. Но когда Финн выбрался из-под крон, перед ним открылся круто уходящий вниз берег Долена. Внизу - заледеневшая река распростерлась вширь, а за ней белоснежные равнины убегали за горизонт, слепя глаза.
Опустившись на четвереньки, хватаясь за обледенелые сучья и наст, под треск распространявшегося огня, Финнек спустился в долину. Последнее, что он увидел перед тем, как силы оставили его – был лес, полыхающий на вершине заснеженного холма.
 
 
[1] Ссылка на настоящий труд Понтифия 



5bed6ee9fe17.png


Количество пользователей, читающих эту тему: 0

0 пользователей, 0 гостей, 0 скрытых


Рейтинг форумов Forum-top.ru Эдельвейс

На верх страницы

В конец страницы